В этот вторник неделю назад Каллисто была в полиции за решеткой, без документов и места жительства. Но то восемнадцатое число и это разнились во всем. Только горькое послевкусие от зависимости от этих чертовых бумажек напоминало о том, что что-то подобное с ней случилось. Все древнегреческие чудаки оказались в ловушке из-за отсутствия документов и любящих родственников, которые отказывались признавать, что в их жизни были эти придурки. Что ж, даже богам может наскучить какая-то шутка. Этот вторник был самым обычным, сытым и теплым вторником, когда напрочь не хочется выползать из кровати. Своей, черт побери, кровати! Просто Кранакис не покидало ощущение того, что все это немного искусственно. Бабушка, радостно напевающая что-то на кухне с утреца. Звонок из Башни о том сколько закуплено кормов, будто бы не они сами выгоняли ее из клуба как какого-то прокаженного бомжа. Поездка на конюшни и Баска, признавшая ее как ни в чем не бывало. Какие-то люди, какие-то разговоры. Приглашение на джигитовку. Отказ. Непонимание. А почему Каллисто что-то должна объяснять? Сумасшедшие люди. Если боги так легко могут все изменить, заставить забыть близких друг о друге, вычеркнуть из жизни тех, кого ценил больше всего, стереть из памяти все, что было до этой проклятой недели, то что они могут еще? Странные мысли, потянувшиеся куда-то в сторону Мальты и Ла Валетты к небольшому особнячку заурядной актрисульке с большими амбициями. Чтобы забыть о существовании Каллисто той не понадобилось вмешательство высших сил. В общем, утро выдалось каким-то надутым, обиженным и нервным. Непроходящее ощущение одиночества. Мысли о том, что было бы, откажись она от талисмана сразу. Что было бы если...
Так, утро самого обычного вторника шагнуло от древнегреческой тоски к вполне спокойному вечеру, обещающему искупление всех грехов и воссоединение семьи, по пути где-то все же невольно и сильно погрязнув в делах и заботах. Когда же все дела были переделаны, а заботы успешно испарились, Каллисто не могла думать ни о чем другом, как о долгожданной встрече с далекой родственницей, родство с которой она ни при каких обстоятельствах не хотела отменять, не смотря ни на какие-то там разводы. Что-то было детское и нелепое в этом ее нежелании смотреть правде в глаза. Особенно нелепое от того, что правду не хотела видеть именно хранительница правды. Но краеугольный камень справедливости всегда не был однозначен и прямолинеен, оставляя лазейки для таких вот пытливых и верующих в семейные узы. Скорей всего потому, что Кранакис по сути никогда не знала, что есть такое настоящие семейные узы, материнская любовь и все то прочее, без чего нормальными люди не становятся. Ненормальная и окрыленная своими ожиданиями, Каллисто с нетерпением ждала встречи с Евгенией, мучаясь и гадая как та воспримет ее неожиданное появление. Ее самые теплые надежды по отношению к этой русской оставались загадкой даже для нее самой. Она просто не хотела терять надежду на то, что Ла Валетта - это трогательное и далеко исключение из правил, хотя именно Маэджа преподала ей самый толковый и нужный урок в жизни. Просто Каллисто оказалась плохим учеником. Что-то зацепило ее в Тихоновой , ее тогда еще девчоночью и наивную душонку, заставило привязаться, увидеть ее самую лучшую сторону и в тот момент, когда Женя была наиболее открыта и уязвима. Эмигрант, чужачка, не знающая языка. Каллисто Кранакис по-своему трактовала и переводила все, что тогда случилось. Все ее взгляды, улыбки и их неловкие разговоры с употреблением самых простых слов. Впрочем, дела давно минувших дел оставались минувшими. Сейчас Каллисто испытывала некое подобие угрызений совести из-за своей попытки отыскать Женю на территории группировки. Передал ли Себастьян, что видел ее? Что он сказал?  Все ли с ней в порядке? Здорова ли она? Как она пережила ту неделю? И самый главный вопрос - что она скажет Жене, когда появится у нее на пороге? Привет, ты наверное потеряла мой телефон, поэтому и не позвонила? Ну, а почему нет? Почему сразу нужно думать плохо о людях? Наверняка у нее не получилось. От этих мыслей чувство тревоги только усиливалось. Каллисто мяла красный шарфик у подбородка и смотрела как проплывает за окошком такси город. Дурацкое чувство, навязчивое сравнение Жени с ее матерью. Маэджа никакого отношения не имела к Тихоновой, но ее образ то и дело появлялся перед глазами, как призрак из прошлого, напоминающий о себе и не желающий оставить измученного Гамлета в покое. Что за наваждение? Женя не такая, совсем другой человек, никакого отношения не имеющая к тому, что было в жизни Каллисто. Она ее родня, Каллисто волнуется, она просто должна выяснить правду, даже если Тихонова на нее сердится. Она все ей объяснит. И вот опять. Она вспомнила каким невеселым было лицо Евгении в больнице. Такое повзрослевшее и осунувшееся лицо, на котором отпечатались заботы и переживания. А она помнила ее солнечной и легкой. Такой почти девчонкой с улыбчивыми и ласковыми глазами. Что она пережила за эти пять лет, что ее так изменило?

Взгляд Каллисто опустился на корзинку, закутанную в платок, которую она держала на коленях. Теплая, она согревала ее, не смотря даже на то, что в машине был включен обогреватель. Рука выпустила шарфик и опустилась на корзинку. Пирожки были от бабушки для Жени. Бабушкины, фирменные. Она обязательно должна помнить. И в этот раз - попробовать. Губы ее дрогнули и уголки слегка приподнялись вверх.  Придется долго убеждать ее, что я не собирала начинку по полу и не раскатывала тесто по ванной комнате. Она улыбнулась еще шире, задумчиво и отстранено, но заметила, как в зеркало на нее посмотрел водитель такси. Улыбка тут же исчезла, а Каллисто снова спокойно и серьезно смотрела в окно.
Когда они приехали, Кранакис нехотя выползла из такси, оставаясь перед домом Евгении в полном одиночестве, будто бы стояла перед особняком своей матери, которая совсем не ждала ее, но которую она приехала навестить. Страшно? Ну, честно говоря - есть немножко. У Жени в группировке могли быть большие проблемы из-за Каллисто. Чувство вины толкало амазонку на такие безумства, на которые в обычной ситуации было бы решиться непросто. Вздохнув, она направилась не к подъезду, а немного в сторону, чтобы рассмотреть предполагаемые окна. Поправив на голове берет, Каллисто поерзала, кутаясь посильнее и прижимая к себе теплую корзинку. Нужно было поторопиться, пока пирожки окончательно не остыли. Чувство долга тоже неплохо работало. Окна как окна - ничего особенного. Никаких кровавых надписей "Увижу Кранакис- четвертую" или самой Евгении в окне видно не было. Каллисто вздохнула похлеще любой древней старухи и пошлепала по каменным ступенькам навстречу коварной судьбе-злодейке.
Обычная дверь ничем непримечательного дома, выделялась только своим звоночком и изрядно потертым номерком. Сбоку двери сидел толстый серый кот и смотрела вопросительно на гостью. Хозяин дома - не меньше.
- Привет, - неуверенно сказала амазонка, не зная стоит ли с ним здороваться или это только от того, что она нервничала. Своеобразная репетиция. Кот, принюхивающийся к ее пирожкам, подсказал ей такую мысль и продолжил наблюдать как она вздыхает и топчется у дверей, не решаясь нажать на звонок. Дзынь-дзынь. Кхе-кхе. Что-то тихо и не слышно бегущей к дверям Жени. Только бы она была дома!
- Женя, привет! - пискнула Каллисто себе под нос, с недовольством отмечая для себя какой у нее взволнованный и неестественный голос, - Это я - Каллисто! Эм... Я так соскучилась по тебе! Можно... - она кашлянула, глядя то в еще закрытую перед носом дверь, то на серого в полосочку кота, - Нет. Женя, здравствуй. Прости, что без предупреждения, но я волновалась о тебе. Нам нужно поговорить. А это тебе, - она протянула корзинку коту, будто бы он был Женей, а тот не преминул вцепиться в нее когтями, чего Каллисто никак не ожидала. Она потянула ее на себя, а кот, чтоб ему пусто было, совсем не собирался отпускать добычу и с диким кошачьим оревом встал на задние лапы.
- Кыш! - возмущенно шыкнула рыжая на воришку и потянула лукошко сильнее. Кот угрожающе заурчал, а Каллисто от удивления едва не потеряла корзинку, - Да чтоб тебя, полосатое чудовище! - кот, впившись в плетенку когтями, продолжал шипеть и урчать, а Каллисто никак не могла решиться как-то пнуть его, все еще не забывая насколько тот меньше и слабее ее. Взрослые тети, хранители Фемиды не обижают же котиков, даже таких наглых? Мурлыка же, похоже совершенно забыл кто тут венец природы, толстый, здоровый, он пару раз подпрыгнул на задних лапах, но когтей не убрал. Каллисто рванула корзинку на себя, чувствуя как задние когтистые лапы уже во всю дырявят не только ее колготки, но и кожу на ноге, когда полосатый следом за корзинкой вздумал подниматься прямо по ней как по тросу, она, вскрикнув от неожиданности и боли, и корзинку и кота приложила с перепугу к стене у двери. И как только дверь отворилась, запрыгнула внутрь, продолжая прижимать к себе спасенную плетенку, не глядя, юркнув за спину человеческой фигуры с криком:
- Ой, ой! Закрывай скорее дверь! - прыгая и свободной рукой хватаясь за свою "Евгению".

Отредактировано Callisto Kranakis (31.01.2014 16:16:28)

Голос, как впрочем и спина, а также нога, отправившая в полет полосатого барсика, совсем не были похожи на женины, то есть даже слегка или отдаленно. Ни на женины, ни на машины, ни на зоевы, ни вообще на бабьи. Каллисто это сумела оценить после того как дверь захлопнулась, а порванные колготки и царапины на коже от ее мимолетного и раздосадованного взгляда отказались затягиваться. Мужчина, стоявший перед нею, совсем не был Женей, а, глядя на него, приходилось смотреть вверх, что для относительно высокой Каллисто было довольно непривычно. Баскетбольные девяносто пять килограмм мужского организма разговаривали на каком-то инопланетном языке, и если бы не общение с Женей в свое время, то Каллисто не сразу бы догадалась, что это еще один русский. Ох, уж эти русские. Да и лицо его показалось знакомым, настолько знакомым, что она даже на минутку опешила, стараясь как можно быстрее вспомнить где могла его видеть и могла ли.
- А где Женя?
Ну, конечно же! Каллисто с интересом и удивлением смотрела на его лицо, таким чудесным образом схожее с молодым улыбающимся парнем с фотографии. Кажется, Женя сказала, что это ее брат.
- А я вас знаю, - выпалила она и уже улыбнулась искренне и открыто, - Здравствуйте, -  она чуть крепче сжала его руку, чем просто подержалась. Рукопожатие вышло неловким, но она так обрадовалась, что разыскала еще одну «заблудшую» в Афинах родную душу, что не стала обращать на это внимание. Стоило бы обнять его, так требовали традиции и душевные порывы, но он явно еще не понял что к чему, так что не стоит его пугать по-гречески жаркими родственными лобзаниями, - Я ваша тетя, - но тут же спохватилась, - То есть троюродная тетя по бабушкиной линии. Эм... То есть не ваша непосредственно, а жениного бывшего мужа, который является внучатым племянником двоюродной сестры Зои, а та в свою очередь двоюродная сестра моей бабушки, - Каллисто слегка нахмурилась, прекрасно понимая какую ересь вкладывает в уши ни в чем неповинного человека. В Греции только греки смогут оценить такие размахи родственных отношений. Так говорила Перси, -  Кхм. Но это не так важно. Ее муж и сказал этот адрес. Женю же по-другому не найдешь, - тут она с ожиданием оглянулась по сторонам, осматривая квартиру, а вернее даже выискивая взглядом любой признак жениного существования. Рассмотреть все не получалось из-за высокого и широкого жениного брата. Или это Каллисто уже привыкла к бабушкиным двухэтажным хоромам, а здесь ей не хватало пространства? - А вашу фотографию она мне показывала, - Каллисто снова вернулась взглядом к его лицу, - Только извините, она говорила, но я не помню как вас зовут.
Все равно все получалось как-то неловко. Запах пирожков, которые она держала перед собой щекотал нос.
- А это от бабушки. Мы с Женей когда-то пекли вместе пирог. Я думала, что ее порадует. А когда она вернется? Просто я не могу пойти к ней в Сильвер. Вы же понимаете? - спрашивала серьезно, искренне сетуя, но с дружелюбной теплотой в глазах и любопытством, с которым рассматривала то его руки, то его глаза, будто бы просто болтала о чем-то не очень значительном, как иногда можно говорить скажем ну.. о погоде. Что ж, даже к такому привыкаешь. Скоро и о носителях она будет говорить с явной скукой и равнодушием. Скорей бы так, - Там все так секретно, что меня убьют еще до того, как я ступлю на порог, – она совершенно наивно полагала, что женин брат определенно в курсе всего, что происходит в жизни сестры. Если она сама молчала о своих древнегреческих приключениях не более нескольких недель, то сейчас даже бабуля в общих чертах была в курсе, что происходит в жизни ее внучки. Это решение Каллисто приняла после долгих раздумий и той недели, которая напрочь вычеркнула ее из жизни единственного родного человека. Бабуля поймет, ей просто нужно время. Для того, чтобы не лопнуть от волнения, радостей и внутреннего напряжения, Каллисто снова улыбнулась, глядя в незнакомые глаза, от которых не знала чего ожидать, но взращенная душевной греческой бабушкой, явно видя в этом баскетболисте потенциального любящего родственника, одного из многих, кому двери бабушкиного дома отныне всегда будут открыты. Там, в его глазах была одна сплошная неизвестность, от чего становилось только интереснее. Сколько еще у Жени родственников в Афинах? И почему она никогда их не знакомила? Каллисто снова вернулась к его глазам, будто бы в них могла бы прочесть ответ на свой вопрос. Почему Женя не познакомила их? Все ли с ней в порядке? Ничего в стиле "я злой злодейский брат и я съел Женю, а останки закопал в лесу" в его глазах не читалось, демонического смеха и рожек не было и в помине, а что еще нужно? Ну, высокий, даже симпатичный, а русского акцента совсем не чувствуется. На Женю стоило бы и обидеться, если бы, конечно, Каллисто сама не испытывала жуткое чувство вины за то, что без предупреждения появилась на территории особняка ее группировки. Благими намерениями Каллисто выстилала себе дорожку к нежным родственным отношениям, которых ей так мучительно не хватало, совершенно позабыв о какой-либо осторожности и наплевав на интуицию, которая сейчас настойчиво хмурилась где-то в дальнем и очень темном углу. Но корзинку с пирожками продолжала держать в руке и не спешила вручать новоявленному родственнику. Увлеклась разглядыванием племянника или беседой? Или же просто коварно хранила угощение для своей ненаглядной Жени, не уверенная в том, что такая родня как она будет кому-то нужна. В любом случае, она хотя бы убедится в том, что с Евгенией все в порядке. А потом уйдет.

Отредактировано Callisto Kranakis (02.02.2014 11:30:31)

Александр. Но почему-то из ее прошлого она никак не могла вытянуть ниточку, которая бы привела ее к нужным Жениним словам, чему-то такому, что больше и полнее раскрыло бы этот почти двухметровый образ. О пирогах, о русских, о Греции, о языковом барьере и теплом августе - они говорили о чем угодно, но только не о ее брате. Досадно, но ничего с этим не поделаешь. Новость о том, что Женя вот-вот вернется, с одной стороны обрадовала ее, а с другой - заставила еще больше нервничать. Заявившись в особняк и едва не попавшись охране, Каллисто поступила опрометчиво, хотя ее не покидало ощущение, что не смотря на то огромное чувство вины перед обожаемой родственницей, она поступила бы так еще и еще, будь у нее возможность вернуться в то недалекое прошлое, когда хранители были вычеркнуты из истории мира и памяти людей. Но если ее брат здесь, если он говорит, что она скоро вернется, то это означает только одно - она в порядке, жива и здорова. Каллисто, проследив за его взглядом, тоже задержалась глазами на стрелках часов. Прокрасться в особняк было проще, чем признаться в этом Жене. Интуиция подсказывала, что не смотря на все, Женя не оценит подобной глупости. Впрочем, если попытаться решить вопрос, если только начать диалог, то можно многого добиться. Может быть после этого Тихонова хотя бы изредка будет появляться в ее жизни, хотя бы для того, чтобы решать вопросы. Каллисто опустила глаза на руку, которая уже согрелась в его руке, почувствовав укол невероятной зависти к этому человеку, который является Жене братом и намного ближе, чем какая-то там тетушка Кранакис по бабушкиной линии. У нее не было никого кроме бабушки. Детская зеленая зависть обуяла ее. Он ее часто видит, может с ней общаться, ему то она точно звонит. Это как когда у тебя никогда не было Happy Family, а ты видишь как у кого-то она есть, окрашивая все в несуществующие оттенки и вскармливая свои маленькие или большие иллюзии желанием обладать тем же. Недоступным, невозможным для тебя, а порою даже и несуществующим. Ладно, к черту семейную идиллию. Не удивительно, что Женя о ней ничего не говорила. Каллисто почувствовала себя не в своей тарелке, обернувшись на входную дверь, от которой ее уводил Александр. Ох, уж это "там". Действительно, Кранакис еще сама не отошла от всех этих древнегреческих чудес, не привыкла и не освоилась, так и не появившись ни на одном собрании в Файр, а жизнь самой Евгении наверняка тоже не сахарная. За пять лет она не появилась ни разу. А как она изменилась? Неужели с Каллисто будет тоже самое? Собственные сомнения относительно группировки и вообще всей этой затеи с талисманом, над которой она так мучительно размышляла все эти дни, подначивали ее посочувствовать дальней родственнице, воображая самые мыслимые и немыслимые ситуации.
- Извините, я забыла представиться. Все это немного неожиданно. Каллисто Кранакис, хранитель Фемиды, - сказала это, не посмотрев на него, уверенная, что подобное для него уже привычно, нахмурившись на желтую картину на стене, разглядывая слегка растеряно незнакомую обстановку и неказистый, но вполне уютный диванчик. Рука невольно потянулась к берету на голове, и она стянула его, а затем сняла с плеча рюкзачок, смущенным взглядом цепляясь за дружелюбное выражение лица Александра как за спасительный якорь, из глаз которого только что не сочился мед, таким он был теплым и участливым. Это не могло не расположить к себе. Остановившись у дивана, она поставила корзинку с пирожками на стол, а рядом с нею, выуженную из рюкзака бутылку Романе-Конти 2009 года, которую без какого-либо зазрения совести взяла из бабушкиного бара. Дело житейское, Перси никогда не была смущена в средствах, окружена необычными знакомыми, влиятельными людьми и, как ни странно, представителями Ордена Святого Иоанна, Иерусалима, Родоса и Мальты, членом которого она сама и являлась, а задобрить любимую Тихонову хотелось всеми правдами и неправдами, да простит Фемида за такой оборот речи, и бабушка за прихваченную без спроса подарочную бутылку запредельно дорогого вина. Быстрым движением Каллисто расстегнула куртку, немного потянула шарфик, чтобы не дать своей веснушчатой шее запариться, делая его свободнее. Беретка исчезла в недрах рюкзака. А Каллисто вздохнула, понимая, что с таким открытым и благодушным парнем как Александр Тихонов просто не может юлить, тут же позабыв и о пирожках и о вине.
- Понимаете, я не уверена, что Женя будет рада меня видеть, после того как я заявилась в особняк, - она теребила пальчиками свой шарфик, - То есть она просто может сердится. И я ее понимаю, - лепетала рыжая, исповедуясь перед жениным любящим и наверняка любимым братцем, - Я не особо придавала значение всем этим... - она подбирала слова, путалась, волновалась одним словом, - Взаимоотношениям между Фаером и Сильвером. Мне все это в новинку. Я до сих пор не могу привыкнуть к мысли, что все это реально. Я не знаю, что могу сделать, чтобы хоть как-то исправить. Но я очень хочу, чтобы она не исчезала. Чтобы это противостояние между хранителями и олимпийские игры не становились между нами. А заявившись туда, я могла ее серьезно подставить, - тут она спохватилась о том, что вываливает на милейшего молодого человека свои дурацкие проблемы и замолчала, - Извините, Александр, я... - она натянуто улыбнулась, - Не знаю зачем все это вам сейчас рассказываю. Женя ваша сестра. А мое появление в ее жизни - это угроза для нее. Просто в моей голове никак не укладываются все эти древнегреческие сказки, суперспособности, техники, чудовища, которых нужно убивать и которые могут напасть в любой момент. Это все так... похоже на бред, - она посмотрела ему в глаза, страшась увидеть там гнев или осуждение, или еще черти знает что. Она слишком разоткровенничилась с чужим человеком, как будто бы он мог защитить ее от Жени, если та будет в ярости, а именно такую ее реакцию Каллисто себе и представляла. Как будто бы он вообще будет защищать ее, а не свою сестру. Нет конечно, но интуитивно Каллисто искала его поддержки, - Будто бы я уснула и никак не могу проснуться, а все это какая-то сказка. Перемещения во времени, сражения, грифоны, змеи, минотавры, драконы, двуликие. У меня от всего этого едет крыша, - сказала как отрезала, и вроде стало легче. Даже обрадовалась, что сумела об этом хоть с кем-то поделиться, о чем всегда была вынуждена молчать. Пусть так. Дура. Даже бабулю уверять "как все это здорово, будто ожившая сказка!", но знать и ни хрена не верить, что это какая-то там сказочка. Это скорее все походило на оживший кошмар. Жуткий и невыносимый, который ни с кем даже нельзя обсудить, особенно тому человеку, который по милости своих техник уже попал на учет в психиатрическую лечебницу, откуда Каллисто с помощью каких-то своих способностей и вытянула Евгения. Секретный гребаный кошмар. Каллисто вдруг посветлела, улыбнулась уже спокойнее, как будто бы приняла решение.
- Я лучше наверное пойду. Я зря пришла. Вы просто скажите Жене, что я скоро отправлюсь к Кестлеру и расскажу ему о ее неоценимой услуге, которую она мне оказала. А в Сильвере я больше никогда не покажусь, я даю слово, - улыбка ее была теплая и только слегка грустная, взгляд еще больше растерянный, но она его прятала, не смея смотреть в глаза человеку, на которого только что выплеснула все накипевшее за это время, убежденная, что он не оценит этих соплей, - Простите, - она сделала шаг в сторону двери, чтобы как-то обойти Александра, сыгравшего чудесным образом роль попутчика в поезде, с которым так легко и просто было поделиться всем наболевшим. Только она была уверена, что он не разделит ее точку зрения, как и многие хранители. Она видела их тогда, когда произносила клятву, единственный раз, когда она была в особняке Фаер. Такие важные, довольные собой, избранные богами, наделенные невероятными способностями. Вряд ли кто-то из них жалеет о своей судьбе. Вряд ли кто-то разделит ее чувства. Она вспомнила  Себастьяна, простого и веселого паренька, любившего повеселиться, который на территории своей группировки стал таким важным и подозрительным, будто бы не с Каллисто плавал и нырял по винным водам подземной пещеры. И потом Реклайн, которая относилась к простым смертным как к чему-то второсортному, чье убийство наверняка даже не замечают боги. Как убийство муравьев, раздавленных под подошвой ее сапожек. Кто из них руководствовался хоть какой-то моралью? И кто сказал, что в скором времени она не станет такой же? Она уже убивала. Все хранители, вольно или нет, но убийцы. Вот на такой радостной ноте Каллисто и устремилась на выход.

Отредактировано Callisto Kranakis (04.02.2014 14:38:16)

Ничего негативного или отталкивающего для нее брат Евгении не сделал, коснувшись руки: все в нем было ладно да складно, но он был жениным братом, а это практически возводило его в ранг святости и непорочности, по крайней мере в представлении Каллисто. Она скорее слегка удивилась тому, что он ее остановил и испытала некоторое разочарование, что он не дал ей сбежать тогда, когда Жени еще не было дома. Но разве можно было ему отказать? Никак нет. А вот повышенный интерес к царапинам, которые оставил на ноге кот, это ее в некоторой степени испугало. Она не привыкла к такому вниманию ни к себе, ни к своим синякам и ссадинам. Это внимание смущало и заставляло нервничать. Она бы и сама разобралась с ними, когда приехала домой, так что вполне протестующе приоткрыла рот, чтобы начать возражать, при чем возражать с чувством, с толком, с расстановкой, а внутренне просто агонизируя от тех эмоций, которые вызывали в душе амазонки желание мужчины, пусть и жениного брата, смазать спиртом ее поцарапанную коленку. Может, для кого-то подобное и было в порядке вещей, но не для нее. В этом для нее было что-то противоестественное, что ей нелегко было принять, такая забота разоружала, смущала, вносила хаос в ее представления о мире. Ей было бы проще победить чудовище, оседлать дикого мустанга или же вытащить раненого бойца с поля боя, чем кому-то позволить вот так позаботиться о себе. Только открыла рот, чтобы как можно спокойнее произнести свое категоричное "Нет, не надо!", как споткнулась о его смех и улыбку, только на одно мгновение позволив сомнению завладеть ее мыслями. Каллисто невесело улыбнулась в ответ, а Александр уже продолжил подготовку к процедуре. Она тоже автоматически глянула на свою ногу, особенно пострадавшую от нападения кота, горестно отмечая про себя как жестоко тот поступил с колготками. Сам факт, что Александр этого не забыл и обратил на это внимание, заставил ее поджать от досады губы. Надо же какая неловкость. Она бы предпочла не думать о дырках в темном капроне, светлевших на ногах пятнами кожи, просто забыть об этом, раз уж это случилось и до дома совершенно ничего не придумаешь. Тут она заметила стрелки, уже побежавшие вверх по ноге, и невольно вздохнула, представляя как все это время на это смотрел новообретенный родственник. Бабушка бы осудила ее за то, что она была не в вечернем платье на этой встрече, а уж в таком виде и подавно, но тут стоило не забывать о коте - непосредственном виновнике, который очень даже поплатился за покушение на пирожки. Впрочем, порванные колготки - только незначительные мелочи. Неприятные мелочи, которые делают тебя неопрятной, неубедительной и вообще черти знает какой. Вздохнув и проследив напряженным взглядом за упавшим на диван пиджаком и ослабленным галстуком, Каллисто только набрала воздуха в легкие, чтобы проявить таки необходимое упорство в отказе от убийства болезнетворных бактерий, как Александр продолжил говорить. Выслушав его, Каллисто так и не пошевелилась и не поспешила вставить свою просьбу-мольбу-требование оставить ее царапины в покое, потому что спину обожгло уже знакомым ощущением, будто бы легкая невидимая рука играла на черных линиях тату на спине, как на струнах арфы. Холодные прикосновение ледяных пальцев, усыпанных острыми и очень тонкими иголками. Хочется тут же ухватиться за спину и хорошенько ее почесать, чтобы избавиться от ощущений, а еще лучше потереться спиной о стену или диван. Но ведь нет никаких пальцев, только зуд на несправедливость и ложь.
Каллисто растеряно и с немым вопросом в глазах уставилась на Александра, гадая то ли это он так ее "понимает", то ли это несправедливость сестры по отношению к такому заботливому и хорошему брату... Ну, конечно же! Как можно о таком человеке подумать иначе? Тем более, что он то знал, что она хранитель Фемиды. Это была обида в его голосе? Это несправедливое отношение Жени задевало не только его, но и ее саму. Она искала Женю, переживала, рискуя очень многим, потому что именно Тихонова была ей важнее, чем вся эта ерунда с группировками. И вот также она поступает с братом? Женя просто заработалась. Она просто не знает какую боль причиняет любящим ее людям. В "любящих" она с легкостью и даже радостью записала как себя так и его - двухметрового младшего братика, большого, взрослого и в то же время нуждающегося в сестринской любви и внимании. Всем нужна семья. Умилительно, право слово. Невольно растрогавшись и от того смягчившись, Каллисто пробормотала:
- Да, должно быть неприятно. А я ее не застала, но если бы не мой знакомый, то могла бы просто так оттуда и не уйти, - все в ней говорило "как я тебя понимаю", - В группировки лучше не соваться. Это... как минимум может быть опасным. Хранители убивают людей как орешки щелкают, а Женя... она о тебе заботится. Это не тот мир куда нужно стремиться. А я бы сказала иначе. Это мир, откуда следует убегать со всех ног, - она не была уверена в этом своем утверждении. Счастливые лица хранителей говорили об обратном, но для Каллисто начало знакомства и первое время в группировке было не самым удачным. Тут она вспомнила о том, что он намеревался сделать, но немного поздновато. И вместо того, чтобы пытаться его остановить, дождалась когда он скроется в спальной, расстегнула куртку, быстро ее сняла вместе с шарфом, сорванным с шеи, бросив на стул и запустив руку за ворот своего кардигана на спине. О, блаженство! Главное, чтобы ее не застукали за подобным занятием. Краем глаза поглядывала на дверь, а сама усердно почесывала между лопаток, а когда он вернулся, то провела под краем ворота жакета пальцами так, опуская руку вниз, будто бы ей было жарко.
- Жарковато, - бросила оправдывающийся взгляд на куртку, лежащую на стуле, а затем подняла шарфик и стала снова наматывать на шею, нервничая и волнуясь, будто бы тут до его прихода не просто топталась на месте, не посмев даже присесть на диван, а вытворяла что-то противозаконное или неприличное. Предчувствуя надвигающуюся экзекуцию, она все-таки предприняла попытку ее избежать.
- Не стоит беспокоиться, эти царапины - ерунда. Правда. Всего лишь кот, - уверила она дальнего родственника, даже не желая смотреть что он там притащил. Ее душа снова потянулась к входной двери, только теперь она не знала как не обидеть такого сердобольного братца, такого чувствительного и заботливого человека. Девчонки с ранчо над нею ржали бы как кони. Можно было и потерпеть ради семейного объединения, но очень уж не хотелось, так что она даже не заметила как перешла на "ты", - Я почему то подумала, что ты один из хранителей. Но это безусловно было бы слишком. В одной семье два хранителя. Да и как бы вы одновременно нашли талисманы? - рассуждала она вслух, - А без талисмана хранитель бесполезен, - взяв его за руку и желая поддержать его просто и по-дружески, Каллисто, ободряюще улыбнувшись, сказала, - Если бы Жене было все равно, она бы от тебя ничего не скрывала. Вот что ты сделаешь, скажем, если при тебе на нее нападут? Есть хранители, которые не способны защищаться и защищать. Вот Бастиан, например. Он превращал воду в вино. Но чем ему это поможет, если нужно спасать свою жизнь? Напоит своих врагов? А что ты вот будешь делать, если тебе какой-то хмырь начнет лезть в голову и внушать что-то? - она вопросительно посмотрела на него, убирая руку, и поведя плечами, будто бы разминая их, - Зачем тебе туда? - скорее риторический вопрос, - Это все на самом деле несправедливо, но как бы ты поступил на ее месте?

Отредактировано Callisto Kranakis (06.02.2014 20:13:31)

На лице Александра неуловимо, но все же отражалась какая-то скрытая внутренняя буря эмоций, которая не разрушала его внешнего спокойствия, но чувствовалось как он сдерживает ее, прилагая для этого немало сил. Так сильно переживает о сестре - заключила для себя Каллисто, не зная чем и как помочь несчастному брату. Сердце ее не выдержало его откровений и разрыдалось кровавыми слезами сочувствия и сопереживания, прекрасно представляя, что на его месте она точно также бы переживала, а еще приложила бы все усилия, чтобы вырвать Евгению из древнегреческого логова хранителей. Она не была способна помочь себе, но в этой ситуации она могла бы еще и навредить славному парню, например, если подробнее расскажет ему адрес особняка. Каллисто разрывалась между желанием помочь ему и не навредить, в том и в другом случае проникнувшись к нему невероятным состраданием и симпатией, будто бы речь шла о ее собственном брате. На его слова о том, что он не кусается, она едва ли не фыркнула, но сдержалась и обреченно вздохнула, шаря глазами по комнате в надежде то ли отыскать какой-то повод отменить процедуру, то ли запасной выход для таких вот ситуаций - что-то вроде веревочки, дергая за которую можно в тот же миг катапультироваться. Но ни веревочек, ни даже кнопочек не было. От шарфа Каллисто незаметно для себя перешла к перебиранию прядей волос, машинально выуженных из-за плеча.
- А я и не боюсь, - пролепетала она как-то слишком неуверенно, немножко хмурясь, будто бы убеждая саму себя, присаживаясь на диван и сдвигая чертовы коленки, но не потому что боялась его прикосновений, а потому что сама ситуация в общем казалась ей настолько противоестественной и дурацкой. Лучше бы он укусил ее, чем вот так становился на колени, улыбался и гладил по ноге. Эта мысль показалась еще более нелепой, но по крайней мере веселой. Собственным мыслям и этому неподражаемому очарованию в лице Александра Тихонова, движения которого были размеренными, со знанием дела, а в глазах которого отплясывали такие добрые и веселые черти, Каллисто не удержалась и улыбнулась, расслабляясь и изящно приподнимая ногу на носочек, только слегка подтянув юбку вверх, так сказать, чтобы "доктору" было удобнее подобраться к этим жутким и наверняка "смертельно опасным ранам". Не взирая на всю незатейливость момента, напоминающего детскую забавную игру, Каллисто отстраниться никуда не смогла: позади была не Москва и даже не Афины, но никуда не прогибаемая спинка дивана. При этом она еще и держала в руках какую-то наверняка очень важную хрень, деть которую никуда совершенно не получилось бы. Можно было бы начать возражать, возможно, даже было нужно, но Александр был так мил и непосредственен в своем разглядывании этих жутких кровоточащих ран, так увлечен процессом, прямо как полевой хирург во время сложной операции, что Каллисто непроизвольно затаила дыхание, просто наблюдая как такое чудо вытворяет с ее ногой всяческие манипуляции. Было ужасно неудобно, странно, невозможно и невыносимо, но одновременно увлекательно и приятно. Как же Женьке повезло с братом! Разве можно было сопротивляться ему? Ни тогда, ни сейчас. Чувствуя себя полной идиоткой, тетушка Каллисто вздрогнула, едва слышно ахнув на вздохе, когда он окончательно порвал ее итак поврежденный капроновый армор. А затем удивленно и тихо выдохнула, окончательно и бесповоротно разулыбавшись, мысленно чертыхая себя и свою дикость в отношении заботливого и внимательного человека, а также свое несвоевременное осознание того, что, сняв она колготки до процедуры, все было бы гораздо проще. А еще было бы проще, если бы ничего такого не было. Кто ее дернул начать разговор с котом? Каллисто, не переставая себя ругать, попыталась начать рассматривать вазочку на столе, но ее взгляд то и дело невольно возвращался к улыбающимся теплым глазам Александра, чье благодушие и настроение просто не могли не располагать к себе.   
- Не надо мне жениных колготок, - сказала она смущенно и весело, - Я пойду без них, - а потом улыбнулась еще задорнее, - Нет, ты, конечно, их как бы... эм... Очень живописно, - она махнула рукой с ватой в сторону рваных колготок, - Но их лучше снять. Иначе бабушка подумает, что на меня напали. А осень в Афинах не такая холодная, как осень в России,- она буквально вынудила себя прикусить язык, чтобы в пылу волнений и смущений не продолжать говорить первое, что приходит в голову, старательно начав рассматривать люстру под потолком. Осень нас тупила. Какая интересная люстра! Что-то в ней определенно есть русское. Какое необычное решение декоративно оформленной арматуры. Ащщщ! Видел бы он мои настоящие боевые раны... Дожили. Дожили! Какой позор! Амазон... ой! Амазонка хренова. Каллисто старалась стоически переносить все ощущения. Все без исключения. О, люстра! Какие... необычные, я бы сказала даже - радующие глаз узоры. Невольно вернувшись к Александру глазами, Каллисто, не смотря на все свое сопротивление, снова солнечно улыбнулась. 
- Приходите к нам с Женей в гости. Бабушка будет очень рада. Это на *такой-то* улице *такого-то* дома. А где находится особняк я тебе скажу, но только если ты пообещаешь, что ни за что и ни при каких обстоятельствах не будешь рисковать собой.
Ее взгляд стал более серьезным и встревоженным. Видно было, что она еще сомневается. Пообещать одно. Он ведь может и сердцем матери поклясться, как в продолжение игры в доктора, и на крови, и именем дедушки Ленина, но потом, когда коснется дела, позабыв обо всем, просто сделать неверный шаг. Такой как он определенно это может, такой заботливый, такой добрый. И как истинная амазонка, которая, не зная, что делать дальше, шла в атаку и нападала первой, так и рыжая в завершение всего марлезонского балета, все еще удерживая в руках какую-то аптечную хрень, потянулась вперед, пока Тихонов не уполз или не встал во весь рост, по-братски, весьма целомудренно, но с чувством и от всей своей греческой души приобняла Александра.
- И спасибо. Жене очень повезло, что у нее есть ты, - и похлопала его по спине кулачком, сжимающим бутылочку с антисептиком.

Отредактировано Callisto Kranakis (09.02.2014 12:47:23)

Отчего-то его прикосновение к спине вызвало странные ассоциации в напряженной рыжей головушке, пожелавшей в ту же секунду, чтобы он сильнее вжал в нее пальцы и поводил ими вверх-вниз как раз там, где они мгновение назад были. Не то чтобы зуд не прекращался или был настолько невыносим, но и ощущения покоя тоже не было, выбивая Каллисто из колеи еще больше, итак взволнованную, чувствуя как разряды несправедливости или чего-то там еще время от времени электрическим током покалывают ее, поглаживают, не позволяя о себе забыть, вынуждая водить плечами, невольно сильнее жаться спиной к спинке дивана или время от времени ерзать. Не пускаясь в столько глубокие размышления о природе этих ощущений и убедив себя, что это остаточное явление, Каллисто смотрела в эти открытые глаза напротив, даже стыдясь того, что не до конца искренна с Александром, теряясь в его взглядах, жестах и том, что он делал. А он все это время странным образом заботился о ней, от чего Каллисто так мучительно хотела провалиться под землю. Милый, замечательный Александр, уделявший внимание кошачьим царапинам. Отчего-то хотелось отойти, выстроить какую-то дистанцию, дать себе передышку, чтобы прийти в себя, посмотреть на все более трезво и правильно, но позволить себе обидеть его она не могла, так и купаясь в угрызениях совести и той неловкости, которую вызывали в ней его действия. Она посмотрела на пластырь, наклеенный на ноги и смутилась еще больше, внутренне буквально сражаясь с огромным желанием тут же сорвать его. Приходилось все принимать и терпеть. Каллисто вымучено и немного виновато улыбнулась ему, будто бы он мог прочесть ее мысли, а затем снова опустила взгляд на его труды, на какое-то мгновение даже радуясь за Тихонова, что он не постоянно по жизни рядом с Каллисто, потому что одним пластырем тогда бы он не отделался, а сама Каллисто умерла бы от такой доброты и сердечности, вся забинтованная и перебинтованная с ног до головы. То она сама себя порежет, чтобы принести жертву богине, то ее кто-нибудь покусает, то с лошади упадет, то еще что-нибудь. Жизнь хранителя Фемиды бурлила так сильно и делая порой такие неожиданные повороты, что вот этот мужчина, который заклеивал пластырем царапины на ногах, он казался каким-то даже немного нереальным, каким-то сказочным персонажем из доброй детской сказки. Впрочем, как бы там ни было, но верить Каллисто ему не переставала, только исподволь чувствуя что-то неладное, но спихивая все на свое волнение, просто потому что хотела верить всем своим сердцем. И пусть какие-то сомнения и проскальзывали под одеждой, покалывая спину и беспокоя ее своим присутствием но она оставалась глуха к ним и слепа, не желая даже мысли допускать о том, что с родным человеком нужно вести себя более осторожно. Совершив такой бросок в его сторону и даже заключив в объятья, она рассчитывала этим не только выразить свою глубочайшую признательность, но и поставить жирную точку, чтобы, наконец-таки, завершить экзекуцию по расклеиванию светлых полосочек на ее ногах, подняться и увеличить между ними дистанцию, чтобы хоть как-то, но привести свои растрепанные чувства в порядок. И свобода уже была близко. Она даже была согласна не сдирать с себя пластырь и остаться в таком виде, пока не выйдет за дверь. А там уже, когда Александр не сможет ее увидеть, она отлепит ненавистные полоски и навсегда распрощается с ними, прежде чем сядет в такси, а потом будет вспоминать с улыбкой, а однажды, когда они будут отдыхать с девчонками с Башни, с хихиканьками и хаханьками, может, даже расскажет, как молодой симпатичный парень обхаживал ее царапки. И они ей не поверят, но обязательно посмеются вместе, потому что это будет как всегда добродушно и весело, только своей компанией таких же амазонок, как и сама Каллисто, чьи царапины никто и никогда не облизывает. Так уж повелось. И да, ей будет приятно об этом вспоминать. А сейчас хотелось очень встать и хотя бы немного и ненадолго, но оторваться от такого очаровательного брата, но едва руки стали свободными, они тут же угодили в его ладони и там остались. Это было куда более непривычно, но ведь Тихонов не был для нее чужим человеком. Ведь так? Каллисто внутренне затрепыхалась, но мигом поняла, что нужно еще проявить терпение, совсем немного, потому что для Александра это было важно. Затолкав свои желания куда подальше, она стоически посмотрела в его глаза, искренне желая ему счастья, растаяла под его решительным и благородным рвением помочь родной сестре и растеклась по нему своими сердобольными канапушками, готовая рыдать от его честности и прямолинейности и в тоже время своей взбеленившейся спины, прожигавшей своими предчувствиями дыру в ее позвоночнике. Каллисто сильнее сжала свои пальцы на его, закусила губу, а потом улыбнулась, стараясь всеми силами не выдать своих странных ощущений и прячась за этой своей улыбкой. В чем было дело? Несправедливость по отношению к брату? Несправедливость от того, что она хочет рассказать ему все то, что он хочет знать? Разбираться и гадать было бы бессмысленно. Не хотелось, было лишним, глупым, незначительным. Остаточное явление, не более, но такое гадкое и зудящее, противное со всех сторон. Ах, почешите мне спину! Просто не нужно было показывать ему свои ощущения, никому и никогда. И такого несвоевременного беспокойства, которое  только усиливалось от той мысли, что Женя может вернуться в любой момент.
- Я понимаю, это...
Адрес уже поблескивал на ее языке, уже виднелся в приоткрытом рту, готовый вот-вот перескочить в его уши и с радостью и готовностью послужить на благо отечества, какое бы они ни было, но вместо того, чтобы сказать заветные слова, Каллисто удивленно уставилась на сашину грудь, виднеющуюся из расстегнутого ворота рубашки, и замерла.
- Это чешуя Пифона?! - воскликнула она, на какое-то время позабыв и о Саше и об особняке. Рука ее выскользнула из сашиных и уже беспардонно ощупывала пластину на его шее, - Невероятно! Я про нее читала. Откуда она у тебя? - она вопросительно посмотрела на Александра, будто бы пытаясь в его глазах прочесть историю откуда она у него появилась или же иначе взглянув на простого добродушного парня, не являющегося хранителем, но обладающим столь мощным и редким бриллиантом среди артефактов. Да, определенно в Саше что-то изменилось после такой находки на его теле, - Ты сам то знаешь, что это? Это такая редкая вещь! Никому не показывай, что она есть у тебя, - было так трудно оторваться от чешуйки, так хотелось ее рассмотреть со всех сторон, но все-таки она была не шее у Александра, а не в ее руках или даже за стеклянной витриной какого-нибудь музея. Конечно же, можно было сесть ему на коленки или же попросту забраться на голову, но Кранакис не стала этого делать. Каллисто немного отстранилась назад, не без сожаления опуская артефакт туда, где он и был - за ткань его рубашки, машинально и коротко проведя по его груди рукой, будто бы прощаясь с чешуей и предлагая ей там устроиться поудобнее. Глазки ее определенно блестели. Родственники ее многочисленной семьи умели удивлять, ничего не скажешь.
- Эта чешуя дракона, который семь раз обвивал Дельфы своим телом. Частичка самого дракона, обладающая очень сильной ментальной защитой для своего владельца, которая не позволяет проникнуть в его разум... А впрочем, - улыбнулась Александру, - Ты наверняка все это знаешь, - она тут же поднялась и сделала шаг в сторону, - Удивительно как такая маленькая вещица способна творить такое. То есть, - она обернулась на него, - Если захочу на тебе опробовать свою технику, она скорей всего не сработает,- да, она просто размышляла вслух, по-настоящему увлеченная артефактом, но в какой-то момент опомнилась и снова обратилась к Тихонову, - Я на минутку, - и показала ему в сторону своего предполагаемого маршрута в ванную, - Я все-таки их сниму, - провела рукой по бедру, таким образом намекая на разнесчастные колготки, -  А аптечку не убирай. Можно я попробую на тебе свою технику? Это не опасно и довольно быстро. Если сработает - тебе даже понравится. А ты скажешь работает она или нет, расскажешь мне свои ощущения, - уже ближе к ванной и погромче, чтобы он услышал ее, - У тебя есть нож или бритва? Что-нибудь острое желательно,- после этого Каллисто скрылась за дверью, чтобы снять ненавистные колготки и остаться просто как есть - с голыми ногами, весело обклеенными пластырем. Рюкзак она прихватила с собой. Но на пол пути все-таки решила уточнить, сгорая от нетерпения и восторга, поэтому тут же выглянула из ванной, пряча за дверью все остальное с отчасти спущенными колготками и крикнула:
- Ты же не будешь против?!

Отредактировано Callisto Kranakis (12.02.2014 14:24:05)

Сняв свой изорванный доспех, Каллисто скомкала тончайший капрон и положила на какое-то возвышение рядом с собой, поправив лямки рюкзака и засмотревшись в зеркало на конопатую и улыбнувшуюся рожу, стянув с шеи шарфик и расстегнув несколько верхних пуговиц на своем кардигане. Шарфик так и остался у нее в руках, на которых она на мгновение задержала свой взгляд, чтобы пробежаться глазами по белым ниточкам шрамов, где-то светлее, а где-то почти незаметных, оставленных в свое время во время жертвоприношений. Ручка скользнула за ворот кофточки и прошлась подушечками пальцев по коже, на которой, она точно знала, был изображен меч. Потом она наклонилась и изучила узоры из пластыря на своей ноге, невольно улыбнувшись, но не решившись избавиться от них, даже под предлогом. Делать порез на себе не хотелось, но Каллисто, начиная понимать, что именно от нее требуется, уже перестала безжалостно полосовать себя, пуская кровь наиболее простым способом из всех возможных. Маленькая царапинка, вроде тех, что оставил на ее коже кот. Так, по крайней мере она надеялась, будет и сейчас. Там, за дверью в комнате был человек, на груди которого был совершенно необыкновенный артефакт, притягивающий к себе все ее внимание. Поэтому в предвкушении обращения к равнодушному богу, она быстро обернулась, чтобы взять свои разнесчастные колготки и, наконец-таки, проводить их в последний путь, например в мусорку, или же, как минимум, спрятать в рюкзачок, чтобы потом избавиться, но никак не бросать их здесь, чтобы гостеприимный хозяин, прогуливаясь по своей квартире, на них наткнулся. Боже упаси! Фемида защити от зла и от потери колготок в чужой квартире! Но колготок действительно не было, то есть совсем.
Каллисто растерялась и тут же принялась крутиться, вставая на цыпочки, приседать и заглядывать под раковину, выискивать за унитазным бочком. Нигде, их совершенно нигде не было. Озадаченная и крайне смущенная, она все таки вышла из ванной, не уверенная, что не нужно теперь бежать куда глаза глядят, только бы не дождаться момента, когда ее колготки отыщет Александр. Вот этого бы ей очень не хотелось. Мягко ступая босыми ногами, она вернулась в комнату, глядя на Тихонова так, будто бы надеялась, что тот, как минимум, уже порезал ее колготки на флаг и размахивает ими над головой, но ни на Александре, ни в его руках колготок не было. Чудеса какие-то! Она пошла к нему, вежливо улыбнувшись, не видя, что небольшой комочек капроновой ткани зацепился за застежки ее рюкзака и все это время спокойным образом прячется от нее за ее же спиной, легкий, почти невесомый, а потому и такой незаметный. Присела к нему на диван, сперва на краешек, выискивая глазами то, что недавно у него просила. Нож? Лезвие? Протянула ему руку.
- Нужна только капля крови, - и ждала, что он эту каплю как-то да выдавит. И не просто так, а нанося хранителю Фемиды самые что ни на есть физические повреждения, а значит, если он не испугается, то она сможет и другую технику опробовать. Только тут важно не зарезать его. Это было бы также неприятно как и потеря колготок. Даже более. Каллисто, конечно же, пыталась бодриться и шутить, улыбнувшись своим мыслям, но воспоминание о том, что где-то в ванной лежат ее потерянные колготки, все еще не оставляло ее. Меч все-таки был опасен и многие его свойства и качества Каллисто не понимала до конца. Если Александр согласиться, то она использует его. Но ведь он не преступник и лжец! Ему совершенно нечего опасаться. Тогда почему Каллисто так нервничает? Почему она боится это делать? Александр - владелец такого сильного артефакта. Вполне вероятно, что чтобы она не сделала, это не сработает. А если? А вдруг? Нет, это просто невозможно. Только если меч и его свойства не сильнее, если он не воспримет как угрозу этот порез, но это было бы глупо. Если она увидит в глазах жениного брата хотя бы каплю сомнения, она отступит. Так она решила, протягивая ему руку и ожидая, что он поможет ей довести ритуал до конца. Глаза ее закрылись, губы почти безмолвно зашептали слова молитвы. Потом она открыла их и посмотрела ему в глаза, с таким трепетом и интересом, будто бы он был зеленого цвета и из носа у него выплывали светящиеся шарики, поющие писклявыми голосками рождественские песенки. Она заглядывала ему в глаза, отмечая для себя любое изменение на лице и стараясь что-то там для себя понять. 
- Ничего? – и улыбнулась ему, отстраняясь, потому что смогла сама увидеть, что техника не подействовала, - А если я попробую еще? Но в этот раз – никакой крови, - она поспешила его уверить, чтобы только он не отказался, - Ты не пугайся, хотя в целом это не самое приятное зрелище. Но со стороны виднее, - с этими словами она расстегнула оставшиеся две из трех застегнутые пуговички на кардигане и с сомнением посмотрела на мужчину. Все-таки это было не очень удобно, но выбор был не велик: или рвать на себе одежду или же попытаться обнажиться сейчас в угоду эксперименту, надеясь, что Александр уже не маленький мальчик, у которого случится сердечный приступ, а она сама не кисейная барышня. Вроде бы не такая. Но рука ее остановилась на последней пуговице, теребя ее и не решаясь завершить начатое.
Может быть, это была и плохая идея. Может быть, лучше было не спешить со второй техникой, но искушение было велико, - Только ты не смотри, - сказала она и отвернулась от него сама, оставшись сидеть к нему спиной, расстегнув злосчастную пуговицу и сняв кофточку вместе с рюкзачком, забавное украшение которого в виде своих колготок - так и не заметила. На ней оставалась белая майка без рукавов на тоненьких бретельках и нательное белье. От маечки она избавилась быстро, сняв ее через голову, а вот чепчик для близнецов только расстегнула, вывернув руку и какое-то время сражаясь с застежкой, но полностью не стала снимать. Делала она это все размеренно, не спеша, явно недовольная тем, что ей приходится такое делать, но отложив все самобичевание на потом. Лицо ее было сосредоточенным, сама она была вся сконцентрирована и больше не поворачивалась.
- Ты готов? Не волнуйся, ладно? Я буду очень аккуратна. Не делай резких движений, - она вздохнула, выдохнула, обхватила свою шею руками под копной рыжих волос и принялась массировать ее, гладить, тяжело дыша, сильно водить руками от шеи вниз, туда, где была татуированная гарда меча. В какой-то момент кожа на шее внезапно разошлась, выпуская из лопнувших краев белую кость позвонка, отчего-то практически бескровно, которую Каллисто ухватила руками и рывком вытащила вверх. Тихо вскрикнув, потому что, черт побери, к такому ощущению привыкнуть просто было невозможно. Кость оказалась самым настоящим мечом, вроде как даже из стали, который амазонка крепко держала за гарду, украшенную набалдашником из кости. Обоюдоострый и заточенный клинок меча, не обжигая своим пламенем, пылал огнем, а спина была совершенно целая, кожа с татуировкой на ней гладкая и ровная. Каллисто повернулась к Александру, совершенно уверенная, что даже удивления не увидит на его лице, держа горящий меч в руках и стараясь сильно не прыгать, чтобы белье не соскочило при движении окончательно, приложив кофточку к груди, придерживая свободной рукой, а заодно и прикрываясь. Все чин чинарем, если не считать опасное оружие в ее руке, объятое огнем.

Отредактировано Callisto Kranakis (17.02.2014 00:40:13)