Вверх Вниз

Под небом Олимпа: Апокалипсис

Объявление




ДЛЯ ГОСТЕЙ
Правила Сюжет игры Основные расы Покровители Внешности Нужны в игру Хотим видеть Готовые персонажи Шаблоны анкет
ЧТО? ГДЕ? КОГДА?
Греция, Афины. Февраль 2014 года. Постапокалипсис. Сверхъестественные способности.

ГОРОД VS СОПРОТИВЛЕНИЕ
7 : 21
ДЛЯ ИГРОКОВ
Поиск игроков Вопросы Система наград Квесты на артефакты Заказать графику Выяснение отношений Хвастограм Выдача драхм Магазин

НОВОСТИ ФОРУМА

КОМАНДА АМС

НА ОЛИМПИЙСКИХ ВОЛНАХ
Paolo Nutini - Iron Sky
от Аделаиды



ХОТИМ ВИДЕТЬ

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Под небом Олимпа: Апокалипсис » Отыгранное » Весь мир театр, а люди в нем актеры


Весь мир театр, а люди в нем актеры

Сообщений 1 страница 20 из 71

1

Название: Весь мир театр, а люди в нем актеры
Участники: Derek Dellos & Euclid
Место: Афины, открытый оперный театр

Место действия

http://sf.uploads.ru/t/YPbyg.jpg

Время: 10 июля
Время суток: Вечер, после 21.00
Погодные условия: +25, штиль
О сюжете: Что может быть лучше, чем приобщиться к прекрасному? Для некоторых жителей Афин поход в оперу - это не мучение, а самое настоящее удовольствие. Музыка, природа, прекрасные голоса, нетривиальный сюжет. Знатоки оперы ценят и антураж, и мастерство исполнителей, вновь и вновь посещая полюбившиеся постановки. Но иногда поход в театр может закончиться не только великолепной финальной арией, но и неожиданной встречей.

Отредактировано Derek Dellos (25.12.2014 12:45:26)

+4

2

[audio]http://pleer.com/tracks/22855Pazn[/audio]
Is this the real life? Is this just fantasy?
Caught in a landslide, no escape from reality.
Open your eyes, look up to the skies and see

Одет

http://sf.uploads.ru/t/mweKh.png

Все вокруг дышало предвкушением волшебства, которое витало в воздухе, над мерным гулом голосов, томившихся ожижением, и предвкушающим редкое эстетические удовольствие.  Не каждый день можно было послушать изумительную оперную постановку под открытым небом, под сиянием звезд, в естественных декорациях древнего греческого театра. Вся обстановка, редкие огни, холодные каменные ступени обещали сделать представление поистине уникальным, чарующим и незабываемым. Наверное, именно поэтому публика здесь собралась самая разная: снобы перемешались с романтиками, влюбленные пары с одинокими богачами, юные начинающие артисты и умудренные опытом критики. Немного странно на фоне этой разношерстной массы смотрелся темноволосый юнец в парадном костюме и в галстуке, в котором вполне можно было пойти на выпускной в следующем году. Его можно было бы вполне принять за надменного выпускника музыкальной школы с большим будущим, если бы весь образ хорошего мальчика не портили подведенные глаза, проколотая накануне бровь и разноцветные браслеты на обоих запястьях. Казалось бы – всего несколько неудачных штрихов, и идеальная картина развалилась на части, превращаясь во что-то невероятно нелепое.
Пусть говорят, что редкой подросток отважится по собственной воле пойти в театр, пусть и в древний, чтобы убить несколько часов своей жизни на рулады и арии на непонятном языке под аккомпанемент громогласной музыки. Но Дерек никогда не был обычным, и никогда не оправдывал чьих-либо надежд, поэтому, его желание своими глазами увидеть лучших оперных певцов мира, было вполне логичным. О нет, он не хотел погрузиться с головой в волшебство музыки, ему нужно было понять, насколько хорошо эти люди поют, насколько сильны их голоса, и насколько же сам мальчик превосходит их или же уступает им. Такой практический интерес был лишь одной из причин, по которым он оказался в этом зале. Сколько бы он не уверял себя, что опера – это просто опера, но на самом деле это была очередная попытка отвлечься и занять свою голову хоть чем-то, кроме бесполезных грез и душевных терзаний, которые сводили его с ума.
Недавняя встреча в альпинистском клубе перевернула и так неспокойную жизнь мальчишки с ног на голову, и ему как минимум требовалось время, чтобы прийти в себя. Встреченный там мужчина, пусть и был внешне «тем самым», на самом деле оказался не им. Пусть он и был так же красив, так же притягателен для человеческих особей обоих полов, но Дерек не чувствовал к нему совершенно ничего, кроме любопытства. Это было жестокое разочарование для нежной души подростка, которому к тому же разъяснили простую и очевидную истину: второго шанса у него не будет. Можно подумать, без нравоучений этого субъекта он на что-то надеялся: тут он оценивал свои шансы трезво и здраво, ведь они при любом раскладе равнялись нулю. Все это было бы даже забавно, если бы не было так печально. Он летит на свет, как мотылек, а значит, если это будет нужно, придется сгореть, чтобы он заметил меня.
Истомившаяся публика начинала перешептываться все громче, из-за чего весь древний театр превращался в некое подобие жужжащего улья. Каждый говорил о чем-то своем, кто-то делился своим мнением, кто-то разговаривал по телефону в последние мгновения перед началом, кто-то ожидал в предвкушении, ерзая на своем месте или же степенно, с достоинством короля, ожидая начала. Но даже в прекрасной обертке из греческих развалин и звездного неба, это представление оставалось лишь коммерческой оперой, а не попыткой замахнуться на настоящую магию, на природное волшебство, дарованное богами. Как ни наряжай курицу, она не сумеет стать павлином. Павлином нужно родиться. От скуки и слишком долгого ожидания, Дерек начал рассматривать людей, сидящих рядом, каждый раз невольно цепляясь взглядом за любую темноволосую макушку. Его детская наивность уже изрядно пострадала от его собственной озлобленности и постоянных разочарований, но тем ни менее давала жизнь робкой и глупой надежде, затаившейся в его сердце.

+3

3

Сложнее всего было сохранять на лице живое человеческое выражение там, где мимически скупая драконья морда норовила вовсе застыть остроугольным монументом. «Ур-р-роды», - незлобливо думал Змей, мужественно борясь со страстным желанием слиться с амфитеатром в единую скульптурную композицию. Эмоции переполняли. Эмоции переполняли вот уже третий день, и порядком поднадоели, как и это странное словечко, оставшееся в наследство от временной квартирантки, вместе с вогнавшей в глубокий шок новой привычкой курить, отставляя мизинчик. Но здесь и сейчас, в месте более древнем, чем он сам, в месте, где собрались не только праздные канарейки, осенившие светский раут своим присутствием, но и действительно искушенные ценители, в избранном кругу единомышленников и друзей это грассирующее «р» из глубины души было несколько не уместно. Да, оно бы полностью выразило оценку умственных способностей художников-оформителей сцены, загородивших вид на море плошками с горящим маслом, но было несколько неуместно среди людей, пожертвовавших на этот вечер долей престижа и составивших ему компанию на более высоких и далеких от живого огня местах и потому дракон молчал. Слушал:
- Какая смелая идея – ставить Ксеркса на афинской сцене, не находите?
- Но в этот раз, его, для разнообразия, пригласили. Как считаете, тенор или все же контр-тенор?
- Бутылку массандровского хереса на тенора. Партия Ксеркса технически в некоторых разделах очень большая, в ней много речитативов, не каждый контр-тенор справится.
- Если он не кастрат. Поддерживаю ставку тенора.
- Чем?
- Мансанилья Антонио Барбадилло девяносто второго. Фьеке?
-  Я верю в контр-теноров. За потрошением винного погреба к мужу, он выделит что-нибудь вкусненькое.
- Не дождешься, дорогая. Я тоже за тенора.  Фино Ферия тридцать лет.
- Разведусь! Заберу вашу элитную выпивку и разведусь! Юклид?
- Оу?
- Не спи! На кого ставишь?
- На контр-тенора. Массандра сорок первого.
- Смотрел в программку?
- Нет. В этом антураже уместен. Ночь, звезды, соловей..

Шум тысяч голосов умиротворял. Опирающаяся на его голени, как на спинку кресла, открытая платьем женская спина грела. Сквозь тонкую подушку подстилки вибрировал веками отполированный камень. Вечер предрекал удовольствие.
- Юклид? – сухопарая, жилистая и очень не женская рука коснулась его колена, слепо поползла выше, ставя свою хозяйку на грань фола в глазах общественности. Змей перехватил, осторожно пожал узловатые пальчики нормандки, - Ты сегодня слишком тих. У тебя все хорошо?
-  Более чем, драгоценная.
- Ты знаешь, что наш дом всегда открыт для тебя? Как и наш банк.
- Фьеке, дорогая, твоя деликатность не знает границ. Если у Юклида проблемы в бизнесе, то вряд ли он хочет обсуждать это здесь и сейчас.
- Эсдрас, твоя щепетильность иногда чрезмерна. На прошлой неделе твой друг прошел в двух метрах от твоей жены и не заметил! Дорогой, ты можешь себе представить, чтобы кто-то не заметил меня?

Ему не хотелось им врать. Язык не поворачивался. Не так много в этом мире было людей, которых он любил, которых унижала ложь. Его спасли рампы. Они погасли. Оркестр прекратил разыгрываться и грянула увертюра.
Потек вперед, шепнул в уложенную пряную духами светловолосую макушку:
- Все хорошо, Фьеке. Прости, обормота.
- На первый раз…

… и грянула увертюра. Семнадцать тысяч ртов закрылось, семнадцать тысяч вдохов слились в один. Древний камень растворился, и их выкинуло в ночь. Всех. И праздных, и надменных, и скучающих, и сонных, и ценителей, и случайных любителей. Выкинуло в ночь на две с половиной тысячи лет назад в белокаменный бельведер с видом на прекрасный сад, посреди которого возвышался могучий платан.
Нежные и прекрасные листья
Моего любимого платана,
Пусть будет счастлив ваш жребий.
Громы, молнии, и бури
Пусть никогда не нарушат ваш покой,
Пусть не оскверняют вас хищные птицы.

Змей не мог смотреть на действие – от вида сцены его охватывала дрожь. Он не мог закрыть глаза – хрусталем чистый голос звал забыться в нем, а дракон опасался не удержать истосковавшееся тело в должной форме. Он обратил свой взор на театрон, вкушая восторг со столь разных лиц, со столь разных аур.
Никогда не видел я прежде
Более нежной и ласковой
Тени листвы.

[audio]http://pleer.com/tracks/4637871MzF2[/audio]

+3

4

[audio]http://pleer.com/tracks/5877kQzh[/audio]

Listen to your heart when he's calling for you
Listen to your heart, there's nothing else you can do
I don't know where you're going and I don't know why
But listen to your heart before you tell him goodbye

Мальчишка любил музыку, растворяясь в ней полностью, находя в ней покой, чувствуя, как в ритме мелодии бьется его юное сердце, согревая, утешая, исцеляя. Но это не касалось музыки классической, коя редко радовала его слух, так что в опере Дерек не разбирался совершенно. Он лишь мог определить, хорошо артист поет, насколько глубок его голос, как хорошо он попадает в мелодию, и не более того: оценить всю красоту и гармонию произведений, да еще и на языке, который Двуликий не знал, ему было не под силу. Ребенок, что с него взять. Наверное, многие из ценителей, присутствующие сейчас в этом зале под сиянием звезд, негодующие обратили бы свой взор на дилетанта, который так кощунственно относится к шедевру, не восхищаясь им в должной мере.
Место у самого прохода оказалось идеальным – у Дерека был всего один сосед, который пусть и немного смахивал на винный бочонок на ножках, но, в общем и целом, проблем не доставлял бы. «Бочонка», как и мальчика, постановка интересовала в меньшей мере: у этого крупного и не самого привлекательного мужчины явно было свидание. Это точно поднимало его шансы на успех, ведь свидание в опере в древнем театре – это нетривиально и романтично. С другой же стороны юноши разверзся проход между секторами, так что в любой момент можно было легко сбежать, без нужды протискиваться между чужими спинами и коленями, ощущая на себе недовольство каждого, кого он задел. Сейчас скучающий взгляд мальчика исследовал как раз людей, расположившихся по ту сторону прохода, которые, так же как и он, коротали время в ожидании обещанного «чуда».
Что произошло раньше юноша бы точно не смог объяснить: загремела музыка, пусть и с легким опозданием, или его взгляд зацепился за мужчину, который сидел в нескольких метрах от него. Так же резво, как начавшееся представление, забилось его сердце, когда он узнал и темные вихры, и поворот головы, и профиль, прекрасный, черт возьми, профиль. Теперь представление, разыгрываемое на сцене, не играло особенной роли, ведь в зале было что-то, куда более загадочное и притягательное, чем берущая за душу ария, исполняемая с таким совершенным мастерством, что в пору было всем присутствующим ахнуть.
Робкая радость уступила на мгновение здравому смыслу: а если это именно мужчина из спортзала, с которым он не так давно столкнулся, а не тот «самый», которого он мечтал встретить? А вдруг его снова ожидает разочарование от того, что его не вспомнили? В конце концов, не такой уж он и яркий, чтобы его лицо отложилось в памяти.
Наверное, смотреть неотрывно на кого-то в полутемном зале – это неприлично, но правила поведения сейчас значения не имели, как и впечатление, которое юнец производил на окружающих. Подумать только, пришел на роскошную постановку, а любуется только залом! А Дерек просто смотрел, впитывая каждое движение, каждый наклон головы. То как реагировал на музыку мужчина не оставляло сомнений в том, что в этот раз он не ошибся, и всего в нескольких шагах от него расположился в приятной компании тот, кого так долго искали. И то, что Юклид был не один, никак не могло умерить решительности подростка – главное, держаться подальше от водоемов, чтобы у загадочного змея не было возможности быстро избавиться от незваного гостя.

Отредактировано Derek Dellos (26.12.2014 07:33:47)

+2

5

Что можно сказать про всемирно известную оперу, исполняемую лучшими голосами Европы на одной из старейших из существующих сцен в двух словах? Божественно утомительно. Гениальная музыка Генделя сочилась сквозь каменные поры прямо в центральную нервную систему, гипнотизируя разодетых бандер-логов с мощностью в сотню килоКаа, а единственный природой обреченный эксперт маялся в неподвижности, мечтая хоть к чему-нибудь преклонить тяжелую голову, что без подпорки держалась с трудом. Созерцание зала развлекало его все меньше, взор туманился, дыхание становилось все глубже и все реже, сознание, уже не таясь, готовилось к погружению в пучины барокко, листая каталог ложащихся на мелодию картин прошлого. Змей цепенел, впадая в транс. Змей крепился, не желая сном своим, подобным трупному окоченению, устраивать переполох. Он не хотел тревожить тех, кому не безразличен, но все больше уподоблялся былинке влекомой суховеем.
Он проиграл почти без боя. Изможденное тело уронило голову на грудь.
Сон выдался коротким и фантастически возмутительным. В нем не было места Арсамену, томящемуся по нежной Ромильде. На галерах вообще женщинам не место. Драконам тоже, но он там был,  в качестве гребца, прикованного цепями к веслу. И юноша телом бледный безжалостно охаживал его просоленные, спаленные солнцем бока семихвостой плетью. Презрев гордость, Змей закрывался плечом, но замах был широк и сыромятная кожа чертила росписи по щеке, уху, губам, шее, ребрам, срывая части шкуры. Он греб, плеть взлетала, пурпуром разбавляя синь небес, галера шла вперед, а в борта шептались волны…
В оскале вздернута губа и изменение застигнутое на кончиках пальцев. Фьеке пошевелилась. Он проснулся и задохнулся рыком. Подавился. Промолчал. Но чувствовать удары по лицу и шее, по бокам, хребту, руке не перестал. На него смотрели и взглядом жадно свежевали плоть.
«Какая мразь?!» - он обернулся, взглядом опаляя, - «Кто так посмел?! Ах, это ты…»

+3

6

[audio]http://pleer.com/tracks/4812244xGx5[/audio]

I tried to revive what's already drowned
They think I'm a fool
Can't realise,
Hope plays a wicked game with the mind

Мальчишка смотрел, не отрываясь, впитывая каждое движение, каждый вдох мужчины, завороженный этим зрелищем спокойного и почти умиротворенного хищника. Ни шикарное пение, ни удивительные декорации, ни игра актеров не могли сейчас отвлечь внимание Дерека от созерцания человека, сидящего по ту сторону прохода. Его колючий взгляд, полный обиды, тоски и ревности на мгновение таковым быть перестал, когда змей неожиданно обернулся. Юноша широко распахнул свои глаза в удивлении, как выбежавший на оживленную трассу олень, за секунду до столкновения с автомобилем. О, мужчина не был добр, и его лицо не выражало ничего хорошего, даже когда в его красивых чертах мелькнуло узнавание субъекта, потревожившего его покой, нарушившего, его удовольствие от оперы.
Он помнит! Теперь сердце Дерека стучало гораздо громче музыки, окружавшей его, вмиг потерявшей смысл, ставшей еще одной неумелой декорацией сегодняшнего вечера. Щеки против воли заалели, выдавая все и сразу: и смущение, и детскую радость, и страх, которые одновременно бушевали в его душе. И ревность от того, что сейчас змей окружен людьми, из-за которых даже просто подойти к нему будет невозможно, которые так по-свойски общаются с ним, прикасаются к нему, пользуются его вниманием. А ему остается лишь со стороны смотреть на того, чье простое присутствие переворачивает весь мир подростка с ног на голову. Ему бы тоже хотелось оказаться рядом, иметь возможность также беззаботно дотрагиваться до колена Юклида, не вызывая его недовольства. И смотреть на него с расстояния куда более близкого, чем проход между рядами этого древнего театра, видеть его нечеловеческие глаза, невероятные глаза, пугающие и волнующие одновременно. Тот, другой мужчина с такой же внешностью не вызывал совершенно никаких чувств, тогда как один недовольный взгляд этого прошибал позвоночник насквозь, не хуже разряда молнии.
В качестве приветствия мальчик чуть повел головой, не переставая почти в утор разглядывать мужчину, не особенно стыдясь своего навязчивого, и крайне неуместного в приличном обществе поведения, так как со стороны он себя видеть не мог. В конце концов, ему сейчас не было дело больше ни до кого в этом зале - для него здесь был всего один зритель, явно раздраженный и не в самом благодушном расположении духа. Дерек облизнулся, не соблазнительно, а нервно, что красноречиво показывало его детское смятение и легкий налет паники от невозможности сделать или сказать хоть что-то, чтобы оправдаться, объясниться, все жесты, которые он знал, были неприличными, и вряд ли пригодятся ему сейчас. Пожалуй, единственное, что сейчас стоит сделать – это отвернуться, гордо вздернув подбородок, ведь он и так ведет себя глупо даже для влюбленного подростка. Не хватало еще, чтобы над ним начали смеяться те, кто заметят его интерес, те, кто окружают его.

+3

7

Натхайру казалось, что в прошлую встречу он дал юноше достаточно четкое представление о себе и своей сути, чтобы надеяться хоть на какую-то пусть не тактичность, но осторожность с его стороны. Тщетно, как это всегда бывает с людьми. Не слушают, не слышат, не хотят понимать, что с волшебными, магическими и просто гуманоидными созданиями легенд существует свой этикет поведения, придерживаться которого желательно из вежливости, но можно и только из соображений безопасности. К примеру, многие из этих созданий не любят прямого взгляда в упор. Кто-то – вспомним Горгону или василиска, - этого просто стесняется. Кто-то от этого блекнет, как драгоценный камень, внимание к которому сконцентрировано лишь на одной из множества граней. Кто-то же, подобно хищным драконам или зловредным керам, воспринимает этакую бестактность прямым призывом к поединку, приравненному брошенной в лицо перчатке.
«Элагабал, как есть Элагабал», - укорил взглядом Юклид, медленно сцеживая сквозь зубы раздражение и желание по-брюзжать. Тут ведь как: либо воспитывать в себе стоическое терпение к выходкам ошеломительно безграмотного человеческого племени, либо учить на конкретных примерах. В частности, взять вот этого тонкого, облизывающегося, в костюм затянутого в охапку, да утащить в место совсем безлюдное, где, в свою очередь, наглядной демонстрацией повторить на нем весь спектр полученных благодаря его настырности ощущений: не ленясь, аккуратно, бритвенно острым костяным навершием хвоста снять слоями шкурку, соскоблить с живых косточек мясо, дирижируя лучшей арией, на которою когда-либо замахнется Двуликий.
Если бы Змей неоднократно не наблюдал эту оперу прежде, с текущей внимательностью он, несомненно, потерялся бы в хитросплетениях сюжета. Но Ксеркс все той же соловьиной трелью уж выводил:
-  Молча надо мной глумиться, кто жестоку научил?
А значит, первый акт был близок к завершению, а значит не далек тот момент, когда вновь зажгутся рампы и, стряхнув оковы Генделя, страждущие смогут размять ноги иль выйти противоправно покурить. Взнуздать бы волю еще чуть-чуть… Он потек вперед, холодной ладонью провел по женской спинке, заставив Фьеке вздрогнуть.
- Пусти, - без звука. Отстранилась. Поднялся и пошел наверх. Поднялся до кромки, подразнил охранника зажигалкой, полюбовался сверху вниз на стоянку, передумал искать себе пропитание среди лотков с сувенирной продукцией, бросил взгляд на город и спустился обратно вниз, на свой ярус – прогулялся, без стеснения игнорируя негласные нормы приличия. Остановился рядом с юношей, зависнув над ним во весь свой человеческий рост, качнулся с пятки на носок, по-прежнему играя в пальцах серебром огнива, и молча уселся прямо на ступенях прохода.
- ... в нетерпении жажду я обнять драгоценную зазнобу...
От Певца, в кой-то веки, не пахло дешевым бурбоном – не маленький ведь мальчик, пора бросать пить всякую дрянь.

Отредактировано Euclid (27.12.2014 20:31:38)

+3

8

[audio]http://pleer.com/tracks/2518682gMt4[/audio]

I'm looking at you through the glass
Don't know how much time has passed
Oh God it feels like forever
But no one ever tells you that forever feels like home
Sitting all alone inside your head

Это становилось похоже на пытку, на мучительную, непрекращающуюся пытку музыкой, ариями, написанными сотни лет назад, темнотой, затаенным дыханием людей, которые всерьез следили за перипетиями сюжета. Разлетающиеся над Афинами божественные голоса задевали струны души практически каждого сидящего в зале. Одним из исключений был Дерек, который даже не пытался смотреть на сцену даже из вежливости к классике и автору сего произведения, не до Ксерска ему было и его терзаний, ни до перипетий, ни до интриг. Какая опера, когда живое воплощение ужаса и красоты сидело так близко! И явно было недовольно тем, что его наслаждение прервано столь бесцеремонным взглядом глупого ребенка, решившим, что ему позволено так смотреть. Юноша видел, чувствовал, понимал, что случайно перешел границу допустимого, и вряд ли мужчина обрадуется более тесному общению. Даже за неимением под рукой такого удобного пруда, он найдет способ дать мальчишке понять, что субординацию нарушать не стоит, даже если очень хочется. Теперь, после обжигающего раздражением взгляда, он не решался поворачиваться совсем, лишь изредка поглядывая на змея, не упуская его из вида надолго. Но в какой-то момент, тот проворной тенью отправился наверх, из-за чего следивший за ним Дерек чуть не свернул свою затянутую петлей галстука шею – вдруг уйдет, сбежит, исчезнет? Опять.
Несмотря на то, что юнец старался не упустить из вида мужчину, его появление рядом стало пугающей неожиданностью, от которой кровь в застыла в жилах, а рот чуть приоткрылся. Темная фигура молча качнулась, после чего села рядом, на ступеньку, ничуть не смущаясь такого нетрадиционного для театра положения дел. Сейчас было самое время начать паниковать, но вместо этого Двуликий чуть наклонил голову и разглядывал вблизи то, на что любовался издали. При полном зале людей он его не тронет, наивно думал Дерек, не отважится стать причиной повышенного внимания и шумихи во время столь внушительной постановки. Эта мысль придала немного сил и смелости, но лучшим лекарством был бы бурбон, который, к сожалению, как и сигареты, остался дома. Кто бы мог подумать, что крепкий алкоголь это именно то, что нужно ребенку в театре?
Он чуть подвинулся к краю и обвил рукой шею мужчины, совершенно неуместно утыкаясь лицом в его волосы, вдыхая их невообразимый запах, который никогда не смог бы забыть. После он спустился губами к уху, как прильнувший к хозяину котенок, и тихо сказал:
- Я видел вас пару недель назад. Только это были не вы. Вы бы не были так милы и тактичны, но и на стенку бы от меня не полезли. И я теперь знаю ваше имя. – Рука медленно сползла с плеча, и мальчик вновь вернулся на свое место, не прекращая, впрочем, безотрывно смотреть на того, кто был рядом, каждую секунду ожидая от него подвоха. Он мог бы сказать еще много чего, например, что чувствовал к нему, как скучал по нему, как искал его, постепенно отчаиваясь. Но все это было так глупо и неуместно, что Дерек предпочел промолчать: зачем давать своему визави лишний повод для веселья?

Отредактировано Derek Dellos (03.01.2015 20:15:34)

+3

9

"Почему?" - задавался вопросом Змей, вытирая платком обслюнявленное ухо, - "Почему взрослый половозрелый мужчина подает себя как задержавшегося в нежном детстве щенка? Это игра такая? Или мода?" Начищенные до блеска носки туфель ответа не знали, предпочитая ариетту ксенопсихологии.
- Счастлив за вас, - ответил Юклид, выверенным десятилетиями движением складывая тряпицу в нагрудный карман затейливым цветком, - Надеюсь, с моего милого и тактичного дублера вы поимели все, что вам хочется?
"Другого шанса может и не быть" не добавил и, как ни странно, даже не имел этого ввиду, как впрочем, не поинтересовался, что подразумевалось под многообещающим "лезть на стенку". Любознательный дракон вообще был удивительно равнодушен ко всему, что творила в его теле кирия Васкес. Может, оттого, что за несколько личных встреч уверился в ее безобидной "просветленности", а может потому, что не хотел доставлять своими волнениями радости богам, сигнализируя, что как-то реагирует на их проказы. Было и было, живы и живы, даже на свободе, чего он в день замены мало ожидал. 
"Вероятнее всего, причиной банальная мимикрия. Юноша притворяется неразумным ребенком из нежелания возлагать на себя ответственность за собственные действия, тем же самым избегая нести ее за более слабых особей. И вот это уже, как говорится, официальная линия нынешнего мироустройства. Пройдет."
Мысль о том, что подобным поведением молодой человек стремится ему, дракону, понравиться, была отметена сразу, как несущественная. Элагабал не увлекся драконом, он увлекся собой на драконьем фоне точно в той же степени, как дракон увлекся не Элагабалом, а Орфеем его одухотворяющим. Вот только Юклид это сознавал, а юноша? Сознавал ли он, что взойди Натхайру сейчас придурь эстетствовать обнаженной натурой, уговаривать его долго не пришлось бы только лишь потому, что творческая жилка Певца насыщается эпатированием общественности так же, как хищник свежим мясом? И будь на драконьем месте кто-нибудь иной, столь же харизматичный, Элагабал подсознательно устроил бы точно такое же соревнование за сердца и умы?
Извлекая из внутреннего кармана темные очки, Юклид бросил короткий взгляд на предмет размышления и.. воздержался от конкретизации выводов. Одел на нос неуместный в темное время суток аксессуар, сразу делаясь похожим на слепого. Поднялся, статуэткой графитных тонов водворяясь над собеседником, вполне зрячим движением стряхнул с одежды каменную пыль. Исходя из либретто, рампы вот вот должны были вспыхнуть.
- Что-то нынешнее музицирование меня не увлекает. Вас, вижу, так же. Проводите? 
Изящный жест рукою,
Улыбка грациозна,
Движенье глаз умело
Любовь могут внушить.
Притворство, лесть и слёзы —
Вернейшие тож средства,
Огонь что пробуждают, —
Сумею применить.

Отредактировано Euclid (30.12.2014 13:13:44)

+3

10

[audio]http://pleer.com/tracks/9924822c530[/audio]

Неблагодарное дело это, пытаться прочитать чужие мысли, или хотя бы попытаться понять, что твориться в голове другого человека. Особенно если и человеком его можно считать лишь условно. Дерек, как ни пытался, не мог даже вообразить, то, о чем сейчас про себя рассуждал сидящий рядом с ним мужчина, с таким пренебрежением доставший платок, и промокнувший им свое ухо. Жест более оскорбительный, чем необходимый: как иначе можно дать понять своему визави, что он как минимум неприятен своей навязчивостью и чрезмерной страстью расточать прикосновения направо и налево. Темные брови подростка нахмурились, отчего его взгляд стал больше напоминать не щенячий, а волчий. Пусть и волк был небольшим, едва вышедший из детства, но он уже мог стать серьезной проблемой, в первую очередь для самого себя.
- Ваше счастье за меня сквозит в каждом вашем жесте. Как приятно видеть чужое неравнодушие. – Мальчик скрестил руки на груди, в позе нелепой и неуместной, но в полной мере выдающей его обиду и оскорбленную, уязвленную чужим пренебрежением гордость. – Ваш милый и тактичный дублер не приемлет проявления чувств в общественных местах, так что поиметь все, что мне хотелось мне не удалось. Да и не его мне хотелось, с его моралью и страстью к нравоучениям! – если бы юнец умел шипеть, как змея, которой наступили на хвост, то он бы так и сделал, но все что он мог – это понизить голос до шепота, который не потревожит сидящих поблизости поклонников оперы. Слушать чужие споры во время столь масштабного театрального действа вряд ли хотелось хоть кому-то. Будь Дерек чуть более взрослым, и чуть менее нервным, он бы не воспринимал спокойные, и, в общем-то логичные слова мужчины, но он был еще ребенком, вспыльчивым и эмоциональным, клокотавшим внутри от горькой обиды. Вдвойне обиднее все это было слышать от того, кто был ему небезразличен, но для которого он сам представлял интерес куда меньший, чем валяющийся посреди дороги камень. Даже взглядом прошел как по гладкой стене, сто лет стоящей на одном месте, ничем не примечательной.
Юноша следил за своим собеседником, ожидая, когда затянувшаяся пауза завершится хоть как-то: хоть словом, хоть действием, хоть полным достоинства побегом, лишь бы не тянулась дальше, смущая, настораживая и пугая. И реши мужчина исчезнуть, так же внезапно, как и появиться, мальчишка бы недолго думая понесся бы вслед за ним, наплевав на голос разума и явные сигналы здравого смысла. Но полный достоинства змей встал, предложив своему пажу следовать за собой, как за знатным вельможей, прочь отсюда, от этих звенящих голосов, затаивших дыхание людей и древних стен, туда, где воздух свежее, где ничто не омрачает спокойствие сумрачного вечера своими неумелыми людскими развлечениями. Когда искусственный свет над амфитеатром почти пропал из виду, Дерек нашел в себе силы обернуться, и тихо продекламировать бессмертные строки:
Как тот актер, который, оробев,
Теряет нить давно знакомой роли,
Как тот безумец, что, впадая в гнев,
В избытке сил теряет силу воли, -

Так я молчу, не зная, что сказать,
Не оттого, что сердце охладело.
Нет, на мои уста кладет печать
Моя любовь, которой нет предела.

Так пусть же книга говорит с тобой.
Пускай она, безмолвный мой ходатай,
Идет к тебе с признаньем и мольбой
И справедливой требует расплаты.

Прочтешь ли ты слова любви немой?
Услышишь ли глазами голос мой?

После чего печально усмехнулся. – Лирика часто и без музыки прекрасна, вы не находите? И так точно передают мысли, что даже тошно становится.

+2

11

Сегодня глаза у Элагабала светлые, не стылые, ясные как два оконца в летнее небо. Чему ты радуешься, Певец?
Ступени вверх – в темноте по древности, ступени вниз с металлическим лязгом и нарастающим за спиной громом оваций – на свету, но в торжественном «почти» одиночестве. В молчании, возможно, для кого-то тягостном. Где-то в середине лестницы вибрация сигнала смс: «Папа, ты забыл шляпу!» и ее теплый взгляд в затылок как клеймо об бестолковости. Его пожатие плечами – расписка в принятии и согласии. В успокоении.
- Не соглашусь, молодой человек. Видите ли, две трети вашей лирики для меня не более чем рифмованный набор слов, лишенный всякого смысла. Музыка ближе мышлению и речи моего народа. – Ни одного всплеска эмоций в бронированном стеклом взгляде, одна только ласковая доброжелательность: будто не его холодные пальцы, оставляющие оттиски папиллярных линий на чугунных ядрах, собирались минуту назад нежным объятием юношеского затылка выразить опротестование права затылконосящего преподавать этику старшим, будто не его кожаный пояс мгновение назад трещал, распираемый массами ярости «Зарррываешься, человек!», будто не вокруг него от возмущения июльской ночью воздух стал по январскому морозно свеж. И только ласковая доброжелательность трещоткой гремучей змеи сквозила в полном вежливого интереса голосе: - Так вы говорите, что некоторые аспекты, проповедуемые моим тактичным двойником, не пришлись вам по вкусу? Отчего так? Неужели, они шли в разрез с вашей концепцией мироустройства?
Она разноцветна. Ночь. Это только кажется, что за пределами освещенного круга парковочной площадки царит непроглядная тьма. Стоит отойти от пучеглазых фонарей и ночь приобретает не только привкус угрозы, но и множество оттенков. Небо уже не кажется траурным пологом – над городом оно подобно перевернутой чашке кофе с пенистой взвесью облаков – где-то там, в глубине, чудится белое сахарное дно. Дорога пусть и не видна как днем до каждого камушка и ветки, но известняк и щебень, окаймляющие серую ленту асфальта, придают ей элегантное сияние брошенной на темный бархат нитки жемчужного ожерелья. Очертания горного склона, деревьев, зарослей по обочинам – все имеет свой собственный образ и цвет.
Юклид предложил ночи сизость сигаретного дыма в качестве кокетливой вуали на шляпке долгой пешеходной прогулки. Ночь согласилась.
Кому ты радуешься, Певец?

+2

12

[audio]http://pleer.com/tracks/78136RhoS[/audio]
Something in your eyes was so inviting,
Something in your smile was so exciting,
Something in my heart,
Told me I must have you.

Ночь была сказочной, необыкновенной, пьянящей: спустившийся на Афины сумрак не скрывал все привычное, нет. Знакомые пейзажи приобретали нереальные очертания, и, казалось, что все невозможное, становится возможным. Не зря поэты и влюбленные так прославляют звездные ночи, вдохновляясь их глубиной, их магией, их романтической притягательностью, которая тает так быстро, с наступлением рассвета. Днем, чудеса не случаются, днем древнее волшебство спит, убаюканное суетой и городским шумом, снующими людьми и такими мелкими проблемами. Дерек не был исключением, и ночью он всегда ощущал что-то необыкновенное, что побуждало творить, совершать глупости и страдать от любви, посвящая свои песни тому, по ком томится сердце.
Выйдя вслед за спутником из театра, юноша каждой клеточкой тело ощутил свежесть и свободу, которые не нашли себе места на тесной, заполненной людьми, древней арене. Там, перед сценой, всех было так много, что не оставалось пространства: людские тела, их шепот, дыхание и мысли занимали все вокруг, не давая друг другу отделиться от общей массы, превращаясь в единый душный организм. Но здесь, за пределами каменных стен, разделивших весь мир на две части, – «там» и «тут», было все иначе: краски ярче, воздух чище, чувства острее, гораздо острее, чем можно себе только представить.
- Но значит, что одна треть все же для вас больше, чем рифмованный набор слов, лишенный смысла? Даже древние поэты сумели слагать свои строки так, что они превращались в музыку, музыку души и сердца. Но все же большая часть лирики – это и правда мусор, который и произносить лишний раз не стоит, даря ей скорое забвение. – Дерек обернулся, наконец, на стоящего рядом мужчину, выпускавшего в воздух сизый дым с запахом табака, вносящий свои неуловимые нотки в картину этой ночи. Внутри певца разгоралось пламя, сотканное из самых разных чувств, смешанных, связанных друг с другом. Он не мог понять, что ощущает, глядя на это беспристрастное лицо, но на эту расслабленную позу, на каждое движение тела и поворот головы. Возможно, самое близкое по смыслу определение – это «смятение», дарующее то безрассудную храбрость, то робость ягненка, но все же это было не оно.
- Знаете, ваш «двойник», несмотря на все различия с вами, имел одну очень похожую на вас черту. Он так ничего и не сказал о себе, о вас, предпочитая ограничиваться какими-то странными словами о древней расе, ни словом не обмолвившись о подробностях, считая, что и этого для меня достаточно. И ваша очаровательная копия, при всей своей доброте, смущала меня некоторой узостью взглядов. Представляете, я выслушал целую лекцию про отношения людей, и то, что любить и желать можно только представителя противоположного пола, и никак иначе. Так что, похоже, это мои взгляды не вписываютcя в его концепцию мироустройства. Видимо, моралисты есть даже у древних рас. – Мальчик ухмыльнулся, вспоминая выражение лица того, другого мужчины, когда Дерек его поцеловал. Он даже не представлял, что нужно сделать с настоящим Юклидом, чтобы на его беспристрастном лице мелькнула хоть тень той озадаченности и легкой паники от всего произошедшего. В крови юноши остро не хватало бурбона, чтобы сказать все, что вертелось на языке, вывалить на змея все свои человеческие чувства и подростковые эмоции, напугать его безрассудностью и глупостью. Алкоголь – он как катализатор, ускоряет все неспешное, проявляя все скрытое. Эликсир честности, если будет угодно, спонсор приключений.

Отредактировано Derek Dellos (03.01.2015 18:14:39)

+2

13

На третьей затяжке он догадался посмотреть в портсигар и поздравить себя с тем, что в доме его дочери наконец-то завелся бунтарь и пересмешник. Но дышать дымом на Элагабла теперь не стоило ни при каких обстоятельствах. Не для него был этот тяжелый сладковатый аромат, и не только потому, что никотин и чистый голос обычно не шли по жизни рука об руку.
- Разумеется, - согласился Змей, легко отмахиваясь красным огоньком сигареты от стылой индифферентности, - Треть стихотворных произведений имеют смысл и для меня. – Спущенные на кончик носа очки на миг демонстрируют две ярких зеленых полосы в колодцах зрачков под иронично выгнутыми бровями и тут же прячут обратно, - Но ведь, опять же, вопрос – какой? И раз уж вы разворошили наследие сэра нашего Уильяма, то, к примеру, что вы видите в данных строках:
Близки мы – и душа твоя гневна,
Но ты скажи, что я – желанье, воля.
А воле воля – знают все – нужна,
Исполни ж эту волю поневоле.
Наполнит воля храм любви твоей,
Твоею волей и моей ответной.
В больших пространствах действовать вольней,
Число «один» средь многих незаметно.
Так пусть же буду я таким числом –
В толпе безвестный, но тебе известный.
Один – ничто; но все мне нипочем,
Коль для тебя я нечто, друг прелестный.
Ты только полюби мое названье,
А с ним меня: ведь я - твое «желанье».

Ночь навалилась на плечи, призывно мазнула губами теплого ветра по щеке, позвала за собой с горы вниз. И гравий послушно заскрипел под ботинками его, отзывчивого. Разве можно оскорбить отказом такую женщину? Кстати, о женщинах:
- Что же касается моралистов, то они едва ли более разумны, чем личности совершенно лишенные морали. Крайности чего-либо обычно очень неприглядны на практике. Но не судите строго того, кто был с вами в тот день. Все, что было сказано, я уверен, было сказано из лучших побуждений. – Замер, докуривая, аккуратно убрал останки в карманную пепельницу, в плавных движениях скрывая свое сугубо личное мнение о некоторых догмах «двойника», уподобился на вдох маяку, всматривающемуся в безбрежный городской океан, почти растаял, недвижный, в темноте и тут же, повадкой всех химер, напал на затянутую в футляр костюма жертву. И гравий не шелохнулся, когда Змей по нему же, такому говорливому мгновение назад, шагнул обратно, почти вплотную, делясь дыханьем с привкусом дурмана, - Так значит, вы допускаете множество ныне здравствующих гуманоидных рас? И если да, то каким критериям они должны соответствовать, дабы не вызвать вашего отвращения, м?

Отредактировано Euclid (03.01.2015 23:07:35)

+3

14

[audio]http://pleer.com/tracks/7958636BcnX[/audio]
I can hear the sounds of violins
Long before it begins
Make me thrill as only you know how
Sway me smooth, sway me now

Чуть склонив на бок, голову молодой певец слушал, как его странный и загадочный спутник читает прекрасные строки Шекспира – давно уж превратившегося в прах гения, который, кажется, своими сонетами мог ответить на любые вопросы. Глубокий голос завораживал, окутывал собой, пресекая на время попытки юноши спорить и доказывать свою правоту, даже если и доказательств особых не требуется. Какое занятное произведение выбрал мужчина, чтобы уверенным щелчком по носу поставить на место надоедливого подростка, преследующего его, как неразумный щенок. Но разве продекламированный поздним вечером сонет способен отрезвить мальчишку, желающего любой ценой прикоснуться к невозможному, не взирая на последствия? Вряд ли.
- Тут даже не в морали дело, а в другом. – Дерек стоял совсем близко к мужчине, пытаясь разглядеть за его темными очками глаза с вертикальными зрачками, одновременно до одури пугающими, и самыми необычными на свете, ощущая легкую дымку недавно выкуренной сигареты . – Ваш тактичный двойник уверял меня, что любовь и близость – это одно и то же, что на этом стоит мир, но он был неправ. То, что он называл любовью – это лишь физика тела, обычное желание, инстинкты и не более того, которыми многие люди ограничиваются, не подозревая, что существует и нечто большее. – Он вздохнул и положил ладонь на грудь змея, там, где у нормального человека должно биться сердце. Дерек чувствовал рукой совсем медленный стук, слишком медленный даже для полного спокойствия, едва уловимый, мерный и тихий.
– Но любовь другая, она рождается именно здесь, в сердце, разливаясь по венам, пульсируя внутри, покалывая в кончиках пальцев. Она толкает на безрассудства, заставляет делать глупости, забыть напрочь о себе и своей гордости. Это химия, неподвластная человеку, которую невозможно ни сдержать, ни контролировать. Хотя, и вам, и вашему идентичному собрату таких тонкостей не понять, правда? – Юноша ухмыльнулся как-то слишком по взрослому, без тени улыбки в глазах, но даже и не подумал ни отойти, ни убрать руку, лишь чуть подался вперед, касаясь прохладной кожи губ, как тогда, в спортивном зале. Что ж, его спутник сейчас вполне мог преподнести зарвавшемуся подростку урок хороших манер и субординации, а мог и не заметить его наглости.  – Ваш двойник желал мне лишь добра, просто его мировоззрения мне неблизко. Умом подросток понимал, что сейчас переходит все допустимые границы, но и отступать так легко не собирался: он хотел этой встречи, он ждал ее, так почему же он должен смущаться и стыдиться того, на что в душе надеялся?
Прошли долгие пару минут, прежде чем молодой Двуликий продолжил, не выпуская из цепких пальцев кусок ткани на груди змея, держась за него как за спасательный круг.
- Мне кажется, я уже просто разучился удивляться некоторым вещам, в том числе и ныне здравствующим иным расам. Слишком много этого вокруг. Вы – не человек, но это все, что я знаю. Или это все, что положено знать людям? – Улыбка, пробежавшая по лицу Дерека, ненадолго задержалась на губах, зажигая в глазах шкодливые искры. – И я понятия не имею, как выглядят другие расы, чтобы определить, что вызовет мое отвращение, а что нет. Но определенно, наличие рук и ног приветствуется, можно даже непарное количество. – Рука мальчишки скользнула с груди на плечо, также прихватывая ткань пальцами – вряд ли Юклиду понравится столь бесцеремонное обращение с его одеждой какого-то обнаглевшего юнца. Певец быстро прижался губами к змею, скользнув по ним языком, на этот задержавшись на куда более продолжительное время: в конце концов, другого шанса может и не быть, а это, вне всякого сомнения, того стоило. И будь что будет.

Отредактировано Derek Dellos (04.01.2015 08:17:05)

+2

15

Театральное представление да и только. Неопытный Двуликий мял лацканы его пиджака, пытался ладошкой что-то прослушать сквозь ткань и убранный во внутренний карман портсигар, лобзал трепетно, как свою покойную прабабку, а Змей терпеливо все это сносил и вспоминал, когда в последний раз заводил себе любовника дольше, чем на одну ночь. Вот так, по настоящему, с делением крова и мыслей, с терпением обоюдных капризов, неминуемых истерик и необоснованными притязаниями на физическую и духовную верность. Заводил правдиво, а не просто для того, чтобы подразнить высокоморальную общественность. Перечень лет выходил устрашающий, призывающий бороться с постоянством пристрастий, хотя бы из вредности.
- Эрос, значит. Только его ты воспеваешь, Элагабал. Что ж…
Право на прикосновение есть у каждого. Дракон своим пользовался всегда, тянулся к теплу, к горячей крови. Отчего он должен был что-то воспрещать юноше? Только потому, что тот заступал рамки человеческих приличий? Именно, человеческих. То, что сейчас совершал безумный Герой, дракон находил, по меньшей мере, гротескным, хоть и признавал, что в первоначальной задумке медленное вождение языком по сжатым губам, осторожные поцелуи в чуть приподнятые уголки должны быть чувственными. Будоражащими. Резонирующими в теле взрывами эндорфинов, пьяной пляской дофамина в подкорке головного мозга, расслаблением периферической нейронной сети. Соблазняющими. Все так. Даже с учетом того, что биохимический состав тканей у подопытной статуи был абсолютно иной. Все так. Трепет был, желание ответа было, разве что зарождалось оно не там и не так, как жаждалось внимательной глубине светлых глаз. В животе оно зарождалось щекоткой, в районе пупка, и стремилось не вниз, что было бы логично, а вверх, в подвздошье, кололось в мягкие стенки злыми иголками, требовало настойчиво. Действия. Встречного. На снующий по сжатым губам теплый сочный кусок живой вырезки.
Пища лезла с поцелуями к голодному живоглоту.
Смешно, греческие боги, очень.
Он все-таки не утерпел. Шевельнулся. Запустил руку в вычерненный загривок, обхватил холодными пальцами затылок, сдавив так, что черепу уместнее всего было вот-вот лопнуть по швам, оторвал сластолюбца от себя хищного, вернее голову его отвел с той степенью нежности, что едва треска шейных позвонков не чудилось. Прошипел в лицо, обдавая уже не привкусом марихуаны – холодом ощутимым, от которого ледяной коркой застывала на губах слюна.
- Молодой человек, вы соображаете, что делаете? И с кем? – Можно ли за короткую фразу в девять слов растерять тщательно хранимое воспитание и всякий налет цивилизации? Можно, когда дуреешь от запаха добычи, когда слышишь, как в глубине ее плоти движутся соки, когда до напряженных жил ее даже тянуться не требуется, - Вы понимаете, что эта встреча может окончиться куда хуже, чем первая?
Ночь внесла свои коррективы. Ночь напомнила, что она вообще не безопасна. Ни для кого. И что на горных дорогах не стоит выяснять отношения, стоя у поворота, даже если вы облачены в белое-флуоресцентное, а уж если вырядились подобно черным кошкам, то цепенеть в вспыхнувшем свете фар бессмысленно? Тонне управляемого металла и пластика безразличны грозные взгляды и видовые различия - сомнет, тормозами взвизгнуть не успеет.
Дальше по сюжету драмы обязательно должно было быть что-то глупое, самопожертвенное. Кто-то из двоих должен был принять удар решетки радиатора на себя, хрустнуть ломаемыми костями голеней, возможно, красиво подлететь на капоте, добавить лобовому стеклу авантажности трещин. Кто-то другой из двоих оказаться благородно спасенным, отброшенным на обочину, возможно, тоже не слишком удачно, с легкой дезориентацией в пространстве и сотрясением мозговых извилин. Дальше сопли-слезы-горестные стенания и тяжелые душевные травмы. Ни одна трагедия без них не обходится…
Дракон поморщился – даже с очками электрический свет стал ему неприятен. Автомобиль пролетел мимо, по второй полосе, освободить которую не составило труда в пару шагов. Поводом для гордости стал тот факт, что от неожиданности Юклид все же не оторвал Двуликому голову, а напротив, отпустил. Значит, еще не совсем потерянный для общества индивид, значит…
- Пойдемте, поужинаем. Километра через полтора должен быть замечательный ресторанчик.

Отредактировано Euclid (04.01.2015 22:55:33)

+2

16

[audio]http://pleer.com/tracks/5789390ZHwY[/audio]
All I know is if you go
You take a part of me
All I know is love controls
Won't you set me free

Все закончилось даже быстрее, чем мог себе предположить Дерек даже в самых пессимистичных вариантах развития событий. Прохладная мягкость губ, опьяняющая не хуже крепкого вина, сменилась пронзительной болью, с которой мало что могла сравниться: зря считают, что душевные терзания куда страшнее физических, ведь мало кому довелось пережить прикосновение дракона, решившего дланью своей проломить череп незадачливого певца. В последнее мгновение до этого юноша поймал себя на мысли, что даже каменные статуи куда более отзывчивы и приветливы, чем этот мужчина, прячущий свои глаза за темными стеклами очков. Он мог делать все, что угодно, вкладывая в процесс и душу, и весь свой опыт, но не получая взамен ничего, кроме, возможно, своей собственной жизни. Но даже это наскучило Юклиду, пожелавшему наказать подростка, просто за то, что посягнул против воли и желания, надоел неумелыми и робкими касаниями.
Сквозь жуткую боль от стальных пальцев, в которых силы было куда больше, чем было на первый взгляд, Дерек расслышал спокойное предупреждение о неуместности заигрываний с тем, кто, даже не поколебавшись, может убить человеческое существо. Забавы ради, чтобы посмотреть, как затухает жизнь в телесной оболочке, заостряя черты, остужая плоть. Безлюдность местности, горные пейзажи, промчавшийся мимо автомобиль – все это было неважно ровно до того момента, пока пальцы, сжимавшие затылок, не отпустили добычу, милостиво сжалившись над ней или просто не пожелав возиться со смертоубийством здесь и сейчас.
Нет большей обиды, чем задетая честь. Это работает со всеми людьми, будь то сильные мужчины, прекрасные женщины или глупые и нервные подростки. Как бы Дерек не тянулся сердцем к своему спутнику, в данную минуту он ненавидел его больше всех на свете, разглядывая его темнеющий на фоне ночного сумрака, силуэт. Он ненавидел его за то пренебрежение, с которым он щелкнул ему по носу, как нашкодившему щенку, за ту снисходительность, с которой даровал ему милость остаться живым, за то, что он даже не играл  ним, нет – просто не замечал, как ничего незначащую вещь на своем пути. Против воли по бледным щекам подростка скатывались крупные слезы разочарования, негодования, праведной злости, которые он смахивал пальцами так же быстро, как те набегали. Не хватало стать еще большим посмешищем, чем он уже стал, когда вообразил, что ему можно прикоснуться к тому, кто прикосновений этих совершенно не желает.
- В этом ресторанчике, должно быть подают ваших любимых невинных дев, принесенных на заклание? – видят боги, он пытался скрыть звенящую обиду в голосе, скрыть ярость и острое желание запустить в голову мужчины ближайший найденный на дороге камень. – Или вы все также не жалуете их? Как и навязчивых поклонников. Все, что сейчас нужно – это успокоиться, угомониться, перестать вести как глупый ребенок, которому не купили игрушку, на которую он так давно зарился. Но, черт возьми, как же сложно идти рядом с тем, кого с удовольствием придушил бы своими руками без зазрения совести и долгих раздумий.

+2

17

- Там в любое время года подают магаритцу, - нейтрально светским тоном ответил дракон и замолчал напрочь. Не в его привычках было баловать вниманием пустых истеричных юнцов, будь они хоть трижды Двуликими. Впрочем, будучи непосредственно знакомым с Орфеем, Натхайр сильно сомневался в принадлежности именно Герою этих эмоциональных припадков. Каких-либо иных обязательств терпеть подобное поведение от человека Змей не видел. И видеть не желал.
Дорога стелилась под ноги, густой пряный дым шелком скользил по языку, небо дышало душным жаром июльской ночи, сверчки стрекотали, летучие мыши пищали, полевки шуршали, ветер шелестел листвой - страдающий старческим склерозом мир вокруг полнился звуками и жизнью, непринужденно выкидывая из памяти тех, кто ежесекундно ему о себе не напоминал, как безумец в тряпье кутаясь в пласты безвременья. Стоило сойти с асфальтированной дороги - а Юклид сошел сразу же, как приметил в зарослях знакомую тропинку, - прикрыть целомудренно панораму города и ощущение присутствия в просвещенном двадцать первом веке пропадало напрочь - в белесой пыли с равным успехом мог найтись как отпечаток босой натруженной долгим бегом стопы гонца, так и оттиск подков коней завоевателей, каждый поворот таил в себе толику непредсказуемости: то ли пройдешь без помех, то ли встретишь воина, увы, не поющего арии Ксеркса или чью-то заплутавшую козу, то ли шею свернешь, оступившись на круче. В тенях скрывались недобрые взгляды, осыпающиеся из-под ног камешки казались вестниками подкрадывающегося неприятеля, а позвоночник морозило предощущением предательского удара в спину.
Беззаботно стекая с горы, вроде как и не очень задумываясь куда пристроить ботинок на каждом последующем шаге, Змей наслаждался ночью, курил, ждал того самого удара то ли меж лопаток, то ли по затылку, мечтал о чем-то, не слишком акцентируясь на всплывающих в голове образах, вспоминал и сравнивал все те возвышенности, на которые приходилось подниматься, всех тех врагов, с кем довелось встречаться, всех тех, кто его интересовал и тревожил, составляя список ныне здравствующих и тех, кого хотел бы увидеть хотя бы во сне.
Город подстерег за поворотом, бросился навстречу огнями и домами, поваленной сеткой заборов, брехом собачьим, отдаленным человеческим гомоном. Юклид остановился, отряхнул брючины от известкового праха веков, посмотрел по сторонам, принюхиваясь, и двинулся в очередной пустынный темный проулок. Идет ли за ним человек - его не волновало, ни сейчас, ни на горе - в конце концов, дракон слепой девственной обезьянке не нянька, что бы та по этому поводу для себя не предполагала.

+2

18

[audio]http://pleer.com/tracks/5572322nnpD[/audio]

I pass through noise and silence, I walk alone
It's a beautiful day, it's raining and it's cold
Reflected onto the wet pavement, can you see what I see?
The trembling image of my eyes that are still free

Юный Двуликий никогда не умел сдерживать чувства и эмоции, никогда не мог обуздать их и контролировать, менее болезненно реагировать на все. Это было его огромным недостатком, с которым он ничего не мог сделать, и который существенно портил ему жизнь: ну право же, кому захочется общаться с почти взрослым человеком, который может разреветься просто от того, что на него не обращают внимания. Или обращают, но не так. Или обращают, но не те. Сейчас же взять себя в руки и успокоиться казалось задачей невыносимой,  невыполнимой. Его невозможный спутник мгновенно потерял к мальчишке интерес, даже не удостоив ни взглядом, и словом, ограничившись нейтральным замечанием. Дерек ненавидел его каждой клеточкой своей души,  наблюдая за тем, как медленно удаляется его собеседник, забывший о юноше напрочь. Ну и пусть идет, пусть проваливает ко всем чертям, пусть вгрызается хищно в свой ужин, пусть! Достаточно сегодня пришлось унижений на долю обыкновенного подростка, зачем же все еще больше усложнять? Но вместо того, чтобы развернуться, гордо вздернуться, показать вслед удаляющейся фигуре средний палец, пронзить вечерний воздух вскриком, нецензурным и емко выражающим все, что сейчас крутилось на языке Дерека, он пошел следом. Зачем? Кажется, в отношениях нет места для гордости, по крайней мере, Двуликий не сумел найти места в своем сердце еще и для нее. К черту ее.
Выбранная Змеем дорога была красива и пустынная. Куда привлекательнее этот путь был, чем шумные вечерние улочки, забитые праздно гуляющими людьми, ресторанными, злачными местами. Здесь не было места сомнительным знакомствам или соблазнам пропустить рюмочку-другую – была лишь ночь, тишина, густые тени, стрекочущие насекомые и идущий впереди человек, которого подросток боялся потерять из вида. Это было прекрасное место для того, чтобы выплеснуть свой гнев, подобрать этот острогранный камень, взвесить на ладони и прицельно бросить, прямо в голову спутника. Просто потому, что хочется. Просто потому что тот своим пренебрежением заслужил. Просто потому что нельзя быть таким невыносимым.
Но нерешительность Дерка вновь сыграла шутку, причем дурную – за очередным поворотом вся эта красота закончилась, вливаясь тропинкой в городской гул, в мрачные стены домов с окнами-глазами, которые безмолвно взирают, возможно, осуждая, возможно и жалея подростка, которому совершенно нечего терять.
- Эй! – Наконец, крикнул он, ускорив шаг, побежав к Змею, все еще сжимая в руке камень, забыв о нем, не видя неудобства  впиваться пальцами в острые грани, оставляющие красные полосы на бледнокожей ладони. – Это была крайне увлекательная беседа, жаль, что вы не всегда так словоохотливы, как сегодня, это просто праздник души какой-то. Я узнал так много полезного, например, кто вы. Очень полезная информация. – Он зло посмотрел из-под челки, очень надеясь, что выглядит непринужденно, а не жалобно-просяще. Возможно, Змею проще было еще тогда проломить мальчишке череп, чтобы тот, наконец, отстал: даже с мучительной головной болью отступать он не планировал, не потому, что у него была цель, а потому что глупости и безрассудства в нем было на десятерых. Глупости куда больше.

Отредактировано Derek Dellos (06.01.2015 07:17:50)

+2

19

Семейный ресторанчик «Калимэра» занимал угловое здание на пересечении двух узеньких улочек и не мог похвастаться ни богатым убранством зала, ни особой респектабельностью постоянных посетителей. До него добирались только заблудившиеся праздно шатающиеся туристы и в редкий час нельзя было отыскать свободного столика, но жители окрестных районов "звездочным" общепитам предпочитали его простую, обильную кухню и очень домашнее, истинно греческое, шумное радушие. А уж старых друзей под крышей "Калимэра" привечали так, что даже прожорливый дракон уползал из ресторана тяжело дыша от сытости.
Неудивительно, что по мере приближения к заветной кормушке голодный Змей все ускорял и ускорял шаг, мало реагируя на окружающее, тем более на сумбурные вопли за спиной. Будь его воля, он бы вообще ничего не замечал, по крайней мере до поданного десерта, но забавный человечек умудрился совершить очередную за вечер, фатальную в общении с темной химерой, ошибку - заступить ему, алчущему, дорогу. С камнем на перевес. С несолидным таким камушком, почти вовсе целомудренно прикрытым худосочной музыкальной лапкой, только светлые грани известняка застенчиво поглядывали на божий фонарный свет. Этот кусок акрополя, судорожно стискиваемый нервическими пальцами, привлек внимания куда как больше, чем пятнистая от злости мордашка несуразного героя.
- Оу, будущее Олимпа показывает зубки, - снизошел до разговора Натхайр, одновременно и демонстрируя в оскале свои, белоснежные, и покушаясь на орудие вероятного членовредительства. Рукой покушаясь, принимая в горсть фрагмент исторического наследия города, заставляя горячую ладонь юноши потесниться на своем трофее. Не для того чтобы отнять, а для того, чтобы с чувством пожать его дерзкую длань. Вместе с камнем, хрупнувшим в драконьей конечности так же, как хрупает кусок сахара в мужском кулаке. И пока дробленые части не самой прочной из горных пород осветляли мостовую, Юклид поступил так, как и положено во все времена и у всех видов поступать с потерявшим всякую почтительность молодняком - воспитательно ухватил парнишку за ухо той самой, испачканной мелом и начавшей сочится густой холодной кровью, ладонью, душевно потянув от земли к моральному звездному росту, - Что ты такое, чтобы требовать с меня ответа? - поинтересовался вежливо, тем самым равнодушным светским тоном, даже очки для вящего психологического давления не снимая и свежестью дыхания обдавая едва-едва, не обморозив, как водится в раздражении, а всего лишь покрыв инистым налетом новенькое украшение черной брови. Профилактически. Уж очень Змею хотелось кушать.

+3

20

[audio]http://pleer.com/tracks/4422386aC0s[/audio]
There's a hole in your soul like an animal
With no conscience, repentance, oh no
Close your eyes, pay the price for your paradise
Devils feed on the seeds of the soul

Иногда, чтобы понять что-то слов бывает мало, но вполне достаточно одного мимолетного жеста, чтобы все встало на свои места. Кажется, именно это правило на себе проверил юный певец, решивший из-за всплеска подростковой дурости спорить с тем, кто был куда опасней, чем все, кого он встречал в своей жизни. Мальчик не был идиотом в классическом понимании этого слова, нет, он был смышленый, сообразительный и любознательный, но совладать с собственными эмоциями самостоятельно не мог, и раз за разом его расшатанные, истерзанные самобичеванием нервы, портили ему жизнь. Как сейчас, например. Он в ужасе смотрел на то, как сильная рука в порошок растерла камень, лишь чуть сжав его. Но пугало не это, а то, что на месте древнего и совершенно ненужного булыжника могла оказаться ладонь Дерека или его череп. Только сейчас он понял, что жив лишь милостью своего спутника, который пощадил его тогда, на дороге, но не факт что пожелает снова сохранить жизнь тому, кто ведет себя как истеричный ребенок, глупый, неспособный оценивать свои поступки, невыносимый и постоянно перечащий. Шутить с тем, для кого убийство человека – это способ скоротать полчаса до того момента, как принесут пиццу, все-таки не стоит.
Ошарашенный юнец не заметил момента, когда стальные пальцы сомкнулись на его ухе, почти тряхнув его как нашкодившего щенка, к которому не испытывают ничего, кроме раздражения. По коже его стекала прохладная жидкость, но обращать внимание на такую мелочь было невозможно, из-за резкой боли в терзаемой Змеем плоти. Дерни он чуть посильнее, и в трофеях бы смог носить человеческую раковину, как напоминание о преподанном ценном уроке для зарвавшегося Двуликого. Теперь набежавшие слезы не были вызваны обидой и пораненной детской гордостью, о нет – Дереку было чертовский больно, и ему было все равно, что сейчас сделать, чтобы его отпустили. Он бы согласился практически на все что угодно, если бы это помогло избавить его от нежных касаний стоящего перед ним мужчины. Лицо обдало ледяным дыханием, по сравнению с которым морозная свежесть морозильника была как дуновение фена. Серьга из хирургической стали мгновенно приросла к незажившей еще ране, но сейчас это не имело никакого значения. Все равно это украшение было лишним на его лице, чтобы там бунтующий черноволосы подросток об этом не думал. Время экспериментов – беспощадных и глупых, калечащих и уродующих, через это проходят все в его годы. Разжавшиеся пальцы даровали свободу, заставляя подростка растирать его пальцами, чтобы унять ноющую боль. Попутно он измазался в крови Юклида, как младенец в подтаявшем шоколаде, совершенно не замечая этого. Да и заметь сейчас Двуликий свой неприглядный вид, вряд ли бы ринулся оттирать бурые пятна с кожи – не то того было сейчас.
- Я Дерек. – Мучивший тишину вскриками голос, теперь был похож на шорок травы под летним ветерком. Не разрушающий магию ночи, не бьющий по нервам, не раздражающий нежный слух меломана. Уточнять, что он не «что», а «кто» он не стал, справедливо полагая, что сейчас, еще больше злить дракона не стоит – ведь он может и не устоять, распотрошив молодого певца, развесив его после как мясную гирлянду на ближайшем дереве, на радость воронью.

+3


Вы здесь » Под небом Олимпа: Апокалипсис » Отыгранное » Весь мир театр, а люди в нем актеры


Рейтинг форумов | Создать форум бесплатно