Гостью дракон, он же неоднократный губитель женской чести, он же злополучный "третий лишний" и "неучтенный фактор" во множестве династических браков, выслушал с умилением и не без насмешки, не столько пряча ее в чайной чашке, сколько заедая дыней. Склонность юных представителей человечества к биполярным нравственным метаниям всегда вызывала в нем подобную реакцию, а еще острое желание "перемешать радугу". Не основательно, до вымешивания цвета, а так, до возникновения некой экспрессивной картины мира, свойственной, к примеру полотнам Франца Марка или современника Долинского, но можно иногда и Мунка. Желание это обычно гнездилось в месте, в приличном обществе неназываемом и очень досаждало упорядоченности бытия. Гораздо больше, чем временно засвеченное зрение.
"Вожжа под хвост попала", - грустно констатировал Змей и потянулся в карман за сигаретами, которых там не было с самого утра - так велико стало его душевно-этическое потрясение. Окончательно расстроившись он совсем уж собрался было подискутировать на поднятую тему, а то и, чем Хаос не шутит, перейти на личности, но тут явилась она - родная греческая полиция и стала тем самым скипидаром, в котором сутки вымачивалась пресловутая вожжа.
Не утерпел. Такое с ним тоже случалось, как-никак долгожительство, как верно догадалась добросердечная сказочница, закреплено в его природе, а значит в ней же прописан алгоритм, не позволяющий соскучиться в жизни преждевременно.
Кассандра, заверившая новообразованного инвалида в своих дипломатических талантах, не успела еще свернуть за стеллаж - тихо-тихо певучие доски пола всегда подсказывали в какой именно сектор литературы ломанулся ошалелый покупатель, - как баночка дынного лакомства буквально осиротела. Почтенный букинист, совсем недавно ослабший до полного нестояния, легко, как бабочка-полуденница, вспорхнул с диванчика и бесшумно устремился ровно в противоположную сторону. Стянул из подсобки шикарную, размером полтора на два метра, соболью меховушку, присланную уже тетушкой мерзляку-племяннику, открыл на ощупь добротно смазанный замок черного входа и вышел вон, на параллельную улочку, не забыв так же без грохота и скрипа дверь за собой запереть. Качнулся с носка на пятку, завернулся в потуги родственницы на пэчворг из нетрадиционных материалов, выбрал в качестве звукового сопровождения "Метель" Свиридова, и, совсем как зрячий, заструился по покатой улочке вниз, ловко огибая препятствия в виде припаркованных скутеров и притороченных велосипедов, вплоть до изгиба мощеной дороги, а вернее до скромной, лупившейся многими слоями голубой краски деревянной шторки, с полукруглой выемкой у верхнего торца. Тут он вновь остановился, запустил руку по самый локоть в эту самую выемку и вытянул большой железный ключ с витиеватым оголовьем и напрочь приваренным к длинной цепочке. Этим ключом он шторку и открыл, вошел в узкое, едва ли не в метр шириной пространство, оказавшееся крытым проходом между домами, в котором громоздилось множество укутанных на зиму горшков с уличными цветами, метлы, свернутые маркизы и зонтики, а так же прочий, общехозяйственный инвентарь. Тут было не пройти, полагаясь только на эхолокацию, и потому Натхайр сменил возвышенный вальс на прозаическую метлу и посеменил вперед по методу всех слепых - чутко ощупывая мохнатым концом дорогу перед собой. Добрался ничего не снеся и не разбив до противоположной створки - точно такой же затертой десятилетиями голубой, с похожим как брат-близнец ключом, повторил комбинацию отпер-запер, подобрав свисающие полы, укутался поглубже - едва ли не с макушкой - в теплый мех и уже без песнопений двинулся по улочке вверх. Туда, где через покореженную дверь пытались провести обоюдное опознание личностей.
Шел намеренно громко и сознательно неуклюже, вполне естественно скользя на подтаявших градинах, взмахивая руками, и под конец даже неэстетично загремев коленями об мостовую, сослепу споткнувшись об оставленный соседкой стул. В общем - подобраться незамеченным ему не удалось, да и не больно-то хотелось.
- Полицейские?! - с отчаянием и буйной надеждой возопил дракон прямо так, с колен, промокая брючинами в зимней луже, - Мне почудилось или тут кто-то говорил за полицию? Люди! Люди, помогите!! Это мистика! Это какой-то беспредел! Что со мной сделала эта женщина?! Она казалась такой милой, воспитанной кирией, возле двери моей лавочки к ней приставали какие-то хулиганы, я хотел только ей немного помочь! И вот теперь я где-то на улице, ослепший и ничего не понимаю! Что со мной было?! Какой сегодня день?! Если вы полиция то вы должны, просто обязаны изловить эту террористку! Эту экстремистску! А вдруг она еще и библиофоб?!
Отлично поставленный, глубокий и громкий драконий голос далеко разносился над притихшей улицей, но, как ни странно, по прежнему соседски пустынной, хоть Натхайр ничуть и не сомневался, что множество задернутых с наступлением вечера занавесок, множество закрытых ставень допускают себе одну-две любознательные щелочки.

Отредактировано Euclid (30.07.2015 10:38:57)

Часами, скапливающимися в сутки, недели и года была связана греческая полиция со  скромным букинистом одной витиеватой торговой улочки. Целой каморкой в центральном афинском управлении, заставленной пыльными коробками с толстыми бумажными папками, старомодно подвязанными на веревочные бантики, давила служба правопорядка на уступчивую драконью совесть. Десятками погубленных карьер исчислялось их опосредованное знакомство, сотнями нераскрытых уголовных дел отмечалась их странная, заочная "дружба". Если бы Юклид хоть на миг представил, что именно в этот погожий, лишь несколько прохладный, январский денек все эти часы, коробки и карьеры переплавились в справедливый перст судьбы, выдавший страдальцам истинного виновника некоторых их несчастий, он все одно бы не допустил до себя и мысли, что доблестные жрецы Фемиды способны на подобный жест. Возможно, дракон был слишком высокого мнения о порядочности греческих полицейских, возможно, даже исподволь наделял их тонким флером рыцарственных добродетелей, но не мог он со всей своей богатой фантазией представить, чтобы греческий, а не какой-нибудь там американский или сомалийский, коп без зазрений совести на глазах у всей улицы, при всем честном народе пнуть страждущего, вопрошающего - беспомощно молящего! - неуставным неформенным ботинком в лицо! Все-таки есть у эллинцев свое, кровное благородство...
- ... Вызывайте психолога и специалиста по переговорам, я буду требования выдвигать...
- А-а-а-а! - взвыл хозяйственный Змей за несколько секунд до разочарования, - Специалиста она требует! Гадюка злокозненная, что пригрелась у невинного гражданина на груди! Люди добрые, да что же это такое делается?! Да где найти на таких управу, а?! - гремел на всю окрестность Натхайр, с каждым следующим словом все увеличивая громкость, чтобы и на соседних улочках ввести желающих в курс происходящего, - На чужую кровную собственность покушается! Да как...
Вот тут то и совершилось падение престижа правоохранительных сил путем оставления отпечатка сорок четвертого размера на белом драконьм джемпере и оглашением нелестного эпитета в купе с пожеланием тишины. Метил осквернитель в лицо, да вот только Натхайр для пущей патетичности воззваний вознамерился подняться и удар пришелся ему под дых. "Не люблю хранителей, вот ей-ей, не люблю. Даже с чашечками не первых алфавитных букв", - подумал монстр, опрокидываясь навзничь и теряя в луже спасительную меховушку.
- А-а-а-а!!! - возопил грубиян скорее от неожиданности, чем от страха: ряженный пасынок юриспруденции даже и не подозревал, что вот так запросто, при обычном пинке, его нога по щиколотку может утонуть в человеческих внутренностях.
- О-о-о! - в унисон выдохнула пластичная химера, как любой метоморф имеющая свои представления о возможностях человеческого тела. И волевым усилием плотнее сжала брюшные мышцы, окончательно перераспределив в организме размещение органов.
"Хрусть" - откомментировала происходящее человеческая лодыжка, вторая за вечер, и уже неизвестный пинатель не мелодично оповестил округу о ходе следственных мероприятий. Дракон чуть не оглох. И тут же пожалел об этом "чуть". Потому что увлекся и сослепу упустил из внимания - помимо девицы, запертой в лавке, где-то тут неподалеку вызывает чес еще один идолопоклонник. У которого, очевидно, закончились техники, но осталось нечто иное.
На безмятежной, безопасной в любое время суток в любую погоду афинской улочке грянуло три выстрела. Одна из пуль, срикошетив от брусчатки разбила в книжной лавке окно и керамический кактусовый горшок.

Отредактировано Euclid (11.08.2015 20:42:57)

Условие оказалось невыполнненным. Посторонний все-таки был, впрочем, и тут можно было рассудить метафизически, доказав, что лишенное жизненных потенций человеческое тело утрачивает индивидуальность личности, мгновенно переходя в разряд неодушевленных предметов, сиречь, вещей бытовых и кому-то вполне обыденных. Так вот, эта обыденность с грохотом, треском и металлическим звоном, оповестившем, что секира вновь подвержена закону гравитации, распластавшись по двери подобно цыпленку на блюде, была подана к ногам Кассандры. Шея "птицы" была неаккуратно, но очень добросовестно сломана и уже наливалась чернотой, крылья беспомощно раскинуты - в правом безобидной кургузой рогулькой темнел Вальтер. Куренок уже не дергался, молодое лицо его разгладилось, на нем проступило выражение удивленное и несколько смущенное, будто и не принадлежало оно человеку еще недавно угрожавшему незнакомцу "что-нибудь оторвать" просто так, чтобы сделать девушку сговорчивей.
На улице не стреляли и не стонали, только ветер шумел между крыш, порывами своими подобный морскому прибою. Куда делись двое, пострадавшие в той, еще шуточной баталии, Юклид не знал. Стынущими пальцами он проверял жилу на шее у последнего из участников "переговорного процесса", того обалдуя, что рядился под полицейского. Слух не обманывал, псевдоследователь - а может и без "псевдо", был мертв. По скуле, на шею покойника текло мокрое, слишком густое и липкое для талой зимней водицы, подушечки пальцев царапали осколки кости - третья пуля, неудачно, попала человеку в висок.
"Дежавю наперекосяк" - ностальгически хмыкнул Змей, поднимая тело на руки...
Впрочем, обо всем по порядку.
… пинатель не мелодично оповестил округу о ходе следственных мероприятий. Дракон чуть не оглох. И тут же пожалел об этом "чуть". На безмятежной, безопасной в любое время суток в любую погоду афинской улочке грянуло три выстрела. Стоит быть справедливым: с огнестрельным оружием как с грозой - сначала разряд, потом вспышка и уже после гром. О том, что в него, родного и беспомощного, слепого и полуоглохшего стреляют, Натхайр понял только тогда, когда первая пуля попала ему в живот, туда, где еще так недавно благополучно располагалась печень, а может даже и желчный пузырь. Если бы Змей при этом стоял, то легко можно было бы заметить, что с момента начала спектакля стал он почти на десяток сантиметров выше и несколько менее изящнее в талии, чтобы было куда потеснить уязвимые внутренние органы от чужой грязной обуви, бессовестно вторгшейся под диафрагму. Заметить и все же прицелиться в голову. Но то ли Тихе в чем-то обиделась на эту группу хранителей, то ли у стрелка не было уверенности в своей меткости, то ли не желал убивать сразу, отыгравшись и за обиженного себя и за того парня, но пуля попала в корпус и, порвав мышечную ткань, бездарно прошла на вылет в районе позвоночника, застряв в брусчатке. Второго шанса дракон давать не привык, и, швырнув в стрелка первым, что подвернулось под руку - "пинателем", тут же сам подрываясь во след, буквально поднырнув и под "снаряд", и под следующий выстрел. После прошлогодней бури, поломавшей единственное на этой пешеходной улочке дерево, спрятаться в этот час было не где и не за чем - дракону достаточно было выбрать общее направление движения, чтобы не разминуться со своим "обожателем". Третий раз на спусковой крючок нажимал уже мертвец и попал куда-то в стекло - Змею почудился звон, но поручиться за это он не мог. Стрельба, даже менее продуктивная по части нанесенного ущерба, во все времена была для него тяжким испытанием, тем более такая близкая, произведенная буквально над ухом. Резкий звук и пороховая гарь волновали его сейчас куда больше, нежели новообразованная сквозная дырка в оболочке. Не то, чтобы он ее не ощущал вовсе - это невозможно, когда дело касается собственной плоти, излишне скромной на выброс в кровь надпочечной секреции, - но данное огнестрельное ранение было далеко не первым в богатой на конфликты Юклидовой биографии и разводить по его поводу лишнюю суматоху он не собирался. Не сдох сразу? Значит, вообще не дождетесь! А боль явление вполне терпимое. Особенно, для метоморфа. После очередной линьки и следа не останется.
Главное до нее дожить.
Замерев на месте, уже не полагаясь ни на зрение, ни на слух, а пытаясь уловить ноздрями ветер, а в нем запах еще кого-нибудь постороннего, он напряженно ждал нового нападения. Ждал и понимал, что в случае оного выхода у него не останется и терпимая даже к подобным смертельным чудачествам своего нестареющего соседа местная община будет вознаграждена явлением многотонной туши. Зубастой, рогатой и глобально разрушительной. Чего, откровенно говоря, Натхайру не хотелось. Привык. Оброс привязанностями, как корабельное дно полипами, проложил глубокое русло будням и менять его в ближайшие полста лет не намеревался.
"Не люблю хранителей" - не думал он попутно, просто чувствовал и образы туманом проплывали перед внутреннем взором, - "Не люблю, но с ними, бывает, весело. Иногда."
Ветер пах морем. Выпечкой. Корицей. И кошками.
- … В общем, я передумала. Пока приедут специалисты, я хочу, чтобы хозяин магазина вернулся внутрь…
Сумерки сгустились настолько, что их проще было назвать ночью. Казалось, он изображал из себя уцелевшую в дворцовых развалинах античную колонну вечность. Даже успел замерзнуть без своего мехового одеяла, но алое пятно на белой шерсти свитера еще не успело побагроветь, напиться влагой. Посторонних не было. Посторонней кровью пахло из тепла помещения, и сладкий запах этот смешивался с бумажной пылью. И тогда колонна шевельнулась, перетекла из тени в тень, принялась на ощупь проверять состояние "дворца"....
… поднимая тело на руки. Когда-то в его жизни уже случались рикошеты, уносящие с собой тех, кто окружал Змея. И ни тогда, ни теперь, он не видел в них ничего сверхъестественного и уж точно никого за них не собирался благодарить. "Висок. Левый. Снова. Бывает же..." - все о чем он подумал, входя в магазинчик. Первое тело он уже переправил поближе к погребу. А куда еще? В погреб, в бочку, на засолку. Не в морг же мясо сдавать, тем более когда оно само, будучи еще вправе решать, отказалось от торжественного погребения в чудесном столярном изделии по сходной цене в кругу скорбящих друзей и родственников.
- Возвращаясь к разговору о масках, волшебниках и драконах: если бы перед вами стоял выбор, то кому из этих персонажей вы бы доверили оказать себе медицинскую помощь? Кстати, если ваша рана вас все же не слишком стесняет, не могли бы вы еще раз подогреть воду? Холодает..

Отредактировано Euclid (11.08.2015 20:46:03)

Оказалось, вести доверительные беседы с Кассандрой занятие совершенно бессмысленное и во многом неадекватное. Оказалось, что в прогнозе звезд на этот вечер заглавными литерами прописано смирение и драконья планида в данном вопросе настойчива как никогда.
Оказалось, что он оглох.
Выстрел еще брал переливчатые аккорды в натянутых нервах и сквозь его музицирование ответ девушки едва угадывался, как голос далекой Америки сквозь белые шумы радиопомех. Он мелким абразивом наждака скользил по воспаленной шумом коже, мягко сдирая желание распознать суть сказанного, уловить интонацию, тембр. Умеющий радоваться малому, Юклид отметил, что наждак это совсем не рубанок, а значит девица не столь впечатлительна, как могло бы казаться, памятуя о широко распахнутых голубых очах и сентиментально золотистых завитках - она не кричит.
"Она Хранитель", - повторил, как мантру, выпалывая даже крохотные ростки восхищения чужим мужеством:
- А от Хранителей традиционно не стоит ждать ничего хорошего, - закончил вслух, впрочем, сам того не заметив. У него образовались другие проблемы: беспомощность. Не мнимая, а все более и более реальная, насущная.
Ветер дул в спину. Холодный, январский. Он зарождался на африканских равнинах, взрослел над водной гладью и собирался умереть в глубине материковой Европы. Он терзал дракона попутно и тот попутно, подспудно, поддавался ему. В довершении всего, Змей замерзал. Терял и тактильную чувствительность, так же временно и столь же неуместно как зрение и слух.
Недалек становился тот момент, когда гордость попросит о помощи.
Спускаясь, он споткнулся. Уронил ношу, припав коленом в мягкое. Пошарил слепо, первым делом угодив пальцами в мокрый приоткрытый рот покойника. Вытер их о короткие волосы, зацепился вязкой рукава за камень единственной серьги - выдрал ее с мясом, стукнулся костяшками кулака об дерево и узнал в нем многострадальную дверь - по филенке. Собрался поднять ее, но оказалось, что делает это вместе с трупом и собой, верхом на этом трупе восседающем. Понял, что занимается бессмыслицей, чуть не выругался, но вовремя одумался. Выдохнул, сгорбился, ощущая как возвращаются на место внутренние органы, едва не захлебываясь в этом настоянном букете боли, признался:
- Я вас не слышу. Если вы все еще здесь - дайте об этом как нибудь знать. И если не затруднит, достаньте из нижнего ящика конторки плоскую лакированную шкатулку. В ней что-то наподобие аптечки.

Что это? Индивидуальное свойство психики или видовая особенность? А может, результат накопленного опыта? Почему, ползая на коленях по трупам, всегда щеголеватый, если не сказать - франтоватый Натхайр ни сколько не опасался показаться кому-то смешным? И почему он подумал об этом сейчас, в самый неподходящий момент?
Девушка не ответила. Никак и ничем не дала ему знать, что по-прежнему рядом. У него даже кожа заболела в ожидании - казалось, прикоснись к ней сейчас, вскрикнет, как от ожога раскаленным прутом. 
" Двести пять, двести шесть, двести семь.." - мерно тикало где-то в мозгу, в той его части, которая не занималась посторонней ерундой, не пыталась определить где начало у двери, где охвостье, не думала, что пол весь залит кровью, изгвазадан мозговой субстанцией и если со стеллажей упала хоть одна более менее ценная книга, то она, считай, пропала. А может, напротив, стала еще ценней, - "Двести десять, двести одиннадцать.."  Секунды тут же превращались в расстояния. Если дамочка сбежала, то у Юклида есть как минимум пять минут, пока она выберется в соседний квартал, до телефона. В этом ей никто не откроет двери, а если откроет - не даст позвонить. Места, где в Греции обитают крупные твари оттого и спокойны, что окружающие их люди четко знают с кем выгоднее и безопаснее дружить. Потому что твари, так заведено, своих не трогают. И другим не дают. "Это моя добыча!" - четко прописано на всей протяженности территориальных границ.
"Мобильный," - ругнулся мысленно Змей, сваливая с полотнища двери труп, - "В этом чертовом веке у всех свои телефоны." Он разозлился. Понял это, когда деревянная кромка хрупнула в ладони. Технический прогресс. Как и много веков назад, эта химера опять разрушала спокойное течение драконьей жизни. Если есть телефон, то... " И ничего не то," - напустился на собственный здравый смысл еще более злой и рациональный Змей, наотрез отказывающийся верить, что в людях, а тем более в Хранителях, есть что-то действительно благородное, отличное от всегдашнего шкурничества, - "Местные сюда не поедут - прирученные. Только непуганные дурачки из центрального полиса. Это еще четверть часа как минимум. У меня сквозное ранение, вполне смертельное, если для человека," - Змей облизнул указательный палец свободной от столярного изделия левой руки и бестрепетно засунул сначала в дырку свитера, а потом и дальше, в прореху на теле.  Потыкал в мягкое, сокращающееся, будто отшатнувшееся - печень. Если поцарапать и прилечь на испачканные доски, разбирательство отложится до прибытия реанимационной бригады, а там придется потерпеть хирургическое вмешательство. Без анестезии. "Гадство. Оно того не стоит."
"Двести двадцать шесть, двести двадцать семь.." - дверь снова встала в пазы. Дуть прекратило. Натхайр вновь опустился на корточки, а за тем и на четвереньки. Разбросанные по полу тела мешали. Падать не хотелось, не упасть не получилось бы. Он по-прежнему ничего не видел, а слышал ли... Никто и ничего не говорил ему, чтобы проверить, а звуки тише... Чудес, по крайней мере таких, не бывает. Не так скоро.
Жаль было оставленный на улице мех. Если так совпадет и ему не придется временно скрыться из этой своей жизни, тетушка может всерьез на него обидеться. Но выходить и искать в лужах одеяло было сущей глупостью. "Не пропадет". Секира врубилась в косяк на уровне колена, уперлась рукоятью в пол. Пора было заниматься телами, а дорога им нынче была одна - в подпол. Потом, если будет досуг он их обыщет, добавит талисманы, коли они отделимые, в коллекцию, может, съест, может превратит в такой же музейный экспонат, какой гроздью висел в торговом зале. И подарит... Кому подарить, Змей уже знал.
"Двести сорок три, двести сорок четыре..." Интервалы стали дольше. Натхайр понял, что лишенный иных раздражителей, кроме тактильных и мысленных, начинает засыпать. Тщательно взращенный приступ паники пошел на убыль - собственная благополучная жизнь уже не казалась единственной ценностью, да и просто - ценностью.
Лаз в пол находился под массивным книжным стеллажом, неприподьемным не только с виду. Для того чтобы просто сдвинуть его с места, требовались усилия трех портовых грузчиков из тех, прежних "пудовых" времен. Это когда широкие резные полки были пусты. С книгами этого столярного монстра мог поднять только другой монстр. Поднять, и оставить его так, подвешенным. На потолке, обычно затененном, имелась пара толстых вороненных железных крюков - на них всегда лежала тяжелая кованная цепь, тянущаяся от одного старомодного светильника другому. Такие же крюки виднелись и в других местах, но только для этих двух был когда-то опущен весь деревянный потолок, чтобы скрыть усиливающую стальную балку. Крышка лаза, вообще никакой фурнитуры не имеющая, напротив открывалась вниз. Ее держали мощные пружины, смазывать и менять по мере изношенности которые Змей никогда не забывал. И они его не подводили.
Одно тело за другим скатились по крутой лестнице куда-то очень глубоко. Сам Натхайр туда не полез. Устал.
"Двести шестьдесят один, двести шестьдесят два".. В лавке отчаянно пахло кровью. Вкусно. Кровью пахли ладони, в крови был свитер, брюки. Кровь осталась на стенах и боковинах стеллажей, которых Змей касался. Эта кровь была густой и уже холодной, натекшей. А пахло теплой. "Как я замерз", - подумал он, уверенно водружаясь в вертикаль. Расчистив от трупов пол, он больше не опасался споткнуться. Да и сверху воздух был ощутимо приятней. "Камин". Камин был включен в сеть и все это время добросовестно работал. Устоять перед искушением на минуту другую припасть к его горячему боку, ни сам Натхайр, ни весь его здравый смысл не могли - жидкости телесные требовали разгона, разогрева.
Но по пути случилась заминка. Юклид все же споткнулся. Об еще одно тело. Приземляясь мягко, на четыре конечности, успел подумать, что не заметил, когда убил третьего. Третью. Сладко пахнущую клубничной карамелью. Уютную. Теплую.
"Не сбежала", - немного удивился и, пожалуй, чуточку разочаровался дракон, проверяя на длинной шее пульс. Сердце девушки Кассандры билось ровно, кожу подставленной под ее нос ладони щекотало дыхание. Дамочка пребывала в обмороке. В общем-то, естественном, для сложившихся обстоятельств. " К тому же, она, кажется, ранена", - вспомнил Натхайр предыдущие умозаключения, - " Возможно, просила о помощи и эту помощь еще не поздно оказать.."
"Но камин!” - содрогнулось все в нем и отчаянно заболело. Наверное, даже в печени. Если бы не новые усилия по открытию подпола, если бы не время, неумолимо отщелкивающее неизвестно кому нужный срок, лучшим выходом для дракона было бы придавить тихо эту длинную шейку и пополнить погреб еще одной ломаной бездушной куклой. " Она ничего не почувствует", - милосердно заметил рационализм и добавил, провокационно, - "И она никогда не напишет правды ни о драконах, ни о волшебниках".
"Двести восемьдесят восемь, двести восемьдесят девять, двести девяносто..."
Юклид поднял девушку на руки, крякнув когда она бедром задела его рану, и так, вдвоем, медленно потек к камину. Там сел, прислонившись спиной, не чувствуя как тут же запеклась, затвердела коркой шерсть свитера, зажмурился от наслаждения.
"Двести девяносто пять, двести девяносто шесть.."
Рука. Плечо. Зрячие змеиные пальцы, согревшиеся достаточно, чтобы начать чувствовать не только толчки пульса в артерии, без стеснения обшарили женскую фигурку и остановились на левой руке в несколько промокшем рукаве. Ранение было только одно и какое-то .. Не серьезное. " Помилосердствуй! Пусть она и презренный Хранитель, но прежде всего - женщина. Сказочница, а не вечно хмельной бретер!"
До аптечки было немыслимо далеко, да и вставать было лень, в чем Юклид признался себе честно. "Так что же, пусть истекает?" - спросил он себя, разрывая мокрую ткань, - "А что, смерть ничем не хуже прочих." Пальцы нежно окунулись в липкое, едва прикасаясь, погладили кромку раны, а потом сильно, до синяков стиснули плечо выше.
"Двести девяносто девять..."
Змей изогнулся, вывернул шею и жадно припал ртом к соленому источнику, проникнув холодным кончиком языка в воспаленную, горячечную брешь.
"Триста. Стоп."
Пережатые сосуды едва сочились. Драконья слюна смешивалась с кровью, отчего та густела, сбивалась в ледяные комочки.

Отредактировано Euclid (24.08.2015 20:47:15)

Ледяное крошево, в которое превратилась ее кровь, не таяло. Он собирал его языком из уголков обожженных прикосновением к ее коже губ, с неба, с десен, хрустел им на зубах как карамелью. Ему было больно до истомы и вместе с тем сонливо, контролировать температуру, а тем более действие, казалось невозможным. Хотелось опустить руки ладонями вверх и отдаться неизбежности: "пусть будет, что будет".
В лавке густо пахло кровью, как на скотобойне. Этот след еще долго будет тревожить всякого, переступившего порог, гнать прочь или, напротив, привлекать публику того психопатического сорта, которого Юклид на своей территории терпел мало, за склонность большинства из последних к безобразным выходкам.
"Когда все это закончится," - подумал он, тщательно избегая частицу "если", чувствуя как на коленях завозилась девушка Кассандра, - "Устрою себе итальянские каникулы. Отъемся. А потом в африканский Египет. Там теплее. Завершу стройку века для Таис, заставлю ее провести в торговом зале косметический ремонт и отправлюсь. В феврале". Но, как сказал один смешной американизированный еврей: "Хочешь рассмешить богов - спланируй будущее", тем более здесь, в Греции, где боги близки к страждущим как нигде более. Девушка Кассандра, повозившись, поднялась и тут же пропала зоны драконьего внимания. Слепой, глухой, пригревшийся до острого запаха паленой шерсти свитера, Змей ее потерял. И тут же расхотел куда либо опускать руки. Не двинувшись с места, не шевельнувшись ни единым членом, он весь подобрался, запружинился изнутри, готовый к моментальному разящему удару по любому, совершенно любому объекту. И этот момент едва не наступил, когда пресной, удивительно безвкусной, безобразно наэлектризованной, будто в ней ночевал клубок шаровых молний, но такой живительной водой ему плеснули в единственную часть тела, сохранившую не только видимость, но и суть расслабленности, да и то исключительно потому, что напряжение лицевых мышц отчего-то приводило к усилению звона в ушах и головокружению. Все благое вылетело из головы немедленно, презумпция невиновности сгнила на корню, когда эта, с позволения сказать, водица ошпарила глазное дно, кислотой изъела кожу в кость. Натхайру показалось, что если коснуться сейчас головешки, недавно бывшей его лицом, на пальцах непременно останется жирный слой сажи. И последующее неожиданное прозрение ни в чем не смягчило его гнева:
- Дур-р-ра! - не слыша самого себя, густо и низко зарокотал дракон, ярясь еще более, когда тяжелый этот звук, невозможный для нормального человеческого горла, а скорее приличествующий самому великому и бессмертному Океану, что составлял часть драконьей сути, плотной волной крутого кипятка накрыл болезненно чувствительную шкуру не стихийного живого, - С-сказ-зок не читала? Мер-р-ртвая вода должна быть, мер-р-ртвая!

Юклиду было от чего яриться. Во-первых, он терпеть не мог своевольного вмешательства в свою физиологию, а во-вторых, дракон имел трезвое суждение о человеческих возможностях, пусть в некоторых случаях даже и подкрепленных техниками и артефактами, и находил их весьма скудными, а попытку излечения за их счет существа таких параметров, коими в действительности обладал Натхайр, мягко говоря - не безопасной. Кассандру же при этом он расценивал как создание в достаточной мере беспечное, обладающее фантазийным складом ума, чтобы предположить в ней души прекрасные, но чрезмерно самопожертвенные, порывы, тем напрасные, что драконья слепота было явлением проходящим и особой заботы не требующим. Тем более, заботы, оплаченной изрядным кусом девичьих жизненных сил или куда хуже, но более вероятно если дело имелось с артефактом, непрожитых лет. Таких жертв Юклид для себя не хотел и наново вооружаясь одним из основных чувств, с долей неприязни ожидал разглядеть во мраке бледную бессильную моль.
Ошибся. И с драконами такое бывает.
Девица Кассандра его удивила и озадачила. Мало того, что не выказала ни малейших признаков нездоровья, будто бы даже и о собственном ранении позабыв, но и тем, что за какие-то полчаса, что он ее не видел - напрочь сменила окрас. Не волосяной, в темноте абсолютно не важный. Тот, что люди зовут аурой, а другие видящие - тепловым излучением, неповторимым для каждой особи как те же самые папиллярные линии на подушечках пальцев. Сменить его, не переродившись или, к примеру, не обладая даром метаморфизма, не представлялось возможным. До этого момента.
За каких-то две четверти часа Кассандра здорово набралась ярко-желтого, золотистого свечения, по границам отдающего в белизну, почти затмившее ее родной зеленовато-бронзовый цвет. Памятуя, что имеет дело с Хранительницей, Змей начал подозревать ее в нехорошем, но верить в худшее еще не хотел:
"Возможно, последствие техники. Или плата артефакту", - успокаивающе подумал он и полез себе под свитер, справляться наконец-то о собственных повреждениях.
Под кожей гуляли органы. Нижние пары ребер на глазах перестраивались, оползали вниз. Грудина из бочкообразной вновь становилась среднестатистической, к животу даже впалой. Кровь из ран потекла быстрее - отогрелась.
С неудовольствием покривив губы, Змей принялся вспоминать есть ли у него в непосредственной досягаемости чистый отрез ткани, и стоит ли раны штопать, или дать им затянуться коркой так, но был бессовестно прерван.
Воздух в лавке потяжелел, зазвенел от напряжения и в кое-как прикрытую дверь засочилась белая, туманная субстанция. Полиция? - насторожился хищник, принюхиваясь. Но влажные завихрения, стелящиеся по доскам пола, никакими химикатами не пахли, да и вели себя чрезвычайно ... осмысленно. Вот стерва! - окончательно взбеленился Юклид и зашипел, подобно куску натрия брошенному в воду. В этом шипении мало кто смог бы различить членораздельное возмущение о таком варварском обращении с ценными изданиями, которым совершенно противопоказана повышенная влажность! Тем не менее они там были. И пока Змей не высказал их все, пока эфемерное креслице не приняло упругую задницу Хранительныцы - будто нормальных ей в доме мало! - не замолчал. А замолчав, не совершил еще одно героическое деяние - всерьез попытался успокоиться.
"Это все техника", - очень спокойно сказал он себе и ни капли себе же не поверил. Зато порадовался, что уже сидит, ибо не каждый день в разоренные букинистические лавки являются сами боги, так сказать, во плоти. Фраппированный таким событием Юклид столь удивленно таращил на безвредную сказочницу глаза, что вновь едва не ослеп, когда та принялась устраивать иллюминацию.
- С каких? - переспросил он, зло сощурившись и позеленев зрачком, - С тех самых, как вы, персонификации человеческих страхов, чаяний и пороков, - Тут он допустил в строну олимпийки неприличный жест бедрами, совсем ненамеренно - просто прогнулся в поисках носового платка в карманах брюк, ибо боги богами, а кровотечение кровотечением, - Стали путать свою паству. Ваша та, которая произошла от обезьян. - Платок отыскался в левом и пока его доставал кровь дотекла до пояса. Натхайр грешным делом даже заподозрил, что пуля ему печеночную артерию перебила, столь обильно исходил он жидкостью, если не фонтаном, то вполне себе родничком, - А все остальные вовсе не расположены ровнять челом плиты храмов и лобзать ваши коленки, - он осекся, оставил в покое платок, который уже на половину промок - Хаос с ними, ранами, так заживут! - окинул Кассандру внимательным взглядом вместе с челочкой, локонами, креслом и светлячком на указательном пальце назидательно вздернутом вверх, задержал фокус на означенных в речи частях тела и вдруг весь переменился. Растерял хищность и агрессию, добровольно отстранился от камина и плавным движением скользнул по полу к девушке, - Впрочем, на счет коленок я не прав, - Басовито мурлыкнул переквалифицировавшийся в кота дракон и прильнул к обтянутым черной джинсой ножкам, приложился к бедрам щекой, потерся ласково, взмолился, - Хайре, божественная, обликами дивными многоликая, пути познания во тьме указующая, даруй исцеление от прогрессирующего атеизма, а?
И игриво прихватил коленную чашечку девушки Кассандры зубами.

Отредактировано Euclid (08.09.2015 08:23:58)

Если в драконьем анамнезе прописался атеизм, то в божественном явно числился столь же прогрессирующий склероз. Юклид не знал, о чем думает вечно юная олимпийка, но по высокомерно вздернутому носику, кажется, догадывался. Прикрытые веки скрывали его смеющиеся, а после прочтения серебристой вязи так и вовсе, залихватски хохочущие глаза.
- Платить?  - мурлыкнул в ответ он, обняв ее колени руками и уткнувшись в них носом, отчего сочащийся темным хмельным медом голос зазвучал интимно глухо, - Экие нынче боги корыстные. Не боги, а прямо ростовщики какие.
Змеиные плечи вздрагивали, если кому угодно, то можно считать, что от трепета перед столь высокой гостьей. По загривку гуляли холодные мурашки предвкушения кары небесной, а без того впалый, окровавленный, живот и вовсе прилип к позвоночнику - вероятнее всего от ужаса. Так трепетали и страшились богов его предки, наследившие в шумерской мифологии под знаменами Кингу, сунувшие любопытные носы в альковы Геи и Урана, отчего сын их, Кронос, обзавелся замечательно чешуйчатым туловом, вписавшие свои образы в анимизм Египта, и до сих пор не остающиеся с краю в любой мало мальски живучей легенде от крайнего севера до безземельного юга через удушающе ровный экватор.
- И правильно, и должно, - уверил перепуганный дракон, выворачиваясь наизнанку и укладывая на колени уже затылок, протягивая холодные пальцы к подбородку Кассандры, но не дотрагиваясь: а точно ли в этой белокурой оболочке богиня? Может бог? А может и вовсе бесполый первоисточник? По глазам, седым-старым, лишенным острой перчинки конечности бытия, не угадать. - С нами, тварями богопротивными, только в рамках отношений "купли-продажи" разговаривать вам, равенства не знающим, и можно. Иначе, Сущее и Не Явленное, упаси, еще напраслину наведем, репутацию запятнаем, решим что и вы, Предстоящие, благодарности не чужды. Чуры-чуры, вдруг еще и слово "спасибо" знаете как выговаривать? Про "извини" даже не заикаюсь. Этот логос у вас вообще за гранью добра и зла.
На языке, хулу ласково слагающем, вертелся другой, короткий и существенный вопрос, Но Натхайр почесал любопытный кончик об острый клык и промолчал. Он камланий тут не проводил, благовоний не воскурял, в бубен не настукивал, гекатомбы в честь не складывал и посему облегчать участь новоявленной не собирался. Даже если у самого уже пятки зудели и хвост сам собой закусывался от вожделения.
А слух тем временем осторожно возвращался. Подкрадывался буквально на мягких лапах в темноте. Правда пока, только на одну сторону.

- Что в имени тебе моем? Оно умрет, как шум печальный волны, плеснувшей в берег дальный, как звук ночной в лесу глухом. Оно на памятном листке оставит мертвый след, подобный узору надписи надгробной на непонятном языке. - Если несколько минут назад казалось, что Змей льнет гибко, обвивается лозой, то стоило теплым пальчикам зарыться в его шевелюру и дракон показал, что это вовсе не было пределом его возможностям. Он потек воском, расплылся студнем, впаялся спиной, плечами, шеей, затылком в ее бедра - найти где заканчиваются очертания одной фигуры и начинается другой можно было лишь по цвету одеяний, - На греческом эти строки несколько утратили мелодичность, но если хочешь, могу одолжить томик оригинала. - Показалось ли ему или ее рука и впрямь на несколько мгновений застыла в неподвижности? Змей требовательно ткнулся лбом в ладонь: гладь мол, гладь, не отвлекайся! Дрогнул уголками губ, подумав, что подобная сцена вполне могла бы повториться и в их натуральных обликах, будь они хоть сколько-нибудь более терпимы друг к другу. Человеческая плоть как нейтральная полоса давала возможность к вот такому, почти домашнему, общению. Местами очень даже откровенному - а есть ли смысл что-либо скрывать от собеседника, когда он и без того видит твои уловки насквозь? Одна по сути, другой по долгой кровавой памяти, - Боюсь, - сознался Натхайр, млея, - Спрашивать боюсь, - в шалых от удовольствия глазах прихотливыми зелеными тенями изгибались зрачки - не сами, конечно, малые отблески света в преломлении беспрестанно движущегося щита, - но казалось будто из плодородной земли поднимаются побеги новой жизни куда-то ввысь, на облако, где живет великан, - Вдруг, имя окажется значимым, ведь порву же в клочки и мякнуть не успеешь. Тебе-то что - вернешься в другом теле и отомстишь, а вот девочку жалко. Я за нее, как видишь, кровью заплатил.
Может, боги и придумали меркантильность как понятие, зато драконы довели его до совершенства. Если те же небожители установили и обнародовали в узком кругу таксу за свои благодеяния, то чешуйчатые стяжатели частенько оказывали услуги авансом, не оглашая их реальную стоимость, которую никогда не забывали взымать, порой распределяя тяготы расчета на целые поколения плательщиков и вовсе не подозревающих откуда на них свалилось этакое "счастье". Кассандре, определенно, повезло. Ничего не было в этом свете ценимого драконами выше, чем их собственная, магически нейтральная, в декоктах и ритуалах вовсе бесполезная, кровь. "А чтоб неповадно было!" - по такому принципу они придерживали баснословную стоимость на жидкость, коей в жилах было немерено.   
- А у девочки будут детки, а у деток свои детки и когда-нибудь...
Юклид знал, как это произойдет "когда-нибудь", как повстречаются на узкой улочке двое, не обязательно, что с теми же лицами, и кому-то придется ответить и за искореженную дверь, и за испорченный пол, и за дырку в свитере, и за то, что незнакомая богиня, чуть дергая, треплет густые темные лохмы, раздавая при этом совершенно бесплатные добрые советы.
Змей закрыл глаза и улыбнулся, вспомнив, что совсем недавно один чудак из идолопоклонников, так же очень неосмотрительно попал в драконьи должники...
... А еще он вспомнил, что по-прежнему не спросил главного. И это тоже радовало.