Небожительница, вылавливающая холеными пальчиками гущу из супа, производила сильное, буквально неизгладимое впечатление. Дракон старался, но так и не смог избежать улыбки, в отличии от Кохэку, которая великолепно игнорировала лишнее, к примеру, данный в комплект к палочками костяной черпачок. Пальчики шустро сновали из миски в ротик и обратно, золотистый бульон охотно капал с лапши на брючки и пол - языческая дива пренебрежительно этого не замечала. Салфеток Юклид к трапезе не припас, да и по чести говоря, не был до конца уверен, что Янтарной они пригодятся. Оказалось, не прогадал. Зрелище, коим был удостоен, пополнило копилку его личного восприятия и изрядно потрепало натянутые струны нервов: Кохэку, облизывающая раскрасневшиеся от перца губы, Кохэку, вытянувшая язык, ловит длинные верткие лапшичные хвосты, Кохэку, как хомочка набив щеки, жует рисовый колобок, наконец, Кохэку, тщательно и деловито обсасывающая собственные пальчики, а взгляд при этом такой сытый-довольный...
Если б кто спросил, вкусным ли у дракона получился этот неурочный перекус, он точно ответил бы с придыханием: "Да", но вряд ли бы понял, о каком именно блюде идет речь. Свою порцию Натхайр проглотил не заметив, лишь кадык дважды дернулся, а все остальное время он добросовестно медетировал над сосудом с сакэ, только глазом косил отнюдь не на глиняную утварь. И чуть не захлебнулся, когда насытившаяся провокаторша бессовестно полезла к нему обниматься, да еще и озвучивать объятое. Пожалуй, именно в этот момент он в полной мере осознал душевное смятение начинающих наркоманов: разум твердит "Попробовали и хватит!", а нутро аргументированно заявляет "Для того чтоб одолеть врага, прежде необходимо его познать. Познать как можно глубже." Что хотите делайте, а у нутра гири этой ночью были явно с напуском.
Он поймал ее за подбородок, подушечкой большого пальца стер под губой малую капельку, сурово посмотрел в глаза и спросил очень строго:
- Кори сейчас утверждает, что захмелела в достаточной степени, чтобы быть готовой склониться к предложениям, порочащим ее честь и достоинство, а так же попирающим прежнюю мораль и стыдливость, я правильно понимаю?
Мутное око на дне чашки, тоскуя, вглядывалось в шероховатые бока бывшего своего вместилища, приговоренного к опустошению драконом практически единолично. И читалось в этой тоске однозначное: "Ой, навряд ли". Но Юклид уже закусил удила и на всякие там высокоградусные переливы и мнения внимания обращал мало. Это же так многозначительно сладко, когда предмет твоего вожделения смотрит на тебя снизу вверх и дотянуться до него - всего лишь наклонить голову. А дальше...
- Даю минуту на раздумье и утвердительный ответ, - заявил он и решительно поднялся на ноги. А потом и вовсе сбежал на второй этаж, прихватив с собой разоренный поднос. Во-первых, забрать с водяной бани еще одну порцию сакэ. Во-вторых, прихватить с разворошенной постели меховое покрывало - никто же всерьез не думает, что он так и будет курсировать груженым челноком по лестнице, особенно когда ступени уже не нашептывают - стонут, все больше утвердительно? В-третьих убрать с глаз долой шкодливый артефакт, за ночь на полке вновь обернувшийся простым медальоном. А в четвертых...
Он бросил шерстистую шкуру напротив, не озаботившись ее как следует расстелить. Положил рядышком сигареты с зажигалкой - какое же растление без традиционного набора вредностей? Поставил сакэ. Извлек из кармана новую, еще не распечатанную колоду - только целлофановая обертка хрустнула. И замелькали в ловких крупные цветные значки - красные и черные, поворачивались то лицом, то рубашкою. Вот показалась Елена Троянская, помаячила перед девичьим лицом и, затасованная, сменилась Александром Македонским, он, в очередь, покрылся бубновым Щитом, да и тот тут же пропал то ли в колоду, то ли в рукав, а то ли и вовсе Кохэку под блузу.
- Блэкджек, - драконьи руки замерли, карты раскрылись опиумным маком, - На желания или на интерес?

Отредактировано Euclid (28.10.2015 21:55:39)

Он и прежде обращал внимание на этот скрежещущий, малоприятный звук из глубины лавки. Даже щелкал предупредительно по одной гулкой косточке, когда зажигал на полках свет. Но тут тсантса совсем распоясались - заухали, завыли, заверещали как стая диких зулусов. Дракон, к кому слух вернулся уже вполовину, скривился и попросил почему-то гостью:
- Моя хорошая, прекрати ворожить. Ты их нервируешь, - Да и меня, откровенно говоря, тоже, - Все-таки, на амулеты пошли головы бывших Хранителей.
И не только. Декоративная веточка состояла в равных пропорциях: Хранители для вот таких вот божественных явлений, Носители - для обнаружения хранительской сущности, Охотники, рьяно истребляющие всех в округ, а особенно существ мифических, ну и одна буйная головушка Двуликого - все-таки попадался грешный Персей под карающую драконью длань, - для стабилизации композиции. Столь сильный амулет готовился Юклидом не в боязни, что собственная "сигнальная почесуха" даст сбой, а в подарок. Вот только одариваемый внезапно выбыл из списка живых, и посмертно связанные кости с заточенными в них слепками душ остались люто ненавидеть всех вокруг, а Змея в особенности. Впрочем, ему до их ненависти было начхать - в Тартар, где неприкаянными тенями блуждали сами души Натхайр не собирался ни в живую, на экскурсию, ни тем более после развоплощения. Хаос и великий Океан были его купелью, колыбелью и могилой.
Карты промелькнули в пальцах и легли на доски попарно - у Кохэку рубашками вверх, на свою сторону выложил открыто: пиковые Король и шестерка - шестнадцать.
- Правила едва ли сложнее, чем "чет-нечет" в кости. Задача - набрать больше оппонента, но не перескочить двадцать одно очко...
Он вскрыл ее раздачу: ранее представленные Елена и Александр расцепили объятия - двадцать.
- Можешь вытянуть еще карту. Попадется туз - принимай за единицу, но рискуешь перебрать и отдать победу мне.
Себе он без стеснения сдернул пиковую тройку - девятнадцать.
- Играть на материальные ценности мы с тобой не будем. Положено на кон ставить то, чем имеешь право распоряжаться на момент партии, - Юклид не продолжил очевидным: "А у тебя, божественная, даже тело нынче заемное", потому что вот как раз от тела да с такой начинкой отказываться не собирался. Благородство нынче он видел там же где и неприкаянные души, - Поэтому играем на интерес. Интерес - это ставка, которую предлагаешь ты. К примеру, проиграв будущий кон, я обещаю перецеловать все пальчики на твоих ножках. - Змей усмехнулся, плеснул себе в чашечку сакэ, выпил, давая время осмыслить приятность самостоятельно установленных рамок, - Не интересует - не выигрывай.

- Эротический, - выгнул бровь, - Ставки приняты. Ставок больше нет.
Он собрал карты, подснял и.. невооруженным глазом стало видно, что прежние перетасовки даже не осьмушка умения. Черно-красные картинки вспорхнули с медлительных, будто вовсе безучастных пальцев и затрепетали стайкой юрких пестрых мотылей - увлекающийся дракон в узких кругах слыл профессиональным шулером из семьи потомственных шулеров и играть с ним садились либо чрезмерно наивные, либо хорошие знакомые, с которых у Змея корысть была совсем иная, карман не отягощающая. Вот и Кохэку, по вьевшейся в жилы привычке знать богов исчадиями премерзкими, а значит, насквозь меркантильными, Юклид причислил ко второй когорте, а ведал бы какие выводы она сделала по прошедшему вечеру - всучил бы в руки молоко с медом и играть бы стал, в лучшем случае, в бирюльки. Принять химеру за жертву обстоятельств? Этого провокатора? Да у него было сотни сотен вариантов как обойтись с нападавшими бескровно и полюбовно разойтись весьма довольными друг другом, будь у него тяга в этом январе творить добро по сторонам. Но тяги не было, и люди умерли потому, что для всех это была наиболее проторенная, нахоженная тропинка действий.
Счастье, что дракон не был телепатом и кое-чего о себе не знал, счастье. Никаких бы нервов окружающим не хватило развенчивать мифы и недоразумения.
Карты легли на игральный пол. С его стороны грозно хмурилось два черных короля. Он провел когтем по краю колоды и, загнав улыбку в углы губ, оставил трех тузов отлеживаться до следующего кона. Хватит. Двадцать.
- Еще, - спросил, - Или вскрываешься?
Натхайр противницу не торопил, уверенный, что при любом раскладе по совокупности останется в выйгрыше. Он еще помнил свой не заданный вопрос и знал, что так или иначе, она на него ответит. А промолчит, то заплатит иным. Драконы не бывают бескорыстными и уж точно не случается в их племени закомплексованных в неуверенности выродков.
Кого предупреждали тсантса? Змея? Ой ли...
Красный блэкджек. Двадцать одно.
- Новичкам везет, - вздохнул сокрушенно и бережно убрал колоду с меха.
Ступни у нее были узкие и теплые, в неверном мерцающем свете бледные, тенями разноцветные. Серые штанишки, натянувшись на коленках, открывали лодыжки до косточки, и от сустава вниз по высокому подъему способной бегать на каблучках модницы утекали напряженные синие жилки. За эти лодыжки Юклид и ухватился, надел кандалами ладони, потянул на себя - обе сразу, чтобы победительница опрокинулась на спину или, хотя бы, откинулась на локти. Поставил левую ступню себе на бедро, правую поднял на уровень глаз, придирчиво всмотрелся в межпястье - чисто ли, розова ли пятка, не мозольны ли, нет ли залежей прошлогодней земли под розовыми окружьями ногтей? Пробежался ребром ладони по боковинкам - не шершавы ли, прищепил за сухожилие, фыркнул:
- Расслабь, - и вдруг, качнувшись вперед, обхватил губами мизинчик, царапнул подушечку зубами, причмокнул. Ухмыльнулся, озорно блеснув зеленью из-под упавших на глаза прядей, обвел языком весь ноготок, скользнул губами на боковинку, провел дорожку до самой пяточки, подул в самую серединку, под сводом, где тонкая кожица едва скрывала пучок венок. Повернув голову, припал к той самой выступающей косточке, под которой бился пульс. Долго вдумчиво пробовал ее форму на вкус, потом проследовал по сахарным косточкам тыльной стороны до самого безымянного пальчика и уж тут занялся им вплотную, наглядно демонстрируя, что отбирать у драконят конфеты - все равно что лишать любознательного ученика учебной тетрадки. Не педагогично.
- Известно, что человеческая стопа, - покусывая средний пальчик, оповестил Натхайр, - Это проэкция активными точками нервных окончаний всего организма и каждый квадратный дюйм на ней отвечает за свой орган. К примеру, сейчас я буду покушаться на твою печень, а потом поцелую сердце...
Его руки уже давно не лежали спокойно. Они поглаживали, разминали, надавливали, во всю помогая страждущим губам, разве что за границу брючного отворота не забегали.
Вот только проворные пальцы попутно зачем-то вынимали из петелек рубашечные пуговки. Одну за другой, почти до пупа.
А еще он мало смотрел на ее стопу. То вкушал, довольно зажмурившись, то вдруг исподлобья обжигал Кохэку требовательным, почти злым взглядом. Который, впрочем, тут же теплел, маслянился шало. Но потом веки тяжелели, голова склонялась ниже и казалось, будто между фалангами ее пальчиков он потерял целый мир..
Изученную правую стопу он упер себе в грудь, напротив сердца. Прикрыл полой рубашки. Поймал на бедре левую..
- Несравненная, ты помнишь, что следующий кон мы играем на желание. Уже придумала?

Отредактировано Euclid (30.10.2015 23:59:51)

Отчего так складывается, что наиболее полно физическую страсть, сиречь плотское вожделение, характеризуют слова грубые, посконнно-примитивные? С рычащими, шипящими созвучиями - мужские, гортанные, округло-звонкие - женские. Оттого, что там, где сладким липким медом разлита похоть ни у кого не достанет сил телесных серенады петь? Или потому, что краткость эта утробная, более искренна, чем потуги разума облечь истину в кружева?
Змей не знал, не желал объяснять так же, как, к примеру, не собирался перекладывать на биохимию сбивчивое дыхание Кохэку. Да, он занимался ее стопой - вдумчиво, умеючи, - стимулировал губами и языком внешний край ступни, от мизинца до пятки, осведомленный,что именно тут проходят энергетические центры оси всего человеческого организма. Именно от ребра ступни токи поступают напрямую в древнейший координатор всех инстинктов - в спинной мозг. Покусывая пятку, сильно и резко вдавливая в ее середку пальцы - беззастенчиво пробуждал к активной жизни детородные органы, заставлял нагнетать их ликвор даже не прикасаясь ни к чему выше округлой косточки сустава. Это была всего лишь чистая, не прикрытая физика. Математический расчет. Бесчувственный ли? Все зависело от преследуемых целей.
Ему нравился ее запах. И тот, что остался на своде стоп - слегка вишневый, каплю пыльный, едва-едва мыльный и чуть-чуть сырой. И тот, что ни одним человеческим нюхом уловить было не возможно - распаренный, земляной. На ее ногах, на икрах, если медленно провести подушечками пальцев от щиколотки вверх, сквозь подавляющее ощущение ухоженного шелка можно было почувствовать легкое покалывание отрастающих волосков - благодаря Веронике и вселению в Аминту Юклид знал, что означает зловещее слово "эпиляция" и как скоро после нее природа забирает у красоты свое, - но затруднялся растолковать, отчего давеча впадал в исступление, ощущая это покалывание на своих боках. Точно так же, как затруднялся уразуметь отчего он сам, способный по желанию менять расположение внутренних органов, сужать и расширять реберный каркас, выворачивать и вовсе снимать суставы из сумок, безропотно, без снисходительной небрежности бывалого ходока, принимает ее художества на своей груди, вздрагивает мышечно, когда шаловливые пальцы задевают сосок и чувствует себя при этом, простите предки, одной большой пяткой? Отчего растормошенная, распаленная зимняя кровь стучит в висках и из гортани рвется то самое, посконное, которое едва удается сглотнуть в последний момент и то ли промолить, то ли приказать:
- Во имя Хаоса, женщина, ниже!
Может, от того же самого, не материалистичного, заставляющего богиню забыть, что за мягкими губами, бережно перебирающими вершинки поджатых в кулачок пальчиков скрываются острые зубы и мощные челюсти, способные одномоментно откусить полстопы и с хрустом прожевать?
Ситуация выходила из-под контроля.
Судорожно выдохнув, увлекшийся Натхайр, поставил ее ножку обратно себе на бедро и отклонился в сторону - налить в две крохотные чашечки мутного напитка.
Струя дрожала.
- Карточный долг свят, - сказал он куда-то в сторону, может, оповещая тсантса, может, какой-нибудь запрятанный в полках гримуар, - Не заплатить по нему - бесчестие. И мы оба можем пожелать такого, - он перевел взгляд на Янтарную, и взгляд был страшен, оттого что безрассудочен и бешен, - Что преступно ставить на кон в шуточной баталии. К примеру, извести родного брата.
Он придержал ладонями ее стопы - на бедре и на груди, погладил успокаивающее: " Это всего лишь пример. Мы же играем честно?" и вдруг, как всегда без предупреждения, качнулся корпусом вперед, скользнул руками по ткани брючек, впился пальцами в плотные мышцы бедер - почти до синяков:
- Если выиграю, хочу, чтобы ты взяла с конторки нож для бумаг - скажу какой, - и вонзила его мне вот сюда, - мазнул подбородком себе по плечу, ближе к ключице.
Сердце под ее стопой колотилось тяжело и гулко. Поднырнув под бедра, проведя тыльной стороной по густому меху, Змей отступился. Вернулся на исходную, поднял чашечки саке, протянул одну:
- Кампай?

- Бинты, зеленку, - прогудел он насмешливо, играя на скулах желваками. Не потому что она по щеке его гладила, а потому что пяточка ему больше в грудь не упиралась. А ведь чуял как мучительна была ее робость, а лишившись и малого, хоть зубами сыромятные ремни рви, до того тягостно, - Если верно попадешь, то и пластыря не понадобится. Так, царапина выйдет, внимания не стоящая. А ошибешься хоть на треть дюйма - перережешь артерии и бинты опять же не пригодятся. Разве что руки и пол от кровищи вытирать.
Она испугалась. Обостренный возбуждением до предела нюх, вся его чудовищная сущность ликованием отозвалась на новую матовость перелива ее запаха, на свежую сытинку ее испарины. Кохэку не хотела убивать и ей доставало ума понять, что Змей не шутит, не разыгрывает.
Словами не передать, как Юклиду это понравилось! И до какой степени стало неуместным. У драконов, при всей их разумности, головной мозг далеко не самый профилирующий орган, а в ситуациях подобных этому новогоднему сюрпризу, так даже совсем нет. Инстинкты, желания, и снова инстинкты.
Любопытно, самкам в этом отношении хоть сколько-нибудь легче?
Он честно попытался отвлечься - под руку попалось мягкое, в смысле сигареты. Он даже закурил, наклонив голову к плечу и показав тем самым под подбородком, на шее, длинную розовую полосу поджившего шрама - то ли побрился недавно неудачно, то ли кто-то на днях пытался вскрыть ему глотку, - затянулся, буркнув:
- Не против? - и потянулся к картам. Сигаретный дым, завязнув горечью на языке, немного перебил охоту, приглушив запах гостьи. Змей уж было обрадовался вновь обретенному самоконтролю, но как всегда бывает, не учел сущей мелочи: при наличии сигарет и зажигалки, под рукой не было пепельницы. А стряхивать пепел в рюмку, как то делают невосприимчивые, небрезгливые и просто не трезвые люди, дракон так и не приучился.
Ближайшая пепельница - чудная костяная чаша из свода черепа, покрытая эмалью и чеканкой, - располагалась на конторке. Рядом с ножом. Буквально в полутора шагах, только встать. По-прежнему не прозревая подвоха он гибко поднялся, потянулся, признавая за халатами и юкатой первенство по части удобства в сомнительных положениях, и сделал тот самый роковой шаг. Добыл пепельницу, стряхнул накопившийся столбик - как и все, нервничая, Юклид затягивался глубоко и первой сигареты ему обычно хватало на вздоха два-три, развернулся... И подавился дымом. Тот аж через уши потек.
Сущая мелочь - факт что Кохэку так и осталась сидеть на шкуре - им учтена-то и не была. Глаза в глаза к желанной женщине - это соблазнительно, но и в половину не столь сногсшибательно, когда светловолосая головка, с блестящими из-под растрепанной челки глазами, в полутьме, в тишине, с румянцем во всю щечку оказывается на уровне пояса. И смотрит тревожно снизу вверх - ища в руке нож, конечно, но кто ж об этом сообразит?!
Только лишь потому, что желание податься вперед равно совпадало с желанием прянуть назад, Змей остался стоять на месте. Но дрожь его пробрала до кончиков пальцев. На ногах.
- Женщина, - простонал несчастный, - Ну веди ты себя хоть сколько-нибудь приличней!
О легкой подтасовке на этот кон не могло быть и речи. Вот совсем не то у дракона было сейчас здравомыслие, чтобы мухлевать.

Отредактировано Euclid (02.11.2015 09:58:18)

"Вот так жены мужей и примучивают", - на удивление трезво рассудил Змей, всего лишь сбившись при этом на архаичное наречие. Смотрел он при этом правда шало и несколько потупившись, будто провинившись чем перед богиней и теперь не смея очей на нее поднять. На деле же "не смея" верно заменялось на "не в силе" и явно не стыд тому был причиной, а блуза. Темно-серая, свободная, уютно-мягкая даже на вид, чинно застегнутая на пуговичку сантиметров на десять ниже ключиц. Одетая прямо на босу грудь. Экая мелочь, безделица, внимания лишнего не стоящая. Но вот беда, оторвать взгляд от этого ньюанса затруднительно, потому что есть что прятать под мягкой тканью и чередой мелких пуговичек, есть.
Разогнать зимнюю кровь не просто, взбудоражить ко времени - целая наука владения собственным телом, но и утихомирить ее, взбурлившую, во сто крат сложнее. Потому что в противовес густой и медлительной жидкости дается Хаосом совершенно взрывной, неуемный темперамент, удержу ни в чем не знающий и голову только перед самим собой склоняющий. Иначе это был бы не дракон, не хищник, а снулая рыбина, всякому покусившемуся прокорм.
Змей мотнул головой, сосредотачиваясь. Затянулся. Не сразу понял, что курит уже фильтр. С досадой заломал окурок в пепельнице и той же рукой, едко-дымной, вцепился себе в волосы. Дернул так, что крылья бровей на миг вскинулись к вискам, и тут же отпустил, ребром ладони прошелся по хребтовинке на шее. Усмехнулся:
- Паранджи нет. Есть никаб. Вторая створка, - и вскинул на нее горячие уголья глаз. Ах, как хороши бывали эти глаза, подведённые сурьмой, в узкой прорези никаба. За эти глаза, да за скользящую, полную запредельной пластики, походку, за выкрашенные охрой кончики танцующих пальцев, за голос редко слышимый, но певучий, глубокий, многие решетчатые двери открывались перед ним, многие замки снимались недрогнувшими руками евнухов, чтобы впустить на женскую половину и очень постараться не выпустить обратно. Это сейчас, когда Змей в полном мужском обличии, поедал гетеру взглядом, сложно было вообразить его в длиннополом одеянии правоверной мусульманки, все чудилось, что никого, кроме хиджры из него выйти не смогло бы. А обманывались. Знатоки, имевшие в доме по пять жен и сотню наложниц, обманывались. Пока в купальню не запускали...
Не стал он смотреть, куда Кохэку пошла. Вообще в спину ей смотреть не стал - понимал, на что опять взгляд соскользнет. Да и куда отправилась - догадывался: туда, где единственно знала достоверно имеется перевязочный материал. Отвернулся.
Шея под ладонью была не теплая даже, горячая. В висках ломило - кровь пробовала на прочность непривычные к такому напору сосуды. В контуженой близким выстрелом голове гудело, шумело прибоем. Ночка выдалась боевая. Не скучная.
Секира так и торчала в косяке. Зато дверь смотрелась новоселкой: чистенькая, гладенькая, тяжеленная. Без следов времени и истории. Без тонкой, одному драконьему глазу, заметной вязи минувшего и минувших. Будто и не было.
За дверью делал очередную попытку занять галерку небосклона рассвет. Морозело. Брошенный плед вмерз в лужицу у самого входа, затопорщился слипшимися иголками меховин. Змей отодрал его от земли. Встряхнул. Вздохнул. Без богини на расстоянии руки дышалось свободнее. Дышалось тоскливее

Отредактировано Euclid (02.11.2015 23:42:03)

Как бы удивились те немногие, неплохо знающие мерзляка Натхайра, застав его этим январским предутренником на стылом греческом морозце в тонкой, расстёгнутой до пупа рубашке. Как бы понимающе подмигнули те редкие, знающие Юклида хорошо, не день-другой, а много дольше делившие с ним постель и памятующие как бестрепетно, коль была нужда мобилизоваться от утех до дела, ложился он в заполненную льдом купель ванны и подремывал в ней, покуда красками не выцветал до контрастно черно-белого состояния. Как не обрадовался бы Змей, встретив сейчас на пустой улочке и первых, и вторых.
Ну вышел без теплой шубы на плечах, ну дышал изморосью, подставляя голое горло ангине, прежде с ним отродясь не случавшейся. Так на то были причины! Дракон думал и думал весьма напряженно, что учитывая старую как мир присказку о неделимости крови, давалось ему тоже не легко. Хотелось подобно нимфе застыть на порожке, обратиться лицом в сереющую мглу на сторону рождающегося утра и вздохнуть по-ундиньи печально. А потом метким выстрелом в висок вынести себе на свеже отреставрированную дверку мозг: а зачем занимать черепную коробку без толку? Виданное! Слыханное! Бывавшее ли дело?! Дракон сам, своим собственным языком, предложил богине - олимпийской богине, а может даже и богу! - попробовать его зарезать. Насмерть. Не сопротивляющегося. В уплату карточной ставки. Это что же такое должно было с ним случиться за без малого сутки, чтобы деградировать до подобного непотребства, а?
Чудо.
Змей прищелкнул глухо пальцами и ухмыльнулся. Обыкновенное новогоднее чудо. И нечего его анализировать. Чудеса тем и хороши, что пока они не разложены на атомы, имеют свойство проходить, оставляя за собой приятное послевкусие. Но стоит лишь упорядочить вязь случайных совпадений до системы, и вот уже на месте небывальщины появляется закономерность, и кентавр становится мутировавшей лошадью, русалка промежуточным звеном эволюции человека из рыбы, а сам дракон змееподобный не сыном Океана и плоти, а пришельцем из далекой галактики, потерявшем в Хаосе свое яйцо-звездолет. Лучше, проще и перед будущим волнительней постановить, что в прошедшем году химера показала себя на редкость положительной, для мироздания зело полезной тварью, и теперь его лавочку громит и ступеньки считает дополнительная премия за образцовое поведение. И можно постоять, подышать, померзнуть, подождать, пока улягутся в объятном необъятные страсти, чуть-чуть перекипеть...
.. и почувствовать, как премия нахально лезет обниматься, да и еще руки в распах запускает. Может и не хочет, а запускает. И шепчет в спину, щекочет лопатки дыханием:
- Я тебя все-таки свяжу...
И как бы смеялись, хорошо и неплохо знающие, увидев выражение Змеиного лица в этот момент. Изумленное и где-то даже растерянное.
Предвкушающее.
- А и не режь, - вдруг легко соглашается он, чуя новую забаву. Разворачивается ужом в кольце ее рук, накрывая как коконом промерзшей меховушкой, встрепывает светлую макушку, - А и свяжи. Но только если ты владеешь сибари. Не эстетично связываться я не согласен.
И все-таки не удерживается - целует ее в лоб вроде бы смеясь. В надбровные дуги - вроде бы улыбаясь. В нос, неожиданно холодный, - уже как и серьезно. И хмурясь, подхватывает под попу, отрывая босоножку от заледеневшей брусчатки - это ж надо додуматься выйти без туфелек и тапок! - цедит сквозь зубы почти зло:
- Если бы ты только знала, женщина, как я тебя сейчас хочу. Так, что того и гляди разорвет на сотню мелких драконят, - подсаживает на себя повыше, чтоб удобнее было обхватить его талию бедрами, - Но мы с тобой сейчас идем играть и пить вино. Пить вино обязательно. Запомни, Янтарная, каждая женщина после случайной ночи наутро стыдит себя. Но похмельная казнится намного меньше и забывает легче. Веселись! Ибо нас не спросили вчера, эту кашу без нас заварили вчера. Мы не сами грешили и пили вчера - все за нас небеса предрешили вчера.

Вот, казалось бы, и получена индульгенция грехам предстоявшим и едва минувшим, вот и дана воля жадным рукам, послабление постромкам страсти - сама разрешила, тремя короткими словами и одним сочинительным союзом, но Змей провел тыльной стороной перстов вдоль ее позвоночника, ощутил грудью ее благосклонное принятие, и решил еще подождать. Кохэку принимала ласку довольной сытой кошкой, а дракону капризному желалось кошку мартовскую. Вот и весь сказ.
- Обойдусь значит, - заворчал, - Бантики, значит! Ну тогда, болтушка, мать всех болтушек, тебе грозит забавлять меня песней. И чтобы в следующий раз не ленилась познавать прекрасное - из всех облачений на тебе при этом быть должны розовые ленточки и два бантика. Все.
С улицы, полной предрассветной серости, внутренности лавки показались наполненными дегтем. Рассмотреть в таких потемках карточную масть было все одно, что отделить траченное спорыньей зерно от здорового. Требовалась привычка, чтобы крохотные разноцветные огоньки слились в сияние, очертили предметы и дали имена оттенкам.
Привычка, в свою очередь, запрашивала времени и дракон охотно дал ему власть, всласть же употребляя его на радость легкую, на поцелуи не слишком требовательные, чтоб мир только встал на цыпочки, покачался чуть, но кубарем да в пропасть, где периной мягкие облака, не полетел.
- Сливовое, - сказал Натхайр когда они уже сидьмя сидели на шкуре - он прямо, Янтарная  у него на коленях, укачиваемая бережно, - Сущее кощунство после сакэ пить сливовое вино, но виноградное и того хлеще. За виноградное тебя твое вместилище поутру не простит. Нести или все-таки сакэ?

Карточная пара лежала перед ним, раскинувшись пестрыми иранскими ковриками, воспроизведенными в картоне. От них горьковато пахло краской, края были новы и остры настолько, что ими действительно можно было резать.
- Еще, - сказал развалившийся на шкуре Змей, даже не попытавшись пару вскрыть. Его длинные пальцы степенным человечком вышагивали по длинной шерсти вокруг раздачи. Белое по бурому мимо охры и зеленоватой умбры.
Если внимательно присмотреться - не в темноте, а желательно при ярком солнечном свете, да хорошо бы еще и с лупой, - то можно было увидеть, что карточные рубашки отличаются друг от друга: где-то толще наложено золото вензеля, где-то лепесток цветка отрыт чуть больше, а где-то краска легла не равномерно, добавив рисунку совсем иной глубины. И тем не менее, в самом начале игры, Натхайр на самом деле срывал с колоды целлофан.
Новая упаковка карт, сделанных на заказ с учетом драконьих вкусов.
Полутьма комнаты, где бдительными стражами любого волшебства таращит слепые глаза, молчит в зашитые рты жутковатая гроздь тсантса.
Тканный комок простыни, как свидетель подтвержденного отказа причинять телесные повреждения средней и высокой тяжести.
Запрятанный в недра сундука слишком самостоятельный артефакт, неизвестно кем и когда подаренный.
Тщательно контролируемое доверие как итог.
Дракон не может быть иным. Так же, как дракон не может быть нежным.
К трефовой даме и червовой четверке пришла пиковая семерка. "Человечек" лег в полночный ковыль, носочками стоп аккуратно приподнял краешки коврам. Змей сурово свел темные брови, сжал губы в тонкую бледную линию. "Человечек" побарабанил по коврикам "пятками".
Двадцать одно.
- Еще, - сказал он и потянулся к сакэ.
Дракон может быть медлительным. Может быть ласковым. Может быть щедрым - да-да, даже щедрым! Может быть терпеливым. Может быть добрым, а вернее - положительно расчетливым. Но дракон всегда эгоистичен. Неумерен, ненасытен, неуемен. В очень большом драконе очень мало места для настоящей нежности. А фальшивых драгоценностей он не терпит.
На мех легла бубновая пятерка.
Змей заглянул в свою сдачу, фыркнул:
- Двадцать шесть! - и ударил ладонью по покрывалу, поднимая в воздух листопад цветных узоров, чтобы, осыпавшись вниз, те перевернулись. Все, но как придется, не чинясь на перворожденность и последышей. - Перебор!
В его лавке не было розовых лент. И в чистоте божественного слуха придирчивый меломан тоже не был уверен.
- Что ж, придется плести тебе косу, моя госпожа. Но учти - я умею это делать, ибо у меня была дочь!

Отредактировано Euclid (05.11.2015 19:52:15)