Под небом Олимпа: Апокалипсис |
|
ДЛЯ ГОСТЕЙ
Правила Сюжет игры Основные расы Покровители Внешности Нужны в игру Хотим видеть Готовые персонажи Шаблоны анкет |
ЧТО? ГДЕ? КОГДА?
Греция, Афины. Февраль 2014 года. Постапокалипсис. Сверхъестественные способности. ГОРОД VS СОПРОТИВЛЕНИЕ 7 : 21 |
ДЛЯ ИГРОКОВ
Поиск игроков Вопросы Система наград Квесты на артефакты Заказать графику Выяснение отношений Хвастограм Выдача драхм Магазин |
|
НОВОСТИ ФОРУМА 
|
||
|
КОМАНДА АМС 
|
НА ОЛИМПИЙСКИХ ВОЛНАХ
Paolo Nutini - Iron Sky от Аделаиды
|
ХОТИМ ВИДЕТЬ 
|
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » Под небом Олимпа: Апокалипсис » Отыгранное » Спой, светик, не стыдись!
Участники: Дерек Деллос, Юклид Натхаир, Орфей в виде головы.
Место: Национальный ботанический сад.
Время: 27 мая 2012 год. Где-то между 2.30 и 3.30 часами ночи.
Погодные условия: Ясно. +20-22
О сюжете: Ночной отдых на природе в охраняемой и запрещенной к неурочному посещению территории. Встретим рассвет вместе?
Отредактировано Euclid (21.11.2014 14:46:52)
Плед широкой шерстяной волной лег на траву. Серебряная цепь медальона змеиным клубком свернулась на плоской чуть скошенной верхушке камня. Было уже глубоко за полночь, но покоренное звездами небо еще не решалось светлеть. Вокруг сада драгоценной короной раскинулся блистающий разноцветными огнями выходного дня большой город, но на тенистых аллеях было сумрачно, и, главное, тихо. Лишь в вольерах сонно перекликались животные, да стрекотали сверчки. Летом, с конца июня и до самого августа в этой траве будут сказочно мерцать светлячки, но пока для этих букашек были слишком холодные рассветы. Сад благоухал сладкими ночными цветами, дышал свежестью и покоем.
- Ты собираешься спать здесь? - льняные кудри обрамляли безукоризненные черты выразительного лица, глаза чистой прозрачности топаза смотрели из-под тяжелых век с насмешливым любопытством и какой-то беспощадной мечтательностью, но в щедром обертонами голосе хрустальными осколками звенела строгость.
- На побережье полно туристов, а брать машину мне лень. Ботанический сад с прудом ночью ничем не хуже. - ответил устроившийся поверх пледа Юклид. Лежа на спине, подложив под голову руку, он то ли устремлялся взглядом вдаль в сторону Парнита, то ли пытался разумом проникнуть в бескрайнюю космическую черноту. Освобожденное от светозащитных аксессуаров лицо его казалось, на удивление, беззащитно молодым и печальным.
- Я спрашиваю почему именно здесь, а не дома, в своей постели?
- Ты же знаешь, в моей постели эта...Софи? Нико? Тиса? Не важно, главное пока она в моем доме, мне не стоит там ночевать. Иначе она сама не уйдет.
- Зачем тогда пригласил?
- За темперамент. Зимой холодно жить одному. Казалось, умная и темпераментная женщина вполне достойна скрасить январские ночи. Оказалось, что глупая и темпераментная подходит только на роль февральской грелки. А от темпераментной и жадной хочется избавиться немедленно.
- Прислушался бы ты к мудрости предков: гетеры до добра не доводят. Гони их всех в шею. Юноши куда лучше, поверь знатоку. - красиво очерченные, чувственные, но несколько бледные до легкой синевы, губы исказила слишком взрослая, насквозь порочная улыбка, на миг преобразившая нежное юношеское лицо в маску отъявленного сластолюбца.
- Одинаково, разве что рожать не рвутся. - то ли порыв ветра, то ли тяжелый вздох кого-то огромного зашевелил ветви реликтовых деревьев, - Не могу я без женщин. Теплые они. Споешь?
- Опять? А может все-таки будущее туманное поведать? Так сказать, пролить ясность на дни грядущие?
- Будущее будет. Спой.
- Слухи о драконьем любопытстве сильно преувеличены? Или попросту боишься?
- Не хочу тебя тратить.
- Фу, какой ты расчетливый! Нет бы воспеть мой божественный голос, желательно в стихах, ты напоминаешь о мимолетности нашей встречи. А ведь это очень даже романтично. Только представь: два бессмертных возлюбленных, обреченных на краткие свидания в веках разлуки в бесконечном поиске друг друга. Чем не сюжет для оды?
- Орфей, не гневи. Спой. Я спать хочу.
- Поцелуешь - спою.
- Тянуться лень. Запиши авансом.
- Дракон, не наглей. Твои бабы не мои проблемы. Я же не требую с тебя танец нагих орестиад. Один лишь поцелуй певцу. И может, лавровый венок. Нет, лучше из плетистых роз.
- Колючая проволока с чесноком. И в оба уха по гвоздю. Бездна, а ведь так хорошо лежал!
Этой ночью в саду соловьи не насвистывали. Голос лился рекой, драгоценным вином наполнял охраняемый мастос, хмельной волной рвался в бесконечность вселенной, творя для нее новые волшебные миры.
[audio]http://pleer.com/tracks/81657846Jjx[/audio]
Been spending so much time underground
I guess my eyes adjusted
To the lack of light
I got
Covered in darkness
Covered in darkness
Он сбегал постоянно: от всего мира, от родителей, от надоедливых сверстников, от случайных прохожих, от самого себя. Не зря же говорят, что самые страшные монстры не снаружи, они внутри тебя, пожирают душу, отравляют жизнь, заставляют ненавидеть всех и вся. Для Дерека такое состояние было естественным, но он так и не смог к нему привыкнуть. Вит и сейчас, он, стараясь избавиться от жалостливого взгляда матери убежал из дома, прихватив лишь свою гитару. Он ненавидел, когда она так смотрела – как будто бы он причиняет ей боль, ведь, по сути, так оно и было. Единственный ребенок был совсем не таким, каким они ожидали его видеть, и от этого становилось еще больнее.
Поудобнее закинув за спину гитару, парень свернул на очередную узкую улицу, потом на еще одну, потом на еще одну. Он не особенно следил за дорогой, все еще клокоча от бушующей внутри ярости. Да, он пришел домой позже, чем обещал, да, он был пьян, да, по его щекам был пошло размазан черный карандаш для глаз. Любая другая мать любого другого сына накричала бы на ребенка и посадила под домашний арест. Но его мать просто смотрела с тоской родительницы, которая не может ничем помочь своему ребенку. Это бесило настолько, что Дереку просто хотелось выскочить на улицу и орать во весь голос до тех пор, пока внутри все не утихнет.
На восьмом или девятом повороте (он не считал) петляющая афинская улочка закончилась, упираясь в заграждение Национального ботанического сада. Естественно, закрытого, ведь все нормальные люди спят. Бодрствуют лишь проститутки, непонятые гении, трудные подростки и идиоты. Дерек мог отнести себя ко всем этим категориям с чистой совестью. Касаясь пальцами решетки парень пошел вдоль нее, пока на обнаружил щель, в которую он вполне смог бы протиснуться. Алкогольные пары еще не до конца выветрились, поэтому его нелогичный мозг подсказал идею проникнуть на территорию парка и поблуждать там в темноте, тишине и одиночестве. Одиночество – оно и бремя, и спасение. Дает возможность услышать свой внутренний голос, но погружая человека в пучину безысходности. Подросток снял с плеча гитару и прислонил к забору, с трудом пролезая сквозь узкую щель. Но трудности ведь должны подстегивать, правда?
За ограждением сад оказался именно таким, как Дерек и рассчитывал: тихим, спокойный, мирный, наполненным ароматом цветов и легком стрекотам ночных насекомых. Тут можно дышать полной грудью, тут он сможет отдохнуть от всех, возможно даже от себя самого. Зеленая трава шуршала под ногами, пока он добирался до тропинки, ведущий вглубь парка в берегу озера, похожего на чистое зеркало Венеры. Он сел близко к воде: от кончиков его кед до водоема было не более фута, а от пруда немного тянуло свежестью.
Пальцы привычно ласкали струны, чувствуя их, настраиваясь на их голос, заставляя их издавать чарующие звуки. Самого Дерека музыка гипнотизировала и возвращала к жизни, но мало кто знал о том, что он умел. Ну а здесь, в тишине парка можно делать, что захочет душа. Струны зазвучали так, как будто бы это была не старенькая гитара, купленная на барахолке, а целый оркестр. Голос молодого певца был чист и красив, как горный ручей, который только пробивается сквозь скалы, чтобы со временем стать бурлящей и мощной рекой.
Caresse sur l'océan
Porte l'oiseau si léger
Revenant des terres enneigées
Air éphémère de l'hiver
Au loin ton écho s'éloigne
Châteaux en Espagne
Vire au vent tournoie déploie tes ailes
Dans l'aube grise du levant
Trouve un chemin vers l'arc-en-ciel
Se découvrira le printemps…
Дерек не знал французского, а пел так, как запоминал со слуха. Ему казалось, что это хорошие слова, добрые, наполненные нежностью и шелестом прибрежных волн. Хорошо, что поблизости не было никого, кто бы мог слышать его, ведь в такие минуты пели не его голосовые связки – пела его душа.
Отредактировано Derek Dellos (28.11.2014 22:05:26)
Божественной формы мастос грубо выставили на гравитационную аномалию и он, не знакомый с жестокой беззаконностью черных дыр, опрокинулся, расплескивая по бесконечности млечное вино холодных звезд, покатился, влекомый притяжением центра всего, к началу начал. Горестный вой обездоленного астероидного поля еще долго метался хвостатой кометой по эллиптической орбите двойной новы.
Юклид открыл глаза – две черных пропасти со злыми зелеными ранами зрачков, - и тоже вспомнил французский.
- Fils de pute! – и прислушавшись, добавил, - Bordel de merde!*
- Любовь моя, ты, конечно, прав, но ты не справедлив. Этот муж явно не плох.
- Съем, - исключительно из вредности возразил дракон, приподнимаясь на локтях. На противоположном берегу, по склону вниз, виднелся багряный всполох теплокровного существа, но не он привлек раздраженное внимание. На чистом перламутре нестареющей кожи нежной зарей расцветал вдохновенный румянец. Пожалуй, это злило больше того, что его разбудили, – И костей его не оставлю.
- Ах, оставь свои траглодитские замашки. Материал еще немного сыроват, но если с ним должным образом поработать, уверяю, выйдет достойный сын блистательного Аполлона. По крайней мере, это лучшее из того, что я слышал в последние пару веков. У этого юноша удивительное чувство ритма.
- Это худшее из того, что я слышал в последние пару веков, - тон в тон подхватил Юклид, - У этого юноша отвратительное чувство момента. Какие, к химерам, дуновения зимы, какой приход весны в конце мая?
- Дуновения зимы? – в голосе певца певцов послышалась легкая горчинка, теплым елеем умаслившая змеиную склочность, - Там есть такие слова?
- Даже дважды, - мстительно подтвердил Натхайр.
- Я не знаком с этим варварским наречием, но соглашусь, в разгар таргелиона восхвалять гамелион как-то неуместно.
- Майской ночью звать рассвет. Твой славный муж либо безумен, либо ребенок.
- Либо ждет встречи с возлюбленным, - едко парировал Орфей, - Время в разлуке тянется нестерпимо. Нам ли этого не знать. Потеряв, мы обречены ждать вечность. В муках!
- Ты еще ушами прядать начни от восторга, мученик, - фыркнул дракон, заваливаясь обратно на плед и для верности накрываясь краем с головой. Лишь пятки в черных ботинках провокационно темнели напротив таблички «Просим не ходить по газонам», - Делай с ним что хочешь, лишь избавьте меня от этого безобразия, шкуродеры несчастные.
На противоположном берегу прудика рождалось волшебство. Корявенькое, неумелое, не способное вытеснить из этого сада под этим звездным бесконечным небом чары, сотворенные артефактом, но, все таки, волшебство. Злые зеленые расщелины зрачков его прекрасно видели, угадали по поднимающимся из травы светлячкам, по цветам, что в это время суток спят, по воде, в которой заискрились лунные струны и нет, не допустили его – мешать дыханию мироздания было бы слишком, - вернее, не воспрепятствовали. И единственное, на что надеялся Змей, укрываясь как гусеница в шерстяной кокон, так на то, что вкруг его бренных мощей не начнется какая-нибудь шекспировская вакханалия.
А Орфей подхватил затухающую мелодию, вторым голосом, без слов, подпевая скорее струнному, чем живому, развернул, давая прочувствовать всю силу, всю мощь, способную в туманах вести корабли, и позвал за собой туда, где горестный вой обездоленного астероидного поля метался по эллиптической орбите двойной новы.
---
* Чудак-человек. С ума сойти! (адаптация с французского)
Отредактировано Euclid (22.11.2014 00:01:40)
Музыка лилась сама собой: казалось, что тонкие пальцы мальчика практически не касаются струн старенькой гитары. Внутри разливалось приятное тепло, которое дарило ощущение спокойствия и даже счастья. Слова лились сами, переплетаясь с причудливыми переливами мелодии, создавая самое настоящее, едва заметное волшебство. Ночь была поистине удивительна и безмятежна: она была именно тем убежищем, которое искала его израненная душа и тоскующее сердце. Сама песня напоминала Дереку шум прилива, накатывающего на берег, нарастающего, но не пугающего. Но к звукам собственного голоса и гитары прибавился еще один – невероятно чистый, самый прекрасный из всех, практически неземной. В очередной раз за свою жизнь подросток понял, что просто-напросто сходит с ума. Этот голос точно не мог принадлежать человеку, но и незнакомым он не был. Иногда Дереку снился он, или грезился наяву, как воспоминание о прошлой жизни.
Божественный голос не стихал, завораживая и пленяя своей красотой, своей чистотой, своим волшебством. Мальчику казалось, что эти звуки проникают в самое сердце, становясь частью его самого – недостающим кусочком его рассыпающейся на части жизни. Он залечивал его раны, заставлял сердце биться сильнее, волновал и восхищал. Тем сложнее было прекратить, когда песня, и сыгранный два раза одинаковый куплет, завершилась. Дерек весь обратился в слух, пытаясь понять, откуда же идет голос, очаровавший его настолько, что он действительно забыл обо всем, став лишь инструментом без мыслей, боли собственных желаний. Отзвук доносился с берега пруда, но чуть дальше от того места, которое выбрал для себя мальчик.
О, если бы все герои думали головой, прежде чем решаться на что-то, то не было бы ни подвигов, ни идиотов, достойных премии Дарвина за самую нелепую смерть. Дерек как раз был тем, кто не слушает ни доводов разума, ни здравого смысла, поэтому он просто поднялся с мягкой травы, забрасывая за спину верную гитару, и пошел туда, где по его мнения находился невероятный певец. Притаившиеся около воды насекомые, убаюканные музыкой, взлетели в воздух, потревоженные шагами мальчика, пробиравшегося к другой стороне водоема. Пусть не обладая кошачьим зрением, и способностью видеть в темноте, Дерек заметил что-то необычное, инородное, рядом с табличкой, увещевающей посетителей не ходить по газонам. Пожалуй, девизом его глупости мог стать слоган «ужасно интересно, все то, что неизвестно», но с таким подходом к жизни можно ненароком умереть молодым.
Пройдя еще 10 шагов, Дерек остановился, оглядывая открывшуюся ему картину. Он, конечно, понимал, что он в Ботаническом саду не один, но почему-то в его голову не приходило, что его «соседями» по ночному пристанищу станут завернутый в плед до самых ботинок тело, без признаков жизни и отрубленная голова. Иногда Деллос отличался логичностью и предсказуемостью действий: он поступил так, как поступил бы на его месте любой. Он закричал.
Дракон обожал музыку. Она была для него отдыхом и успокоением, и он любил, погружаясь в размышления, слушать ее звуки, питавшие его вдохновение. Обретение Орфея стало для него бесценным подарком, и оно же, как подозревал не склонный к пустому оптимизму Змей, станет его проклятием, истощающем и без того не беспредельные запасы терпения химеры. Удивительно восприимчивый к чистому волшебству артефакта, дракон заранее страшился минуты окончательного расставания, тщась напиться его чарами полнее, чем соты хмельным вересковым медом. Иногда казалось, что задача ему в полне по силам, что еще чуть-чуть, еще один глоток и он пресытится раз и навсегда магией голоса Орфея и тогда, возможно, начнет воспринимать его не более, чем удобной карманной весталкой. Но обманчивое ощущение развеивалось, стоило певцу изменить тональность и негодующий зверь вновь оставался один на один с все возрастающей потребностью слышать. Чувствовать. Да, музыка для него была не только удовольствием слуха. Часть великого Океана, Змей осязал ее всем своим существом, безошибочно определяя вес каждой ноты, остроту всякого мелизма. Талант божественного любимца лился на его кожу подобно солнечному летнему дождю, омывал грехи и сглаживал краеугольные грани непростого норова. Дракон мягчел душой в этом благословенном потоке.
Крик распластал покой как хлыст пластует шкуру необъезженного жеребца.
Ни один букмекер не поставил бы на достоверность знания, почему Змей остался недвижим и безмолвен. То ли он изначально морально готовился к подобной выходке со стороны музыкантов. То ли не сразу рассудил, в каком виде ему стоит выражать протест столь варварской побудке. То ли оцепенел вместе с оглушенными нервными окончаниями, на мгновение сделавшись ломкой куклой с наживо содранной звуком кожей. То ли решающую роль в его здравомыслии сыграло хрусталем раскатившееся опасливое "Ой", когда вдохновенный загонщик сообразил, что подманил юное дарование не столько к себе, бестелесному, сколько прямиком в пасть разъяренному чудовищу. А может быть, еще при споре, в игру вступила не менее знаменитая, тщательно лелеемая драконья сквалыжность.. впрочем, среди змей и их родственников, корректно обзываемая рациональностью. Так или иначе, но когда над ухом завопило истерическое дискантное, Юклид и пяткой не пошевелил.
- Кхм, молодой человек, - Натхайру Орфея видно не было, но и без того как наяву представилась напускная серьезность на мраморно-бледном лике. С такой скорбно-нравоучительной миной святые смотрят на прихожан до краев полными иронии глазами, а благодать в мелодичном голосе хоть ложкой размешивай, - Вы не могли бы вести себя несколько потише? Не думаю, что стоит тревожить добрую охрану сада.
Отредактировано Euclid (25.11.2014 09:00:36)
[audio]http://pleer.com/tracks/860448TRXd[/audio]
Protect me from what I want...
Protect me protect me
Protect me from what I want...
Protect me protect me
Собственный голос непривычно разрезал умиротворяющую тишину, заставив парня неприятно поморщиться. Он не думал, что способен издавать настолько неприятные звуки, напоминающие крик раненной чайки, которая видит под собой лишь неумолимо приближающуюся пучину волн.
На смену этому пришло оцепенение, которое вряд ли можно объяснить словами: Дерек переводил свой взгляд со странного неподвижного мужчины, который притаился в пледе, как древний змей, выжидающий, когда добыча сама попадет к нему в пасть. Но не этот загадочный человек приковал к себе цепкий взгляд подростка, а лежащая отдельно голова, которая смотрела на парня укоризненно, и даже начала читать нотации. В слова было вслушиваться бессмысленно, они втекали прямо под кожу, пульсируя по венам, разливаясь теплом. Может быть именно магия была виной тому, что откинув с глаз челку и чуть наклонив голову, Дерек стал разглядывать белокурую голову со всем любопытством, присущим и ребенку, и распутнику.
Точеный профиль, мягкие волны волос, изумительной красоты губы и внимательные, мудрые и смешливые глаза. Именно так выглядел портрет человека, которого мечтал бы увидеть в зеркале вместо самого себя. Иногда ему снилось это лицо, оно мерещилось ему в серых осенних лужах, в убегающей в раковину воде, в зеркальной поверхности маминой начищенной кастрюли. Но в зеркале на него смотрел все тот же затравленный ребенок, с цепким и колючи взглядом, ненавидящий себя настолько, насколько это возможно. Златокудрый уже замолчал, продолжая укоризненно смотреть на парня, ожидая от него, видимо какой-то реакции.
Нужно было быстро-быстро убежать, или же спросить миллион вещей: как может жить голова отдельно от тела, как может петь голова, не имея легких, почему голову не удивляет то, что она лежит тут на пледе и смотрит на звезды. Но вместо этого Дерек выдал самое глупое, что только могло прийти:
- Ты красив. Очень красив.
После этого парень присел на корточки рядом со странной компанией, перестав их бояться, несмотря на смутное чувство тревоги, рождающееся в груди, и накрутил на свой длинный палец белокурый локон Орфея.
– Это ты пел так, что я забыл обо всем на свете?
Он бросился в волчью пасть, сам же подольстившись к зверю.
Как просто было сказать: «делайте, что хотите», но кто теперь поверит, что именно это ты и имел в виду всерьез?
Рука выметнулась из-под пледа, фиксируя запястье мальчишки.
Гордыня, спесь, раздутое самомнение, клинический эгоцентризм, неизлечимый нарциссизм, тотальная мания величия – черти-что приписывают драконам, свято уверенные, что истина в последней инстанции отражается именно в человеческих глазах. Может, и не криво то зеркало, может, и не лживо, вот только маленькое очень и хрупкое как первый ледок на осенних лужах. Все не вмещает, не видит туго сжатую пружину на все толкающих инстинктов. И приходится ловить себя, выпущенного с ускорением, срывая когти, тащить за шкирку и заговором постоянно нудить над своим же ухом: «Уймись»!
Зубами скрипнул. Не от злости. От колоссального усилия удержаться на тоненьком волоске между просто крепкой хваткой, - пусть до синяков, пусть! - и в труху, в костную муку раздробленным давлением ласковой драконьей дланью пястьем талантливого музыканта. Не намеренно, в назидание, а только лишь предупреждая святые границы собственности.
Смотри экспонаты, а руками не трогай! Не штраф пропишут – в порошок сотрут, буквально.
- Орфей, не совестно тебе? – он так и остался замотанным в плед по маковку, не желая видеть собеседников и не стремясь показываться им. И голос звучал ровно, мягко, без грозных модуляций и раздраженных извивов. Красивый, не певческий, голос в безупречном регистре. Противно.
Волк не оценил искренности порыва. Голоден был.
Кто поймет этих драконов. Кто знает, что на уме у одушевленных артефактов? Нелюди они, что драконы, что артефакты.
- Ничуть, - царственно отмахнулся творец, - Совесть это рудимент, богами отрицаемый. Да, это я пел.
Змей уговаривал себя отпустить, уснуть, не вмешиваться, но льняной локон, бесцеремонно намотанный на юношеский палец. Но фривольный тон, без приветственного «Хайре!»… Это не тот случай, где третий может быть лишним.
- Наглец, - рука сковала запястье накрепко. Ее было проще отрубить, чем вырваться из кандалов фаланг, - Оба наглецы. Юноша, известно ли вам, что майскими ночами в старых садах может случиться всякое?
Отредактировано Euclid (26.11.2014 21:13:22)
[audio]http://pleer.com/tracks/4759910ItSf[/audio]
Suddenly my eyes are opened
Everything comes into focus..
We are all illuminated,
Lights are shining on our faces ....blinding
Завороженный красотой златокудрого певца и магией, витающей в воздухе, окружающей, путающей мысли, Дерек просто расслабился. Всегда натянутый, как струна, живой нерв от макушки до кончиков пальцев, он вдруг потерял бдительность, делая новый виток светлого локона, не отрывая глаз от мраморной белизны лица. Глупость ли, гордыня ли, бесстыдство ли, отсутствие ли инстинкта самосохранения тало причиной того, что движение спокойного ранее спутника «головы» было замечено лишь тогда, когда сильная рука с силой сжала запястье, да так, что косточки захрустели.
Сам обладатель руки так и не явил свой лик, продолжая наблюдать за всем происходящим из своего мягкого укрытия. Дерек распахнул свои голубые глаза, невинные на первый взгляд, но жестокие и холодные настолько, что смотреть в них могло быть физически неприятно. Однако сейчас они были одновременно и напуганы, и заинтересованы. Майской ночью может случиться многое, ему ли не знать? Первая робкая попытка освободить запястье провалилась с треском, поскольку железная длань даже не шелохнулась: проще было бы разобраться с оковами средневековой пыточной, чем снова рискнуть своим здоровьем, тягаясь с таинственным обитателем уютного пледа.
Иначе, как наваждением все происходящее объяснить было невозможно. По крайней мере, с точки зрения логики Дерек вел себя как пациент клиники для душевно больных или психически нездоровых. Это, смотря с какой стороны смотреть, ведь многие считали, что у Деллоса в принципе нет души. Орфей. Что-то было смутно знакомое в этом имени. Не принадлежность к мифам, которые каждый школьник должен быть знать «назубок», а что-то более значимое для него самого. Но это златокудрое бестелесное создание он, кажется, знал лучше, чем положено знать за 20 секунд знакомство. Он еще провел внешней стороной пальцев по щеке певца, переключая все свое внимание на человека, держащего его.
- Оба наглецы. Юноша, известно ли вам, что майскими ночами в старых садах может случиться всякое? – Дерек положил на сильную чужую руку свою ладонь и поднял бесстыжие глаза парня, которому терять нечего. – О майских ночах и старых садах мне известно многое, пожалуй, больше, чем бы мне хотелось. – Его улыбка стала почти пьяной, ведь казалось, что вокруг витает не воздух, а щедро разлитое Вакхом терпкое вино. – Но, признаться, я еще никогда не видел оживших героев мифов - он быстро кивнул в сторону прекрасного Орфея, - а вот с властными мужчинами я уже имел дело. Правда, тогда я видел их лицо.
Счастливец Данте! Ты бродил по аду всего девять кругов, не претворяя в жизнь цикличности. Алчущие бессмертия стерегитесь этого проклятья! По скудности ума своего вы жаждете вступить в гибельное болото, не ведая, с чем и кем придется вечно делить ту трясину – со скукой и скучными людьми, предсказуемыми до жилочки, до каждого пигментного пятнышка. Прежде чем ответить, Юклид закурил. Не выпуская запястья, одной рукой достав сигареты, зажигалку и прикурив прямо там, под пледом, беспечно наплевав на все классы пожаробезопасности. А вот уже после сел, бескостно поднялся, присовокупив себя к бестелесному и.. мальчишке?
- Как будет угодно, - согласился, склоняя взъерошенную темную голову к темному же рубашечному плечу, не слишком старательно пряча хищно-зеленые вертикальные зрачки за сизыми дымными кольцами. Две светящиеся гнилостно-больной манкостью щели, как врата в неприятности майских ночей, с интересом изучали графитные подтеки карандаша на детских упругих щеках, капризность припухлой нижней губы, круглый провал отравленного хмеля в мятежной лазури из-под обвисшей челки пони, всю общую тощесть подростковой мосластости. И длинные артистичные пальцы. Ни разу никем не ломанную тонкую переносицу. – Поцелуй тебя кальмар, Орфей, лучше бы это была обнаженная орестиада. Не мог приманить кого поприличней?
- Орестиады не поют, любовь моя. Так не поют.
- Еще как поют. У тебя просто слуха не хватает, любовь моя усекновенная.
- Сволочь.
- Взаимно.
Гитарка старенькая грифом в небо топорщится. Браслетов, что не у всякой девчонки увидишь. Колючек, как не каждому ежу дано. Милый ребенок запахом сливочный.
- А вы, юноша, как оцениваете музыкальные способности орестиад? – А вы, юноша, долго будете на чужие игрушки заглядываться?
Депрессивный летймотивчик в позе, вызов в нарочито вежливых словах. Разве так выражаются современные подростки – тинейджеры? Ах, оставьте ваши заблуждения! Что вы, годами скорбный, или вы, с очами синими обездушенный, знаете о нынешней молодежи? Змей переменил плечо приложения головы и угол зрения на покусителя, дыша дымом в сторону. Бедный, бедный Данте. Как мало было у тебя времени для усвоения уроков…
Отредактировано Euclid (27.11.2014 23:30:17)
Пауза затянулась настолько, что хитрая улыбка на лице подростка успела превратиться в маску, сводящую мышцы, доставляющую вполне реальный дискомфорт. Хватка сильной ладони не ослабевала ни на секунду, хотя при этом загадочный человек щелкнул зажигалкой, и, кажется, прикурил. Любопытство волнами нахлестывало на сознание Дерека, не давая тому ни единого шанса убежать при первой возможности – странная парочка притягивала его своим гротеском и нереальностью, и он точно не уйдет, пока не получит все ответы. Или удовольствие.
Пожалуй, смотреть в глаза появившемуся из-под пледа существу точно не стоило. Вместе привычных для людей круглых зрачков и радужки, он увидел две узкие щели, как у дикой кошки или змеи, которые списать на необычную мутацию вряд ли получился. То, что находилось перед ним, с невозмутимым видом и железным захватом точно не было человеком. Он как завороженный смотрел на него, и кажется, что его рот даже на секунду приоткрылся, как у дошколенка при виде Санта-Клауса. Это просто чудовищный сон или забористый ром. Это не может быть правдой. Парнишка встряхнул челкой и вновь поднял колючий взгляд на самую странную компанию, виденную им в жизни. До его сознания доходили лишь обрывки разговора, которые с трудом складывались в осмысленный диалог: обнаженная орестиада, любовь моя, музыкальные способности. То, что последнее было обращено к него именно к нему, Дерек понял мгновенно, вновь подняв глаза на явно главного в паре мужчину, который так бесцеремонно пререкался с отрубленной головой прекрасного юноши с золотыми кудрями.
- Вряд ли нимфы известны своей музыкальностью. Единственное, что у них хорошо получается – это заниматься любовью, по крайней мере, именно об этом большинство мифов. А про то, что они искусные певицы там точно нет ни слова. – Дерек чувствовал опасность от мужчины, который безмятежно курил, задумавшись о своем. Что твориться сейчас в его голове и кто он? Зачем в столь поздний час он позволяет разливаться по парку магии, привлекающей к себе как магнитом? Набрав чуть больше воздуха в легкие, куда попадало еще немного табачного дыма, он тихо запел, причем голос его больше походил на мурлыканье кота или шелест травы под дуновением ветра:
Time waits for no one
So do you want to waste some time
Oh-h tonight
Don't be afraid of tomorrow,
Just take my hand,
I`ll make it feel so much better tonight…
Suddenly my eyes are opened
Everything comes into focus..
We are all illuminated,
Lights are shining on our faces ....blinding
Как только последняя нота затихла в тишине, он поднял насмешливый взгляд, на мужчину, выдерживая его тяжесть.
– Вряд ли ваши орестиады способны на такое, разве нет? Но зато, они бы охотно разделись, чтобы утешить слушателя иначе.
У ребенка оказался поистине хороший голос. Вблизи он звучал даже лучше, интимнее что ли. Змей, как подобает змее, слушал молча, прищурившись и чуть покачиваясь в такт. Примерно на слове "внезапно" тиски его ладони разжались, оформляя своеобразную благодарность импровизации. Прощен. На первый раз.
- Как? - брови Юклида приподнялись, глаза белками белые радужкой черные зрачками вертикальными зелено веселые открылись, он качнулся вперед, рассматривая обведенную графитом лазурную снежинку близко-близко, - Вы, юноша, никогда и ничего не слышали о поющих камнях? Как по вашему, сколько среди литофонов настоящих булыжников? Орестиады поют, будьте уверены!
Отпрянул, поставил аркою колено, зарылся пальцами освобожденной конечности в густые локоны Орфея. Разгладил подушечкой большого пальца мелкую морщинку на высоком лбу артефакта. Поднял голову безжалостно за волосы - Помилосердствуйте, ну не за ухо же или за нос его поднимать почтительно! - затянулся, добив сигарету до самого фильтра, припал ненадолго властным ртом к безупречно очерченным губам, делясь горьким сизым дымом, увещевая: "Не обижайся! Авансом!", увенчал златокудрым колено, возводя собеседников примерно на один уровень. Отвлекся на новое прикуривание, - духмяность майской ночи оставьте кому-нибудь другому! - спрятал окурок в круглую серебряную пепельницу, откинулся назад, прилег на локти, прогнув спину, приглашая встречу к неформальности.
- Утешить слушателя? О, вечная мольба поэта:
Ночь, что так сладко пред тобою спит,
То - ангелом одушевленный камень:
Он недвижим, но в нем есть жизни пламень,
Лишь разбуди - и он заговорит!
Вдох, затяжка, кружевными пологом выпущенный к звездам дым.
- Ну в самом деле, неужели вы всерьез полагаете, что у нимф нет других талантов, кроме искусства в любовных утехах? Может это с вас, людей, кроме радостей плоти и взять-то нечего?
Отрадно спать, отрадней камнем быть.
О, в этот век, преступный и постыдный,
Не жить, не чувствовать — удел завидный.
Прошу, молчи, не смей меня будить!
Приложенный указательный палец к улыбчивым губам. Смеющийся взгляд в шелковистую челку пони и тут же нарушенный призыв к тишине.
- А что до обнаженности...Ну где, где вы видели одетые скалы? В леса и землю, в пух снегов? Так их так просто скинуть, лишь повести плечами. Обнаженность орестиадам естественней, чем эти вот, да-да, вот эти. что на вас, юноша, намотаны. Сегодня достаточно тепло, не желаете ли ощутить себя нимфой? А мифы лгут. Ох, знали бы вы как они бессовестно лгут!
Отредактировано Euclid (28.11.2014 17:05:26)
Дерек сразу почувствовал, как сильная ладонь разжалась, даруя ему свободу, но, не принося освобождения. Он не сводил глаз с медленных и ленивых движений мужчины, который, кажется, даровал ему прощение за потревоженный покой. Он не мог знать, что его собственные зрачки расширились, заполняя собой всю радужку, так, что его глаза казались черными, как это ночь. На измазанных черным щеках проступил пьяный, но никак не стыдливый румянец.
- Вы, юноша, никогда и ничего не слышали о поющих камнях? Как по вашему, сколько среди литофонов настоящих булыжников? Орестиады поют, будьте уверены! – Он ухмыльнулся почти очаровательно, если бы впечатления не портили хитро прищуренные глаза.
– Я никогда не видел Орестиад, ни поющих, ни молчащих. Но я не думаю, что упустил что-то в этой жизни из-за того, что многовековой булыжник не спел мне серенаду о любви… - Дерек сделал вдох, чтобы продолжить ерничать, когда увидел, как божественно прекрасную голову Орфея бесцеремонно подняли за волосы, насадив на колено, поцеловал перед этим в губы невесомо, но по-хозяйски. Не подавиться словами после такого зрелища было невозможно, и парнишка глупо закашлялся, чувствуя, как табачный дым раздирает горло.
- О нимфах я слышал только то, что сказал. Что они глупо и бесполезно влюбляются, но отдаются каждому. Что до людей, то многие из них не способны даже на радость плоти, кутаясь в свой стыд, мораль и скромность как в одежды. Только они ничуть не украшают, лишь превращают близость в пытку и глупую, никому ненужную игру. – Мальчишка качнулся на носках, припадая губами ко рту Орфея, срывая далеко не невинный поцелый, пусть и полученный против воли.
Ощущения были до диковинного странные: живая плоть, пульсирующая волшебством, но при этом не имеющая тела. Нимфой? Остаться в парке, рядом с усеченной головой и странным мужчиной с глазами змея – это верх глупости. Оставшись при этом обнаженным – дважды верх глупости.
Первым на мягкую траву бережно легла гитара, не издававшая ни звука, молча стерпевшая такой фривольное обращение. Следом ее укрыла легкая куртка, футболка и ремень. Кожу приятно обдавало теплом, которое впитывалось каждой клеточкой тела. Чувство свободы мешалось с полным ощущением нереальности происходящего и безумием этого часа. Возможно, это очередная шутка богов, мастерски разыгранная со смертным мальчишкой, который сам не ведает что творит.
- Я могу продолжить, но боюсь, прекрасного Орфея смутит моя нагота больше, чем меня самого. Или нет? – Причем смотрел Дерек далеко не на бессмертного певца.
Отредактировано Derek Dellos (28.11.2014 18:54:48)
- Какое совершенство человек! Продуман он до родинки на коже, до блеска глаз, до очертанья век, до любопытства, что их вечно гложет… - пробормотал Юклид прочитанные когда-то где-то строки, наблюдая за наглым лобзанием чужой частной собственности и тщетно стараясь рассердиться. Хотя бы праведно вознегодовать! Ну право слово, лобзают же в церквах нательные кресты и сановные перстеньки, осыпают жаркими поцелуями медальоны любимых, чем условно живой и весьма отзывчивый Орфей хуже? Тем, что мальчик принял его за вещь или статую? Так то бывает, кто вообще разберет этих творцов, лирой музы в темечко осененных? А дальше.. дальше Змей совсем развеселился, созерцая такой целомудренный стриптиз, что на возглас зацелованного – Бойтесь своих желаний! Вдруг розы тоже вне сезона расцвели? – амулета:
- И ты туда же? Бессовестные…
.. составил голову на травку, снял ботинки, носки, поднялся босой, выкинув из карманов на плед портсигар, пепельницу и зажигалку. Расстегнул ремень брюк, все пуговички рубашки, заинтересованно рассматривая при этом мальчишечье телосложение и понимая, отчего от него так навязчиво пахло сливками – не скрытая тканью кожа его оказалась именно сливочной, аппетитной даже на вид, - расстегнул ширинку. Снял рубашку, небрежно бросив куда-то во тьму, движением бедер освободился от брюк и белья, переступил через него, стопой отправив в след иному предмету гардероба, потянулся, привстав на мгновение на цыпочки, будто балерина на пуантах, и гибко лег обратно, в прежнюю позу. Водрузил недовольно мычащего низкую ноту Орфея на то же колено, а пепельницу на живот. Стряхнул в посудину нагоревший длинный столбик, в очередной раз запутал пальцы в густых кудрях, высвободил, пригладил встопорщенные светлые вихры и неожиданно щелкнул ногтем по кончику обиженного носа. Орфей чихнул и мстительно замычал с еще более глубоким чувством.
- Друг мой, наш юный гость интересуется, смутит ли тебя его нагота? Отвечай «да», даже если ты помнишь, в какую эпоху родился. В этом веке так принято.
Орфей не ответил, Змей засмеялся, откровенно любуясь своим собеседником. То, что несколько мгновений назад он повелся на подначку этого ребенка, химеру явно не тревожило. Его гордость спала в других постелях и на иных простынях.
- Упустил, не упустил, как не стыдно, юноша! Вы же Поэт, пусть и начинающий! Как можно отмахиваться от подобных знакомств? Кому же еще должно быть по силам представить эту встречу? Вот вы со своей шестиструнной подругой ищите уединения, допустим, на скалистом побережье или в горном заповеднике. Находите себе местечко по вкусу, берете первые аккорды, пробуете голосом первые ноты и, вдруг, ближайший валун начинает вам подпевать, на глазах приобретая человеческие черты! Прекрасно? – Натхайр запрокинул голову назад, подняв подбородок, демонстрируя изящество линий шеи, а на самом деле просто в очередной раз меняя угол зрения, - Прекрасно! Этот звук, предельно низкий, вы чувствуете прежде всего не вашими ушками, а пяточками. Он побирается к вашим ногам – о! К каждой отдельно! – забирается в косточки стоп, движется в икрах, сковывает бедра, вибрирует в жилах, венах, пробирается все выше, чтобы встретиться в паху, сплестись в тугой болезненный клубок, подняться по гладким мышечным стенкам до солнечного сплетения и взорваться там, разнося сердце в мелкое крошево, - Юклид поймал себя на том, что сам скатился до низкого, почти утробного рыка. Сглотнул, облизнул губу, дернул уголками рта в мечтательной нежной улыбке, возвращаясь в прежний регистр звучания, - И вот потом, погибший под обвалом, сметенный селевым потоком, перемолотый в лихорадке землетрясения, вы слышите, только теперь слышите ушками чистый, словно перезвон серебряного колокольчика, голосок дочери Геи, холодный прозрачностью первых утренних звезд… Ну, а что до влюбчивости, то у каждого свой метод познания окружающего бытия. Вы еще не замерзли?
Отредактировано Euclid (29.11.2014 00:03:12)
[audio]http://pleer.com/tracks/128210104kwV[/audio]
I saw the light fade from the sky
On the wind I heard a sigh
As the snowflakes cover
My fallen brothers
I will say this last goodbye
Бесспорный и абсолютный талант Дерека – это ввязываться в неприятности. Возможно, именно поэтому судьба уготовила ему очередной странный день, превратившийся в полную чудес ночь. Казалось, весь мира замер, ожидая, что же будет дальше, и как долго проживет ребенок, решивший, что сможет почти на равных общаться с древним чудовищем, пусть и в облике человека.
Впервые за долгое время Деллос почувствовал легкий стыд за собственное поведение: наблюдая за тем, с какой легкостью ночной собеседник разоблачается. Он делал это так естественно и просто, как будто бы нет ничего прекраснее и проще, чем нагота, которая не скрывает ничего, не таит, и не лукавит. Завороженный этим неспешным действом мальчик, кажется, снова слегка приоткрыл рот, но при этом не издал ни звука, напоминая собой рыбку, выброшенную на берег. Взгляд мужчины обжигал и делал положение неуютным: Дерек понимал, что именно он сейчас игрушка, практически мышка для сытого и гордого кота, который не голоден, но хочет себя развлечь.
Бесцеремонное обращение с Орфеем вызвало на его лице улыбку, а также явное желание что-то сделать. Обязательно глупое. Обязательно такое, о чем он еще 100 раз пожалеет, обязательно такое, что он запомнит. Мальчик встал в полный рост, откидывая назад непослушную челку, снимая остальные одежды, которые выглядели сейчас более чем неуместными. Только луна подсвечивала его молочную кожу и тонкое тело, выпутывающееся из узких брюк, являя миру всего себя полностью. Лукаво улыбнувшись, Дерек встал на колени у ног мужчины, в позу, бесстыднее которой природа была просто не способна создать: прогнувшись в спине как кошка, расставив упирающиеся в плед ладонь с обеих сторон от свободной от Орфея ноги. Прося без слов прощение у последнего, за ту сцену, свидетелем которой ему придется стать, мальчишка прижался губами к губам артефакта, снова возвращаясь к тому, кто заинтересовал его больше.
Сейчас сложно определить, что началось раньше: тихая мелодия, похожая на шелест апрельского дождя, или бесстыдные ласки, прерывающие ее на короткие мгновения.
Night is now falling
So ends this day… - Губы коснулись обнаженного колена, двигаясь вверх по ноге к бедру, оставляя после себя легкие невесомые поцелуи, почти неощутимые укусы и влажный след языка и губ.
The road is now calling
And I must away
Over hill and under tree… - Переставляя ладонь за бедро мужчины, он убрал пепельницу на плед, продолжая свой путь вверх, к ребрам, уделив немало внимания с тазовой косточке и ямке живота. Коснувшись губами груди он почувствовал, как внутри рождаются отголоски того самого утробного звука, который не можешь слышать, но можешь чувствовать всем телом.
Through lands where never light has shone
By silver streams that run down to the Sea…
Шея и ключицы увлекли его куда больше, чем следовало: он не пропустил ни сантиметра кожи, не решаясь поднять глаза так сразу. С последними звуками песни его лицо оказалось напротив лица его ночного собеседника: мальчонка наклонился к его губам, но в последнее мгновение испугался последствий и мазанул лишь по щеке змея, устраивая голову на его плече. Пепельница торжественно вернулась на свое место, а юный музыкант удобно развернулся, почти прижимаясь губами к уху своего нового знакомого.
- Иногда, когда я один в лесу, или около озера, я чувствую что-то кончиками пальцев. Оно покалывает, и ощущение не проходит, пока я не начну играть. А после, я чувствую всем телом этот звук, который вряд ли сможет воспроизвести человеческий инструмент. Это голос самой земли, который обволакивает меня, заставляя отдаваться тому, что получается у меня лучше всего. - Он провел пальцем по руке мужчины, спускаясь к ладони, осторожно лаская его пальцы, достойные великих музыкантов.
– Редко, очень редко, я могу поймать несколько нот, похожих на наши, но получается совсем не то, что я чувствовал тогда. Глупая и бездарная копия того, что создала сама природа. И теперь мне не холодно.
Отредактировано Derek Dellos (29.11.2014 11:36:33)
Это было прекрасно.
Ребенок, прослушав краткую лекцию про особенности вокала орестиад, претворил в жизнь наглядную демонстрацию воздействия низких нот на живой объект, с успехом заменяя собой чистый голос земли. Внешне сдержанный Змей, плавился под прикосновениями юного искусителя, кипел термальными ключами под его ладонями, истекал вешними водами от его дыхания, взвивался пенными бурунами под ласками его языка, раскрывался черными топкими трясинами от его укусов. Чуткая вязь нейронов, хитросплетения синапсов, каждая эффекторная клеточка отзывчивой человеческой шкуры мощным гейзером вбивали кристальной ясности удовольствие прямо в мозг, но густая холодная кровь слишком медленно разгонялась по драконьим жилам, оставляя того телесно равнодушным.
Это было чудовищно.
Топазовое торжество под тяжелыми томными веками: «Я же говорил, что юноши щедрее гетер?». И не желающий, не признающий поражений дракон прикрывает полыхающие протестующей зеленью зрачки, тут же попадая в новую ловушку бесстыдного провидца. За сомкнутыми ресницами путаются извилистые русла времени, смываются паводком чувственных впечатлений возрастные нормы, рушится ветхая дамба защитного «Вы» и не стоит на пути полноводной предопределенности ни одной плотины принципиальных предпочтений. За покровом век по коже вечно страждущей лакомки ползут вверх ароматные горячие сливки и инстинкты не оставляют никакой возможности сбежать, не пригубив их.
Звездный свет болезненно ярок. Топазовое понимание просто болезненно.
- Кажется, я догадываюсь, кто он такой. Ты знал заранее?
- Я просто знаю.
- Скажешь ему?
- Тебе решать. Я твой артефакт. Хочешь?
- Хочу ли?
Оставленная ребенком – Какой он ребенок с меня-то ростом и при таком.. таких способностях? – тонкошкурая бесчешуйная плоть ощутимо индевела.
Это было невыносимо.
От мальчишки веяло жаром как от протопленной во вьюжную зимнюю ночь печки, он дышал суховейным теплом раскаленного летним полднем мелкого речного песка, соприкасаться с ним было все равно, что прижиматься боком к напоенному лавой вулканическому камню. От этого мутилось сознание.
- С подобной восприимчивостью, заклинаю, никогда не получайте классического музыкального образования. Оно вас погубит. Если все же ощущаете необходимость в учителе, упросите позаниматься с вами сирену. Их, вроде бы, была парочка на постоянном проживании в Афинах. Поверьте, они профессионалы в области неуловимых нот. Как говорится, не одного моряка в этом деле съели.
Шелковистые льняные кудри разметались по колену. Терпение истончалось, иссыхало в соседстве с шестью футовым очагом. Назревала необходимость что-то с этим делать. Немедленно.
В одно движение Змей сменил себе наездника, отставив – со всей почтительностью! – Орфея на плед. Лицом к лицу, принудив обхватить бедрами себе бока, легкими успокаивающими движениями правой руки наигрывая мелодию майской ночи на флейте его позвоночника – от загривка до крестца и обратно, - левой отводя за ухо длинную шелковую челку пони.
- Возвращаясь к любвеобильности нимф. Знаете ли вы, юноша, в чем тут таится главная опасность? – спина обжигала ладонь, пеклом бедер опаляло бока, живот, грудь. Дракон таял. Дракон хотел растаять. Жаждал согреться. – Трагедия в том, что после их благосклонности люди кажутся пресными.
- Не теряй головы!
- Чьей?
Невыносимо… Под жадными губами в драгоценном сосуде шеи билась вожделенная солнечная руда. Не оторваться.
Подхватив своего визави под ягодицы, не позволяя коснуться травы, Змей без усилий поднялся на ноги.
Невыносимо… Властно стиснув ладонью затылок, упросить отклонить голову так, чтобы удобнее, вкуснее было исследовать легкими прикусываниями линию подбородка. От уха до уха.
Змеиный ход плавный, текучий, бесшумный. Изменение пространства проще отслеживать по уплывающим звездам над головой. Вот только зачем?
Невыносимо… Голод требовал не ограничиваться и ни в чем себе не отказывать. Жажда умоляла отменить понятия расстояний. Подчинялся с азартом, прижимая мальчика к себе все плотнее.
Делающий незначительным истинный драконий вес щит помог невесомо преодолеть низкий заборчик, спуститься по крутому искусственному берегу, фактически не отвлекаясь от тактильного изучения своей божественно горячей добычи.
Невыносимо… Дуть на сливочную кожу, обжигая холодом своего дыхания и тут же припадать к ней, горячечно пульсирующей, губами. Подсаживать чуть выше, чтобы дотянуться до тонких стрел ключиц, языком проследить пути артерий и вен.
Водомерки разлетелись по зеркалу пруда, стоило дракону потревожить его безмятежность. Не чувствуя стылости весенней воды он заходил со своей ношей все глубже: по щиколотку, заботливо приподнимая длинноногого юношу, по колено, позволяя его стопам окунаться, по бедра, заглушая возможный протест первой атакой на губы, по грудь, замирая, чтобы выровнять дыхание. Чтобы вновь в упор безжалостно посмотреть в глаза-снежинки, в лазоревую мятежность.
- Юноша, позвольте признаться вам. Я не нимфа.
.. сам же подольстившись к зверю. С улыбкой коснувшись губами виска ребенка, Змей шагнул глубже, опрокидывая своего искусителя на спину, увлекая за собой на илистое дно, во тьму и холод с головой, в густую сеть стеблей, под плотный полог листьев нимфеи.
Не можешь противиться жару человеческой крови – остуди ее.
Отредактировано Euclid (30.11.2014 16:18:02)
[audio]http://pleer.com/tracks/192824ziQy[/audio]
Who do you need, who do you love
When you come undone
Who do you need, who do you love
When you come undone
Эта майская ночь была чудом, самым настоящим чудом. Чудом полным магии, ленивой истомы, вожделения и музыки. Дерек давно не ощущал себя таким полным и живым, наполняясь чем-то восхитительным до краев, так что его удовольствие буквально выплескивалось на тех, кто находился рядом. Он почти касался лицом темных волос, пытаясь запомнить этот запах, который неизменно вызовет в памяти эту во всех смыслах странную ночь. Его беспокойная ладонь все не могла найти себе место, перескакивая с пальцев мужчины, к его бедрам, потом к плечу. Со стороны все это выглядело суетно, но кому сейчас важно, что и как смотрится со стороны? Слова его собеседника развеселили мальчишку, заставив со смехом уткнуться в обнаженное плечо:
- Классическое музыкальное образование мне не светит, но вряд ли отыщу сирен для своего обучения. К тому же, я не так соблазнителен для них, как бравые и крепкие моряки, которые… Неожиданно для себя Дерек оказался верхом на мужчине со змеиными глазами, сжимая ногами его бедра. Все мысли быстро вылетели из его головы, оставив лишь острое желание, которое вряд ли можно было утолить пустыми разговорами о музыке или серенадами об оставленных возлюбленных. Рука на позвоночнике, теплое тело внизу в сочетании с юношескими гормонами превращали обыкновенного школьника в ненасытное чудовище, которому, кажется, было плевать и на последствия, и на то, что он не имел понятия о том, с кем он имеет дело. Даже имени не спросил, да и своего не сказал. Мальчик улыбался своему новому знакомому так, как постыдилась бы блудница, прижимался так, как не рискнули бы давние любовники, мурлыкал практически вслух, разрезая тишину своими полувздохами-полустонами.
С виду насмешливый, холодный как камень, разумный как древний философ, сдержанный, как полноводная река, он умел дарить наслаждения своими губами, легкими укусами, и чего таить греха, властными движениями. Почему-то всегда непокорному мальчишке хотелось сейчас подчиниться, наклонить голову так, чтобы было удобно мужчине, прогнуться в спине, приживаясь плотнее, стонать настольно бесстыдно, что даже деревья, будь у них уши, зажали бы их ветвями.
Даже то, что его понесли куда-то, не охладило пыл: он старался найти губами рот мужчины, чтобы получить то, на что так и не решился. Казалось, вес подростка не смущал Змея – он держал его как пушинку, не испытывая при этом дискомфорта, направляясь к прохладному озеру. Дерек крепче обхватил его плечи, дыша все чаще, не особенно задумываясь о том, что происходит. Вода поднималась по телу медленно, но безжалостно: и как бы ни была жарка ночь, озеро еще не успело прогреться, обжигая своей ледяной свежестью, заставляя бледную кожу покрываться мурашками, инстинктивно ища тепло в чужих прикосновениях и чужих губах, которые, наконец-то снизошли до такой милости. По венам текла уже не кровь, но лава, распалявшая изнутри, жаждущая, молящая о близости больше, чем его глаза.
Но все закончилось так же быстро, как и началось: всего миг, и мальчик оказался под толщей холодной воды с головой, уносимый вглубь озера. Врут, когда говорят, что в такие моменты жизнь проносится перед глазами, вовсе нет. Перед глазами проносится мутная толща воды, спутанные травы, поднятый со дня ил и чужие движения. Он не мог дышать, но его тело расходовало кислород очень рационально, решая за мальчика, жить ему или умереть. Мнение самого Дерека не учитывалось при этом никогда. Ну, может, повезет на этот раз.
В нем всегда жило это яростное желание обладать. Не важно, как и кому платить. Не важно, чем и кем поступаться. Все, что нравилось ему, должно было принадлежать ему безраздельно. От мелочи, внимания не стоящей, до целого мира. Вкус власти ничто против беспощадного драконьего «хочу», против алчного «мое». Единственной управой на эту сквалыжную бесноватость было не менее беспощадное, куда более жестокое драконье упрямство. Он терпеть не мог проигрывать. Тем более самому себе.
Притопленный мальчонка выказывал буквально фантастическую живучесть. Чувствуя, что контактная борьба за глоток кислорода его только сильнее раззадоривает, Змей мальчика связал. По рукам-ногам распял на толстых лилейных стеблях, зафиксировал в полуметре от поверхности, сантиметрах в десяти от топкого дна. Отстранился. Отошел, раздвинув густые заросли. Соорудил гнездо. Устроился и стал ждать. Смотреть. Как бьется в агонии белое стройное тело. Как светится оно в чернильной темноте воды. Как редкий лунный свет рисует нимб вокруг темноволосой макушки. Как раскрывается в крике рот несостоявшегося любовника, как серебряными куполами покидает воздух его легкие. Как графитные струйки ила разжигают болотный огонь под его пятками. Как все тише, все реже сотрясает пруд грохот его сердца.
Заемный жар все же разогнал сонную змеиную кровь и со стороны могло почудиться, что наблюдателя возбуждает видение чужих мучений. Может и так. Именно в этот момент Змей находил юношу прекрасным как никогда. Именно сейчас в нем вскипало неукротимое желание овладеть, ворваться в это распутное юное тело, очертить пальцами каждую жилку, каждый проступивший мускул, забрать в экстазе последние крохи чужой горячей жизни, растворить его в себе. Именно теперь Змей уступал себе, разрешал царствовать маленькой слабости созерцать красоту.
Мальчик тускнел. Остывал. Умирал. Сколько он уже умирает здесь? Минуту, две, десять? Всяко дольше, чем полагается человечку, а значит, Змей не ошибся. А значит, Орфей не солгал.
- Не теряй головы!
Юклид провел ладонью по волосам, словно проверяя есть ли им еще на чем расти и зарычал.
Драконьего раздражения хватило на то, чтобы поверхность непроточного пруда покрылась тонкой корочкой льда. Нежные нимфеи оказались безнадежно загублены.
Разумеется, выносил он его из густой, звенящей снежным крошевом воды, не как прекрасную принцессу, а вниз головой, перекинув через плечо. И растирал замерзшее неподатливое тело не с заботливой лаской неудовлетворенной страсти, но с ожесточением бывалого морехода. Обтер, разве что, своей рубахой, но и то исключительно потому, что как подсказывал опыт – бессмертие простуде не помеха. Простуде помеха только холодная кровь, в которой микробы дохнут не размножившись и потому промокшая рубаха отошла обратно к владельцу, прилипнув напрочь к телу, а ребенка, как положено, одели, обули, завернули по макушку в плед, а потом и вовсе опять уложили на снова облаченные в брюки колени.
Драгоценная корона города меркла. Утро приближалось. Орфей занял свое почетное место серебряного медальона на драконьей груди, а сам дракон тихо, в полголоса примерял на себя роль Микеланджело:
- Внуши мне ярость к миру, к суете,
Чтоб, недоступен зовам, прежде милым,
Я в смертном часе вечной жизни ждал.
Надежды нет, и все объемлет мрак,
И ложь царит, а правда прячет око.
Чем жарче в нас безумные стремленья,
Тем больше нужен срок, чтоб их изгнать;
А смерть уж тут и не согласна ждать,
И воля не взнуздает вожделенья.
Бережно убрал с лица юноши мокрые волосы, улыбнулся, молодой и печальный как в начале ночи, будто не было ни страсти, ни ярости, ни смеха.
- Говорили же вам, милый мой, что майскими ночами в старых садах может случиться всякое? Почему же вы, люди, никогда не слушаете? А может, и хорошо, что не слушаете. Зато вы верите в богов, а боги верят в вас.
Отредактировано Euclid (30.11.2014 21:16:41)
[audio]http://pleer.com/tracks/1893792cb7M[/audio]
On the third day he took me to the river
He showed me the roses and we kissed
And the last thing I heard was a muttered word
As he stood smiling above me with a rock in his fist
Последнее, чем видел Дерек – это мутный зеленый отблеску Луны, оставшейся то ту сторону воды. Неожиданным открытием стало то, что жить он хотел, несмотря ни на что. Несмотря на то, что уже давно не чувствует радости, несмотря на ненависть окружающих, несмотря на стойкое презрение к самому себе. Каждый выдох его тело заботливо сберегало, надеясь, что это поможет ему продержаться еще немного, еще хотя бы пару минут. Но упрямое сознание уступило, взгляд потускнел, а сопротивлявшийся из последних сил мальчишка безвольно повис, раскачиваемый потоком вод. Агония длилась слишком долго для такого юнца, а благословенная смерть не спешила забрать его душу. Чернота окружала его со всех сторон, но пресловутый тоннель с белым светом все никак не появлялся.
Разве смерть должна быть такой неприятной? Разве должно все тело болеть от ловких, но слишком сильных прикосновений, разве легкие должна обжигать попавшая в них стоячая вода. Сознание все не спешило возвращаться, туманя рассудок и сбивая с толка: когда Дерег смог открыть глаза, то, первое, что он увидел, это темные вихры мужчины, который пытался его убить, первое, что он услышал – это его приятный голос, декламирующий стихи, которые были сейчас так же уместны, как подснежник посреди осеннего леса. Дыхание все никак не желало восстанавливаться, больше напоминая хрипы умирающего старика, чей последний час не за горами.
- Говорили же вам, милый мой, что майскими ночами в старых садах может случиться всякое? Почему же вы, люди, никогда не слушаете? А может, и хорошо, что не слушаете. Зато вы верите в богов, а боги верят в вас. – Боже, какая ж несусветная глупость! Дерек слабо улыбнулся, снова приоткрыв глаза, которые, впрочем, практически сразу закрылись.
- Я не верю в богов. Если бы они существовали, они бы были милостивее ко мне. – Он закашлялся, и, перевернувшись на бок, сплюнул отвратительную на вкус озерную воду, поднимая глаза, которые казались почти невинными, на этого странного мужчину, который вызывал бурю вожделения и страсти, разжигал любопытство своими речами и удивительными холодными узкими зрачками змеи. Сейчас он пугал его до дрожи в коленях, до дурацкого и вполне естественного желания сбежать. Мальчишка вытер стекающую по лицу воду и сел на траву, подняв уже не нахальный, уже не бесстыдный и не насмешливый взгляд на сидящего рядом мужчину, укрывшего его пледом с какой-то странной заботой.
- Почему?
Они остались вдвоем.
По сути, и раньше они были только вдвоем – он и его совесть, но голос Орфея чудесным образом маскировал этот одинокий дуализм. Сейчас серебряная безделушка прилипала к коже, а подросток задавал неудобные вопросы. Что почему? Почему вообще повелся на твою провокацию, хоть твой запах должен был рассказать о тебе если не все, то многое из основного? Потому, что было игривое настроение. Потому, что ты пел так, что захотелось поощрить. Потому, что не удается воспринимать свой артефакт только лишь полезным приспособлением, чувствуя с ним, вечно юным и вечно мертвым, большее сродство, чем с многими, топчущими землю, и захотелось развлечь его пока он вновь не стал куском благородного металла? Потому, что я не способен пресытится человеческими прикосновениями? Потому, что слышу еще зов майских ночей? А может просто, так сложились звезды, коих, видимых, нынче на небе нечетное количество?
Карандаш подводки не смылся – растекся по щекам, придавая мальчику вид очень грустного клоуна. Или нетривиально раскрашенной зебры. Еще Змей видел подобный боевой раскрас у некоторых индейских племен. Вариантов на самом деле была масса – люди всегда экспериментировали со своей внешностью, но не у всех хватало достоинства воплотить в жизнь что-нибудь действительно оригинальное. Пытаясь не улыбнуться, Юклид ни на мгновение не пожалел, что не потратил времени на умывание ребенка мыльником.
Что почему? Почему собрался утопить? Потому, что это было красиво. Потому, что мифы лгут. Потому, что чаще всего консервативно предпочитаю лиц женского пола, и просто так, ради минутной прихоти избалованного юнца, менять предпочтения не собираюсь. Потому, что люблю, когда меня совращают. Потому, что я не сплю с осколками битого зеркала, и хрупкие стеклянные статуэтки тоже не в моем вкусе. Потому, что ты не веришь в богов и отмахиваешься от нимф. Потому, что в майские ночи хороши для жертвоприношений. Потому, что ты посмел явиться к Орфею таким… унылым? Потому, что ты меня разбудил и я оставил млечный путь в одиночестве? А может просто от того, что я всегда запиваю сладости водой?
Фенечки на отнюдь не хлипких запястьях музыканта намокли. Некоторые потерялись, вероятно, безвозвратно пополнив число вещиц, брошенных в пруд «на возвращение». И наверняка, в качестве носового платка этот ребенок использует рукав свитера или курточки. Если, конечно, вообще плачет. Нет, точно плачет. Если в нем сидит душа Орфея, то негодник не может не быть истериком просто по определению. Орфей талантлив, а люди с устойчивой психикой талантливыми не могут быть априори. Негде у таких таланту разместиться, нет ни полочки между сердцем и разумом, ни ниши между душой и телом. Сплошное здравомыслие.
Что почему? Почему не дотопил? Потому, что так попросил Орфей. Потому, что мне понравился твой голос. Потому, что ты еще можешь быть полезен этому миру. Потому, что сумел разбудить старое сонное волшебство этого места. Потому, что ты горячий. Потому, что ты боролся. Потому, что утопленник в майскую ночь надолго сделает этот сад беспокойным. Потому, что не боишься задавать неудобные вопросы. Потому, что не хотел проигрывать себе? Потому, что в этом бытие есть тот, кто тебя любит и ждет любым, лишь бы живым, а лучше бы еще и здоровым? Потому, что тебя не за что было топить. Потому, что пристрастен к историям с продолжением, а что может быть забавнее игры «воспитай себе героя»? А может потому, что Данте выбрался из ада. Чем ты хуже?
Змей повел облепленным мокрой рубашкой плечом, поискал взглядом портсигар, а нашел пепельницу, вздохнул устало, не желая вставать и идти, пускай бы и пару шагов. Посетовал молча на хроническую неспособность вещей к левитации и.. в конце концов, Земля не перестанет вращаться, если он скомпонует все и честно признается:
- Мне так захотелось, молодой человек. А я всегда делаю только то, что мне хочется. Что и вам советую. И не говорите, что вас про это не предупреждали!
Там еще было где-то что-то про соотношение желаний и затрат труда, оценку последствий и сил, но это было слишком долго, нудно и к дракону совершенно не относилось. На деле он всегда выбирал между «жить в мире, подчиненном только своим прихотям», и «жить с миром». Мир, такой каким он есть ему нравился больше. На то он и дракон.
- Скоро рассвет. Над Афинами он замечательно хорош. Жаль, не удается досмотреть его до конца.
Отредактировано Euclid (01.12.2014 08:20:23)
Вы здесь » Под небом Олимпа: Апокалипсис » Отыгранное » Спой, светик, не стыдись!
