Вверх Вниз

Под небом Олимпа: Апокалипсис

Объявление




ДЛЯ ГОСТЕЙ
Правила Сюжет игры Основные расы Покровители Внешности Нужны в игру Хотим видеть Готовые персонажи Шаблоны анкет
ЧТО? ГДЕ? КОГДА?
Греция, Афины. Февраль 2014 года. Постапокалипсис. Сверхъестественные способности.

ГОРОД VS СОПРОТИВЛЕНИЕ
7 : 21
ДЛЯ ИГРОКОВ
Поиск игроков Вопросы Система наград Квесты на артефакты Заказать графику Выяснение отношений Хвастограм Выдача драхм Магазин

НОВОСТИ ФОРУМА

КОМАНДА АМС

НА ОЛИМПИЙСКИХ ВОЛНАХ
Paolo Nutini - Iron Sky
от Аделаиды



ХОТИМ ВИДЕТЬ

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Под небом Олимпа: Апокалипсис » Отыгранное » Ищу родственную душу. Б/у не предлагать!| wrong way


Ищу родственную душу. Б/у не предлагать!| wrong way

Сообщений 21 страница 25 из 25

21

Девчонка только сладко потянулась, плечиком повела, как пластелиновая под этой самой пятерней, дыша порывисто, пребывая в своих эротических сновидениях, права врываться в которые она никому не давала, скупив на ночные сеансы все билеты в этом кинотеатре. Так что спецэффекты от прикосновений казались лишь приятным дополнением внезапно нахлынувших ощущений от кинофильма с ним. С кем-то, от кого веяло такой силой, что захватывало дух, к кому тянулась всем сердцем и кого боялась. Не знала, не понимала, не могла осознать всего в нем, распознать, прочитать. И еще боялась к нему повернуться, проснуться, спугнуть, потому что нравилось это прикосновение. И только едва-едва где-то краем сознания не смогла понять где же сон, цепляясь за едва слышимые слова. Чьи-то слова. Кому-то. Не получится, - эхом дрожал в ней его голос, просачиваясь сквозь кожу. Такой родной и знакомый голос. Как же страшно, как же одиноко. Она тянулась к нему, сама не понимая чего же хочет на самом деле. Тянулась душой. И еще некоторыми местами. Очень хотелось нырнуть в него и исчезнуть, почувствовать себя защищенной, в безопасности, потому что он такой... Рука на животе - это было самое простое и естественное, что только могло быть. В ее дреме. Незнакомое, странное ощущение его горячей ладони. И чувствовать как от низа живота оно растекается сильным жаром, огнем, идущим изнутри, как будто бы одним прикосновением он разжег в ней очаг. Хотеть потушить его, заставить исчезнуть, чтобы он прекратил жечь. Неожиданно Каллисто совершенно точно ощутила толчок в своем животе в ладонь, лежащую на нем. Такой явственный и сильный, что невольно вздрогнула, всполошилась, не понимая, что случилось и какая это мышца там или что-то подобное так ярко отреагировали на прикосновение к ней мужчины. Она не просто смутилась, она побледнела, хватая воздух ртом и растеряно поворачиваясь к незнакомцу, позволяя его руке соскользнуть, соседство с которым внезапно стало таким жарким и близким, что это показалось ей даже немного неприличным. Упс. Словила себя на том, что халат распахнут, а кроме него на ней совсем никакой одежды нету. Боже, как же неудобно! И только пульсирующие в ее голове слова о природе, о том какая она у него и что он совсем никак не осуждает убийство, а еще ощущение от прикосновения руки на животе. Она вздохнула, стараясь привести себя в чувство, взяв его за ту саму руку, а другой рукой быстро запахивая свой халатик. Руку его держала бережно, как гадалка, гадающая по тыльной стороне ладони, или военная медсестричка, проверяющая пульс у раненого бойца, или же внимательный констебль, следящий, чтобы преступник не улизнул и не начал творить свои такие приятные противозаконные действия. Каллисто - законопослушный гражданин, не смотря на то, что ну совсем не получается следовать своим старым принципам, а новые еще не нарастив. Все менялось слишком быстро и она чувствовала себя совершенно беззащитной, а какой воительнице понравится такая "потеряшность". Каллисто дрожала. Живот горел, а руки и ноги были холодными. Но дрожала она не потому.
- Ты не такой, - внезапно сказала, сама не ожидая от себя такой самоуверенности, но отчего-то следуя за тонюсенькой нитью, которую протягивала ей ее интуиция, - У тебя добрая и хорошая природа, - прозвучало немного по-детски, но она имела ввиду именно это, - Иначе ты бы бросил меня, - Или убил, - Я же ничего не могу тебе дать, совсем ничего, - она немножко придвинулась к нему, спрятав свои груди и бедра в халате, пусть и без пояска, потеряв его где-то в постели. Придвинулась не для того, для чего обычно и наверняка женщины чаще всего падают на его плечо. Просто была в этом человеческая потребность, почувствовать его, хотя бы вот так, целомудренно лбом упираясь в его плечо и не выпуская руки из своих рук. И еще подпирала его острыми коленками, не заныривая к нему под одеяло и оставляя ему свободу. Просто лоб требовал быть прижатым. И еще кое-что, но этого вполне могло хватить. Темнота вокруг давила и пугала. 
- Ты же не обидишь меня, - шептала она, - Я знаю. Я всегда знаю, когда мне врут, а когда нет. Это мое проклятье.
На мгновение ее взлохмаченная голова оторвалась от его плеча и она на него посмотрела, слегка приподнимаясь. Внимательно, таким уже знакомым ему взглядом няньки, которая тревожится и переживает, силясь рассмотреть его лицо.
- Ты весь горишь, - ее холодная рука чувствовала исходящий жар от его ладони. Она потянулась рукою к его лицу, чтобы ласково и осторожно коснуться лба, а затем и щеки, чтобы понять, что он действительно пылает, как вечный огонь, а жар его болезненный и нездоровый, - Боже мой...
Мысли разлетелись в разные стороны. Вопрос о собственной безопасности сразу же стал каким-то неактуальным. Она пыталась сообразить как ему помочь, с чего следует начать, как облегчить его состояние. И вспоминая где аптечка, как называются антибиотики, какие нужны, какие будут лучше всего. В нахмурившейся веснушчатой голове теперь были только градусники, повязки на лоб, аптечка в расквашенной ванной. В груди все сжалось, закрутилось невыносимым танцем сострадания, необходимости позаботиться о нем, помочь во что бы то ни стало. И так сильно, как будто бы знала его всю жизнь и не могла просто даже думать иначе.

Отредактировано Callisto Kranakis (28.12.2013 04:02:55)

+2

22

И, словно преступленье, меня к себе влечет искусанный в смятеньи вишневый нежный рот... Насколько все было бы  проще, будь его заинтересованность проявлением обычного химического притяжения полов. Гладкая кожа под рукой  больше не казалась прохладной, будто что-то или кто-то впитывал его горячечный жар. Насколько все было бы  естественней, будь его потребность какой угодно иной, отличной от нестерпимого зуда познания. "Ты слышишь меня?" - непроизнесенный вопрос сквозь электрическую пелену прикосновения, - "Ты знаешь?"  Упругий толчок в ладонь, невысказанным ответом "Слышу! Знаю!" от невоплощенного, а созданного двумя, едва зачатого, но уже сознания. И томительное желание вонзиться пятерней когтей в доверчивое чрево, вскрыть окружностью разреза, добраться сквозь эпидермис, жир и мышцы до сизого маточного пузыря, взглянуть глазами на него, еще телесно не сформированного, но уже окруженного плотным коконом наследственных чар. Увидеть и погубить чужое творение. Старательно безвольная рука скользит, падает куда-то в махру халата, чтобы быть выуженной оттуда и застенчиво пропальпированной тонкой лапкой в редкую россыпь веснушек. Молодая мать, Хранительница, кутается в свои халатные занавеси, устричкой жмется к мужскому плечу, с добродетельностью непорочной девицы поминает богов. И Змею становится смешно, клокотливо где-то в подреберии от ее непрошибаемой уверенности в правдивости их языческого дара.
- Конечно, не такой, - он поворачивается к ней всем корпусом, привстает на локте, отчего бок пронзает короткой злой  болью. Веки больше не скрывают веерами ресниц от нее, проснувшейся, взгляд и узкие зрачки горят яростной  торжествующей зеленью. Простая физика из отраженного света, зеркального клеточного слоя в теле глаза, тонкой, беспрестанно движущейся пленки гравитационного веретена и насыщенного собственным фосфором организма, а какой терапевтический эффект для тех кто бродит с одним мерилом на всех. - Отправляю к праотцам исключительно по доброте душевной и только в случае самообороны, а в свободное от заупокойных молебнов время занимаюсь коллекционированием... бабочек.
Увы, выдержать до логического конца зловещую доверительность в голосе Натхайру не удалось. Интимно смятые простыни не способствовали, а может неприкрытая дверца шкафа. Клокочущее взорвалось, вспыхнуло, бессовестно доказывая вредность эмоционального воздержания и с протяжным "фрррррр", сверкая зубами, глазами и бинтами, дракон завалился обратно на подушки, содрогаясь от хохота. И даже вонзившиеся в ребра раскаленные иглы не могли умерить его веселости. Подумать только, он голодный, забинтованный как мумия, в одном белье, в чужом доме, в чужой кровати, подраненный в самой пресловутой дворовой драке пытается доказать полуголой беременной татуированной девице, что подобных ей не морщась ест на завтрак, а у нее при этом настолько жалобное выражение помятой со сна мордочки, что того и гляди разразится то ли слезами, то ли, чего доброго, примется всерьез ставить ему компрессы, величая при этом "голубчиком" и "бедненьким зайчиком". Ох уж эти женщины, хлебом не корми, дай только залечить какого-нибудь раненого. Методами народной медицины.
- Спи давай, - фыркнул Юклид между двумя глубокими хриплыми вдохами, - Я не болен. Это обычный сепсис. К утру пройдет. - Ложь во спасение таковой не считается, если действительно оберегает обманутого. И обманувшего. А пешие прогулки по раскаленным воспоминаниям это всего лишь бред, из которого, если подойти ответственно, тоже можно извлечь пользу. Хотя бы примерное представление о своем психическом состоянии на данном жизненном этапе.

+2

23

Боялась ли она его? Ужасно, невыносимо, как будто не знала, но чувствовала, что не способна даже вообразить рядом с кем или чем находится, кому смеет указывать, кого пытается врачевать и кто сейчас смотрит на нее бессовестной зеленью, еще больше пугая и умаляя всю ее храбрость. Она чувствовала, что ее смелости и безрассудства на него не хватит, не хватит объять его, что он в некотором смысле необъятен в принципе. Чудовище или человек? Какое это имеет значение? Какое это имеет значение, когда твоя гребаная правда горит в тебе и жжется, каждое слово выжигая на душе каленым железом: хороший, хороший... Какой непростительный и человеческий самообман. Фемида бесновалась, как светоголовая дева с капризными губками дудочкой, которая уже все распланировала, все решила, а тут на тебе. Фемида так любила, когда все шло по плану, следовало очередности, подчинялось ее божественной логике. Под одного дракона подкладывает - не хочет. С другим в одну постель сама лезет, чуть ли не из зубов у него "бабочек" то его и выковыривает. Фемида сердилась и не помогала преодолеть страх своей подопечной, а так же нисколько не смягчала стыдливые уколы, что воителю как бы не следует бояться даже самых страшных чудовищ, а тем более так странно им позволять проникать в сны или в почти сны. Воитель на то и воитель, чтобы с чудовищами сражаться. Это все от усталости - оправдывалась она, но тщетно.
И тонуть, вязнуть в этой болотной зелени, захлебываться и не иметь возможности вздохнуть, как пичужка, зажатая в кулаке, биться, бесполезно и отчаянно, просто потому что очень не хочется умирать ни от руки, ни от щупальца или что там у таких отрастает в минуты опасности, ни тем более от приступа собственного скудоумия. Каллисто устала, устала как столетняя старуха, но продолжала дрожать под его взглядом, не смея отвести глаз, хмуря конопатый лоб и силясь не начать уползать от него под одеяло и прятаться там как в детстве ото всех несчастий, от любого монстра, который бы только не позарился на нее. Но она не пряталась, съеживаясь и чувствуя себя такой маленькой и незначительной, ненужной даже чудовищу, которое проголодалось, но брезгует ковыряться в зубах рыжими тощими зубочистками. Тогда почему он помог?
И вот в момент "икс", когда воительница была готова ко всему, она наблюдала уже как он другой, с разгладившимся лицом, с потеплевшими глазами, хохочущий, живой, настоящий, вот он просто лежит рядом и смеется со своей идиотской шутки, а на его ребрах приплясывает перепачканный кровью бинт. Лис разозлилась так сильно, что сама была готова выжигать искры из своих глаз, но глубоко в душе испытала огромное облегчение, как будто бы снова и снова чья-то коварная лапа отпустила ее шею, не доведя начатое до конца. Ох, уж эти игривые лапы!
Каллисто вспыхнула, сжала губы, глядя как он здорово смеется, сердясь на него еще больше, потому что заразительность его кувыркания на подушке зашкаливала, а губы так и просились вздернуть уголки вверх и вторить его смеху. Сердясь на себя, потому что не смотря на трепетное ощущение безысходности при общении с ним, ее непреодолимо влекло к нему, время от времени поджаривая ее любопытный зад и заставляя делать к нему навстречу необдуманные интуитивные шаги, как у маленького ребенка, который едва научился ходить и преодолевал расстояния к цели рывками, чтобы потом неизменно шлепнуться на пол. Незнакомец так легко вел за собой и играл, что хотелось на него разозлиться, но он так это делал, что невольно вызывал восхищение. И интерес. Интерес, который она могла спутать с каким угодно, но не почувствовать его - не могла. И всю вину за вызванное на душе смятение, ни мгновения не сомневаясь она возложила на его плечи.
- Дурак, - выдохнула она детское, но очень душевное признание в своих чувствах, сжимая свои губы и хмуря лоб, а потом толкнула его в плечо, то самое. к которому мгновениями назад тянулась как к своему спасению, - Такой большой, а дурак, - фыркнула конопатая мордашка и подскочила еще выше, усаживаясь рядом на поджатые колени и возвышаясь над ним, злющая такая обиженная мордашка, чья рука скользнула за ворот халата на спине и на автомате там чего-то почесала, а потом еще сильнее от ворота и вниз запахнула свои телеса, - Уснешь тут с тобой, как же. Рядом с тобой видимо давно никто не спал, если ты не знаешь как не располагает твое соседство к спокойному сну, - и правда вся ее сонливость от выброса адреналина улетучилась до лучших времен.
- Неужели у такого как ты может быть что-то обычное? - сверкнула на него глазищами, упрямая, - Придется выпить таблетку, нравится тебе это или нет, - вскочила с кровати, взяв со стула полотенце и бросая в него, вот просто так бросая, потому что эмоции уже переливались через край, а затем, гордо вздернув кверху нос, твердым и широким шагом босая ушлепала прямиком в  ванную, возмущенно хлопнув за своей спиной разнесчастной и ни в чем не повинной дверью.
Там в ванной она прижалась спиной к двери, закрыла глаза, пытаясь сгрести в кучу разбегающиеся мысли и чувства, упрекая себя, его, мир, жалея, страшась, желая и окончательно во всем запутавшись. Что происходит? Что ты делаешь?
Если бы у нее были ответы на эти вопросы, Каллисто бы сейчас не жалась к двери ванной. Если бы у нее было куда идти, вернее если бы она не решила, что не станет обращаться за помощью, если бы она не была уверена, что является посланником Фемиды и ее разящим мечом, если бы она не чувствовала острое желание защитить его, даже от самой себя, если понадобится и от всех богов Олимпа, то все было бы сейчас иначе. Резко выдохнув и решив, что она подумает об этом, но не сейчас, Каллисто, ведомая необходимостью залечить этого... этого... Стоило бы хоть как-то называть его. Хитрый тип? Ужасное нечто? Непредсказуемый нечеловек? Каллисто тяжело вздохнула, перерывая аптечку, поклявшись себе, что даже рядом с ним не присядет никогда в своей жизни. Никогда! Чтобы не терять голову, чтобы понимать где сон, а где реальность. Где справедливость, а где только иллюзия. Помявшись у двери, она все никак не могла решиться выйти. Выудила из кармана яблоко, понимая что так мешало ей с ее перемещениями по простыни. Полюбовалась им, вертя в руке. А что будет потом?

Потом... Перед юмористом на прикроватный столик приземлится стакан с водой, рядом таблетка в белой оболочке, а надо всем этим возвысится юный доктор Лис Кранакис со скрещенными руками на груди и собравшаяся залечить мистера, если не до смерти, то по крайней мере до полного выздоровления. Она скажет ему:
- Делай что хочешь, но раз мы тут вместе, то просто позволь мне о тебе позаботиться. Завтра я уйду и ты больше не увидишь меня, - голос ее прозвучит мягче. Она попросит его. Потом присядет рядом с ним на кровать, приопустит его одеяло вниз, рассматривая увлажнившуюся некогда белоснежную марлю и игнорируя его едкие замечание, ворчание и ядовитые взгляды, полные такой силы, что ее можно почувствовать с закрытыми глазами. Она будет бубнеть, только, чтобы он сдался:
- Я не обладаю никакими врачебными техниками, чтоб ты знал, никаких чудес и божественных сюрпризов, поэтому просто по-человечески позволь мне взглянуть, а потом ты уснешь и я тебя не побеспокою, - Каллисто будет чеканить слова как красноармеец диверсионно-разведывательной группы штаба Западного фронта перед командиром, скромный такой красноармеец, уважающий своего командира, страшащийся его гнева, но стараясь не смотреть ему в глаза, чтобы случайно не начать под его взглядом плавиться. По-человечески просто. И больше ничего.
Такие раны нужно чаще обрабатывать и менять повязки, - она будет так себя уговаривать, стараясь думать о нем как прежде всего о человеке. Такие раны нуждаются в тщательном уходе. Да, да! И пусть он и не человек, пусть он нечто гороховое, что пугало ее до дрожи в коленках и притягивало одновременно. Она оказалась здесь не просто так, она просто не может поступить иначе. Суровая, спокойная и готовая упрямо добиваться своего. Своего понимания правды и справедливости. Она будет именно такой. А потом скажет:
- Ты не болен, но я заболею, если ты не позволишь мне этого сделать. Выпей, пожалуйста, таблетку.
А пальчики уже потянуться за маленькими ножницами, почикают бинты, чтобы потом без большого для него беспокойства их достать, обработать рану еще раз, аккуратно и не спеша, а затем освежить повязку.
- Она волшебная, - добавит Каллисто, продолжая свои манипуляции с его ребрами, - Выпьешь и я сразу отстану, как по-волшебству, - сонливость вновь вернется и она старательно отмахнется ото сна с таким ощущением, как будто была дня три до этого контужена и только сейчас впервые открыла глаза, чтобы снова закрыть их и впасть в затяжную кому, пока как следует не отоспится и не наберется сил.
Рука снова ляжет на его лоб, а Лис всеми силами постарается не думать и не чувствовать как боится этого горячего лба. Руку заменит смоченная в воде повязка. Каллисто это сделает.
- Ты наверняка настолько стар и... велик, - добавит рыжая, подобрав нужное слово, - Что не нуждаешься ни в чьей заботе, тем более от меня, - не поднимая глаз, она расправит повязку на нем, сама не понимая насколько близка к истине, - Но у людей принято заботиться друг о друге и помогать. Вот ты же мне помог сегодня. А почему ты мне помог? Или твои бабочки должны быть живыми, когда ты протыкаешь их иголкой? Учти, я тебя не боюсь.
Да, да, все будет похоже вот на такой бред, но именно так себя рыжая и чувствовала. В бреду. В первосортном галлюциногенном бреду. Вот уже несколько недель, с тех самых пор как узнала обо всем этом зоопарке, гордо носящим титул Древняя Греция 2011. И в дверях спальни она скажет:
- Выздоравливай.
Не желая больше путаться в своих чувствах, Каллисто предпочтет диван на первом этаже кровати с неизвестным, но пугающим существом в облике человека. Что ж, из двух зло будет выбрано меньшее. И только Каллисто знает, что самые лучшие носители зла - именно человеческие души. Унесет она свою чахлую душонку в сторону гостиной, постарается идти тихо. А когда скрипучие ступеньки закончатся, диван встретит ее с распростертыми и холодными объятьями. Каллисто уснет глубоко и мгновенно. И ей будут снится чертовы бабочки. И все будет хорошо.

Каллисто в последний раз бросила взгляд на яблоко, вздохнула, прихватила все необходимое из аптечки и вышла в спальню.

Отредактировано Callisto Kranakis (05.01.2014 19:40:27)

+2

24

Все складывалось слишком хорошо, что бы быть правдой. Ночь, чужой свободный дом, красивая женщина, добрый сентиментальный дракон и уйма времени впереди. Человек человеку волк, а уж кем человеку приходится абсолютно посторонний Змей, гадать не стоит. Натхайр свои слабости не любил, но мирился с ними, что совершенно не означало, будто он будет столь же благосклонен к прочим осведомленным. И ладно бы эти осведомленные вели себя достаточно разумно, чтобы не напоминать лишний раз о богатстве копилки своих знаний, таких Змей ценил, временами даже уважал и не прочь был сыграть с ними в несколько занимательных игр, порой со смертельным исходом, но вот когда ему пытались угрожать... Смех не смолк, отзвучав ровно столько, сколь должен был звучать. И улыбка не стерлась с губ, лишь складки у рта стали чуть резче. Бешенством не сковало члены, по крайней мере полотенце поймалось легко и столь же легко было перенаправлено в кресло. Но в спину удалявшейся в ванну рыжей Кранакис из гнезда подушек, простыней и покрывал смотрел страдающий пирофобией монстр, давно сложивший воедино так напугавший его огненный росчерк, исчезающие шрамы на худощавом хребте и занятную татуировку меж острых лопаток. Монстр, не верящий в случайность некоторых жестов и неосознанность движений.
Стоило лишь щелкнуть язычку замка, мужчина с сожалением покинул мягкий постельный плен и принялся одеваться, без раздумий сорвав с себя омерзительно мокрую марлю. Сделанное наблюдение, как и пресловутое естество, отрицающее почетное звание слепца неразумного, не оставляли ему простора для маневра, дав только два варианта развития событий: уйти или убить. Он выбрал добровольное изгнание из комфорта, дабы не огорчаться лишними трупами в гостеприимном жилище и не огорчать своих тетушек, стань им известны некоторые обстоятельства его возможно беспричинного вероломства. Главным акцентом выступало слово "возможно". Последним со спинки кресла усталой совой взлетел многострадальный пиджак, ценный хранящимися во внутреннем кармане бесполезными в новом мире документами и наличностью. Деньгами, частью которых Юклид равнодушно поделился с белой наволочкой прежде чем отпереть дверь в спальню и нос к носу столкнуться с обладателем вихрастой макушки.
- Какая прелесть, - вполголоса заметил злой монстр, выгнув бровь над замечательно зеленеющим глазом. - Ребенок, ответь как грешник перед апостолом Павлом стерегущим врата райские, вино в этом доме есть?
Вопреки навязанному кинематографом и психологами стереотипу, подросток реакцией на стресс не выдал истошный вопль и даже не замахнулся зажатым в кулаке стальным прутом, если Змей верно догадался, ранее служившим осью для малой гимнастической штанги. Шарахнулся, конечно, к стене, но чьи бы нервы выдержали если б из родительской из спальни в ночь глухую выдвигался совершенно незнакомый субъект?
- Есть, - честно ответил мальчишка, тараща и без того большие светлые глазища, - На кухне.
Натхайр удивился, не припоминая в обследованном помещении искомого продукта, но вслух сомневаться не стал, покладисто отправившись по указанному адресу. Отрок, дыша через раз, мягко крался за спиной, но, что примечательно, ни разу даже не попробовал вразумить нежданного гостя по голове. Юклид искренне порадовался за чужое здравомыслие. Еще больше радости ему принесла содержащаяся во встроенном в старый буфет винном шкафу бутылка "Рапсани", оказавшаяся вторым "приветом" от богов, если не считать замурованную в халат Хранительницу.
- Ты грабитель? - то ли вопрос, то ли утверждение. Мальчишка замер на пороге, растерянно наблюдая как гость возится со штопором. - Учти, я вызвал полицию.
- Компьютерные игры определенно ведут к деградации сознания, - отметил расхититель, выставляя на стол пару пузатых бокалов. - Молодые люди нынешнего поколения совершенно не умеют убедительно лгать. Потренируйтесь на досуге перед зеркалом.
- На тебе отцовский свитер. Значит ты вор.
К бокалам добавилась тяжелая стеклянная пепельница. Судя по количеству ссыпанной в ближайшую буфетную вазочку всякой мелочевки - пепельница декоративная.
- В какой-то степени, в какой-то степени. Кстати, я съел твой ужин, можешь записать в протокол.
Гул включенной вытяжки заглушил цокот когтей. Металлически лязгнула крышка зажигалки. Крохотный алый глаз сигареты казался совсем не страшным, местами где-то даже уютным. Животное добралось до кухни и, переминаясь с лапы на лапу, заняло стратегически неверную позицию между гостем и хозяином.
- Дайта тебя не выпустит, - мальчишка с радостью вцепился в ошейник добермана. Псица обреченно показала зубы, но тут же, словно передумав, облизнула нос. В глаза несчастная не смотрела.
- Я пока никуда и не собираюсь, - вино "не надышалось", но и ценителей правильного винопития среди присутствующих была ровно одна единица, нынче малопридирчивая. Темная жидкость полилась в бокалы - в один до половины, в другой на одну треть. Натхайр поставил стул под вытяжку и спокойно на него уселся, расположив ноги под самое собачье брюхо. - А вот вам, юноша, давно пора спать. Пейте и ложитесь.
Короткий салют бокалом, медленный вкусный глоток, тлеющая на краю прозрачной чаши сигарета, чужой дом, чужие вещи с послевкусием "олимпийского нектара" - что-то во всей этой ситуации было, помимо коллективной бессонницы. Вязаный олень смотрел печально. Небо за окном уже серело и теряло звезды.

Отредактировано Euclid (09.01.2014 09:23:05)

+2

25

Он исключительный. Нет, правда. Он опасен настолько же насколько и дивен. Но чудо его как волшебство цветка с чужой планеты, который изумителен своими развернутыми во все стороны шипами, благоухает так, что кружится голова, а потом он может тебя и съесть, как бы мимоходом. Но не со злого умысла, а исключительно играючись или отдыхая охотой, обновляя коллекцию или же в случае самообороны, а, может, просто расставляя на свои клеточки фигуры. Потому что так надо. Или может уйти. Всегда делает все по-своему, всегда уверен, что он прав, всегда скептичен, особенно когда ты не понимаешь его действий.
Вмиг растеряв весь свой гнев, сдувшийся как лопнувший шарик, она сразу поняла, что он ушел. Это не должно было удивлять, но это удивило. Это не должно было расстраивать, но это оглушило невыносимым чувством потери, подкатившим к горлу и там благополучно застрявшим, так и не сумев прорваться сквозь усталость, ставшую стеной между тобой и реальностью. Бежать. Бежать и не оглядываться, радоваться тому, что опасный незнакомец оставил ее в живых. Но она не радовалась, то есть совсем. Странные существа женщины. Убивают их - плохо. Уходят, чтобы не убить - еще хуже. Но так оно и было. Одиночество было нестерпимым. Привал кончился. Нужно было что-то делать, а она заламывала руки и отрешенно смотрела в окно. Большое видится на расстоянии. Нужно было бежать. А еще лучше - случайно оставить у кровати на полу рюкзачок с талисманом. Как будто бы просто позабыть. И не вспомнить. Стать простым человеком и в людях видеть только людей. И не знать, не знать о том, что этого лица есть другая сторона. Прежде всего у твоего лица.

Высунув голову из спальни, она к своему удивлению где-то внизу услышала голоса. Было не разобрать кому именно они принадлежат, но точно было понятно, что их несколько. Каллисто не особо вслушивалась, сразу же занырнула обратно и тихо притворила за собой дверь спальни. Осознание того, что она в чужом доме, а хозяева вернулись и сейчас поднимутся наверх и застукают ее - пришло сразу же. Это были очень и очень плохие новости. Каллисто засуетилась, хватая первое, что попадется под руку, запрыгивая в свое бельишко, уже не особо волнуясь о том высохло оно до конца или нет, а вот мокрые шорты и кофточку одевать брезгуя, очень хорошо помня как там на улицах Афин холодно, голодно и вообще неприятно. Наученная горьким опытом бомже-блуждания и странствий, одним прыжком она оказалась у шкафа, хватая первое подходящее по размеру и не особенно всматриваясь в то, что одевает. Длинный до колен сарафан вполне подходил, даже не смотря на то, что был шит для женщины покрупнее и пофигуристее. Висел себе на плечах и висел! Не в халате же бежать, хотя стоило бы поторопиться. Каллисто потопталась у окна, тихо открыла его, прислушиваясь к звукам за дверью, убрала волосы за уши, завязала еще мокрую кофту узлом на рюкзаке, сунув в него предварительно другие вещи. А потом поползла, босая, но рассчитывая, что сброшенные ею за забор сапоги еще не успел прибрать ни один ля бомжё, случайно или нет прогуливающий по ночным улочкам с другой стороны забора. Оставаться и искать себе какую-то обувь в спальне чужого дома, куда ты незаконно проник, было бы большим упущением, тем более, что Каллисто не на миг не сомневалась, что слышала голоса вернувшихся хозяев. Кто бы там ни был, но встречаться с ними она не хотела. Бежать! Бежать, возражая такой судьбе.

Чернильная темно-синяя клякса нависших над спящими Афинами небес действительно таяла в преддверии зари, постепенно становясь ахроматичнее и светлее. А все более бесцветный пейзаж за окном кухни не отличался ничем примечательным, наполненный как всегда лишь древнегреческой предрассветной тоской и дремой. Каменный рельеф, спящий за забором город, дерево грецкого ореха, слегка привалившееся набок как уставший старик. Все обычно, если не считать пары босых девчоночьих ног с пока еще чистыми-пречистыми пятками, только что свесившихся с каменных перекладин на уровне второго этажа. Ноги через какое то время дополнились белым почти воздушным колоколом сарафана до колен, в котором утопала худенькая фигурка Каллисто. А потом уже показалась и она сама: в чужом платье, с рюкзаком за плечами, к которому привязана яркая кофточка. По каменному рельефу перголы, ведущей к террасе у забора, девчонка пробиралась подобно ночному воришке, нервно оглядываясь по сторонам, явно выбравшись через окно спальни и теперь направляясь куда глаза глядят. Мягко ступая босыми ногами по влажной и холодной каменной поверхности, она кралась, балансируя на опасной высоте и время от времени приостанавливаясь. Ствол старого орешника, покрытый серой корой, раскинул обширную крону своих ветвей от самой перголы к забору. Туда, видимо, она и направлялась, совершая незамысловатые и осторожные движения корпусом и руками, чтобы не потерять равновесие. Помявшись какое-то время над террасой, она прыгнула на дерево, уцепившись руками за его ветку и довольно ловко поползла вперед, стараясь зацепиться еще и ногами, но опоры для ног не находилось и Каллисто была вынуждена болтаться как сосиска. И все бы ничего, но край ее сарафана зацепился за одну из веток, задравшись до пупа, никак не желая самостоятельно отцепляться. Почувствовав прохладу в районе пятой точки, Каллисто отпустила одну руку и попыталась вырвать у орешника ее платье, чтобы опустить его подол вниз, но тут же схватилась обратно, начав скользить рукой по влажной коре и не желая ненароком выпустить ветку из рук. Болтая в воздухе ногами, она попыталась переключиться на продвижение дальше, но сарафан предательски затрещал, натягиваясь и не позволяя двигаться, как зажатый дверью хвост. Каллисто расфыркалась, задергалась еще сильнее, теряя силы и тратя время зря. Приходилось прилагать усилия, чтобы не сорваться, но у нее это получалось. Странная шимпанзе в белом платьице не без труда, но продолжала свой заковыристый путь по ореховому дереву в сторону высокого забора. Талисман старого бога дремал за ее спиной, пульсируя живой нитью между этим миром и тем.

Отредактировано Callisto Kranakis (10.01.2014 02:33:05)

+3


Вы здесь » Под небом Олимпа: Апокалипсис » Отыгранное » Ищу родственную душу. Б/у не предлагать!| wrong way


Рейтинг форумов | Создать форум бесплатно