Это был единственный путь для отступления. Брант толком не понимал, как устроена техника Евгении, и что конкретно она может узнать, изрядно покопавшись у него в голове, но он все же решил перестраховаться. Пустить пыль в глаза, если угодно. Заставить ее обойтись без подобных трюков и попытаться решить проблему без применения сверхъестественных сил, основываясь лишь на дружеских взаимоотношениях брата и сестры. Во всяком случае, он надеялся, что они не являются друг другу злейшими врагами. Так что он уже был готов сделать первый шаг в сторону двери, чтобы вернуться позже, когда она забудет о своем предложении, и будет сконцентрирована исключительно на закорючках в документе.
Вот только Себастьяну стоило бы напомнить, что брюнетке якобы покровительствует богиня памяти, а значит, термин слова «забыть» ей наверняка был неведом. Да Евгения решила не откладывать дела на потом, подойдя к решению этой проблемы с практичной стороны, и, в отличие от немца, высказала свои мысли вслух, четко дав ему понять, что подобной процедуры ему не избежать. Конечно, в ее голосе не было слышно ни угроз, ни запугиваний, даже наоборот – тихий, спокойный, даже какой-то умиротворяющий голос, в котором не чувствовалось какой-либо тревожности. Но в воображении Себастьяна это действо ассоциировалось с приемом у стоматолога, что грозится вырвать ему здоровый зуб огроменными клещами, не применяя какого-либо наркоза. Поэтому он уже мысленно настроил себя на то, что процесс наверняка болезненным и чертовски неприятным, и это еще если не задумываться о его последствиях. Узнает ли она его темные помыслы, или же ему повезет?
С настроением узника, приговоренного к повешению, он все же сдался, понимая, что сейчас поздно жечь мосты и увиливать от ее расспросов, а потому лишь послушно склонил голову, поддаваясь уговорам русской. Поначалу ему казалось, что чувствует давящую боль, но похоже это были лишь последствия ее сильных объятий, с которыми он сжала его виски, словно она пыталась расколоть кокос, в данный момент находящийся на месте его головы. Пожалуй, принимая во внимания последние события, и все неприятности, в которые он влип, Себастьян думал об этом точно так же. Но кроме этого он не чувствовал абсолютно никакого дискомфорта, да и сам тактильный контакт вскоре прекратился, так как теперь Женя усердно массировала свои виски, отчего он усмехнулся, и подумал о том, что все ее информация наверняка хранится где-то на кончиках пальцев, и передает ее кратчайшим путем. Он застыл в ожидании, и несколько напрягся, когда услышал из уст своей подруги следующее:
- Вот видишь. Ты совсем забыл мне сказать о том, что он интересовался особняком.
Опять же стал вопрос о том, что именно она знает, и догадалась ли об его намерениях, но, обратив внимание на милую улыбку, вряд ли сделанную через усилие, он все же слегка осмелел, утешив себя тем, что, кажется, все осталось позади.
- Я… - Себастьян запустил пальцы в собственную шевелюру, пытаясь поймать свою мысль таким же образом, как сделала это Женя, отчего слегка замешкался, но все же сформулировал свою мысль до конца: - Я не хотел про это говорить. Ты бы и сама все узнала, если бы встретилась со своим братом-придурком. Без обид.
Он уложил локти на стол, сверля взглядом растекшуюся красноватую лужицу, и, вздохнув, произнес:
- Слушай… Что бы ты там не видела… Не говори про это Лоренс, пожалуйста. Она же меня прибьет.

Просьба Себастьяна выглядела забавной,  так как он предпочел не думать о том, что в случае провала он в первую же очередь подбежит на всех парах к Лоренс, пользуясь уж слишком дружескими взаимоотношениями с ней, и надеясь на то, что она решит все его проблемы одним взмахом руки, словно по волшебству, утешив его теплыми объятиями. Но вот только подобное он видел как крайнюю меру, до которой, как ему казалось, и не дойдет, если он все сделает правильно. А сейчас и вовсе все повернулось в совершенно ином свете, так как о его неудачах будет рассказывать не он сам, а совершенно посторонний человек. Образно говоря. Евгения безусловно являлась значимым членом их коллектива, но вот то, что его судьбу будут решать без его непосредственного участия, его заметно удручала. Тем более, если эту новость донесет родственница того самого человека, из-за которого и появились все эти проблемы. Поэтому реакция Лоренс представлялась довольно-таки размытой и двоякой.
Уж слишком резкое высказывание немца, по-видимому, все же повлияло на скупые эмоции Евгении, так как ее улыбка быстро съежилась, придав ее лицу очертания строгости и решимости. Стоит заметить, что такой типаж шел девушке ну как нельзя кстати, но вот восхищаться ее красотой у него не было времени, так как отвешивать с широкого плеча комплименты, воспевая ясность ее взгляда и недовольно поджатые губы, не имело никакого смысла. Евгения уж слишком сильно увлеклась вычитыванием моралей, и остановить ее ему было не по силам.
Выслушав длительный монолог, и не ответив на него ни слова, Себастьян все же сделал свои выводы. Обиделась, точно. Любит своего брательника, значит. Ну, вот и замечательно. Хотя в чем-то она была все же и права, так как в умственных способностях товарища Тихонова не стоило даже и сомневаться. Ну, или хотя бы в его настойчивости и пронырливости, чего у него действительно хватало с избытком. Но вот что хорошенько так задело Бранта, так это упоминание о том, что под него уже копали раньше, чего ему не удосужились сообщить ранее.
- Минуточку. – он крутанулся на каблуках и медленно пошагал в ее сторону, активно жестикулируя: - Вот оно значит как? Когда твой, без сомнения умный и красивый братец, втихаря рыл мне могилу, ты почему-то не посчитала нужным сообщить не то что Лоренс, но даже мне! А уж о таких сюрпризах я уж должен знать, не думаешь? Или, может, ты мне тоже память подчистила?
В этот раз решить проблему дипломатическим способом у него, очевидно, вновь не получилось, продолжай бы он в том же духе, так как отчитывать русскую за дела давно минувших дней считалось неудачной тактикой, учитывая то, что она собралась строчить кляузу на самую верхушку группировки. А избежать этого обвинениями и беседой в раздраженном ключе у него вряд ли бы получилось. Поэтому Себастьян, потратив время на длительную паузу, чтобы привести свои мысли в порядок и поравняться с ней, заметно смягчил тон, переходя на лукаво-услужливый тон, словно хитрый чертенок:
- Слууушай… Ну зачем тебе та Лоренс? Тогда не узнала, и сейчас пусть не знает. И тебе проблем меньше, и мне. Думаешь, ей понравится услышать о том, что у тебя за спиной таится такой подленький персонаж, который может нам всем насолить исподтишка? Все равно ведь, по факту, ничего не изменится. Она скажет тебе то же самое, что ты собираешься сделать и сама: подчистить ему память. И ни одобрения, ни благодарности ты от нее не получишь.
Сказав это, Себастьян открыл перед ней дверь, по-джентельменски поклонившись и театрально вскинув ладонь, указывая на выход в коридор, пропуская ее перед собой. Покинув кухню, он завершил свою недосказанную мысль:
- А я не такой... Я своих друзей люблю и почитаю. Пью за их здоровье. Знаешь, я лучше те деньги, которые он с меня потребовал, потрачу на тебя. Хочешь, ну не знаю… в Париж слетаем на уик-энд? Или шубку новую купим, если вдруг опять захочешь вернуться в свою снежную страну. Да вообще что угодно, ты только скажи.
Широкая улыбка Себастьяна едва ли не расползалась от уха до уха, но это не было уловкой или обманом. Его предложения были искренними, хоть и имели за собой задачу соблазнить Женю шагнуть на темную дорожку. А свои доводы он считал весомыми и убедительными – ради такого предложения не грех и душу продать. К тому же, если это касается человека, чьи счастливые воспоминания строго ограничены, и которых с каждым днем становится все меньше.

Отредактировано Sebastian Brant (17.09.2013 00:58:44)

Это была отличная сделка. Во всяком случае, Себастьян, услышав бы такое предложение, плюнул бы на все, послал бы все свои проблемы куда подальше, и убежал со всей прытью паковать чемоданы. Поэтому он просто был уверен в том, что вот она, та самая жилка, за которую Евгения непременно ухватится. Жадность до чужих денег вполне могла передаться на генетическом уровне, а предлагаемые призы и в самом деле выглядели как самый настоящий джекпот. Для которого и делать-то, в общем, ничего и не надо, лишь сиди да помалкивай, и храни этот общий секрет за пазухой. Себастьян был доволен собой, и считал себя отличным манипулятором – осталось лишь потянуть на незримые ниточки, и увидеть, как на каменном лице брюнетки растекается удовлетворенная улыбка. Но вот только ни даже уголок ее губ не дернулся ввысь, что могло бы его насторожить, если бы он не знал, что имеет дело с девушкой, носящей в себе концентрат истинного флегматика. Ну, давай же. Согласись! Ты же не душу продаешь мне, глупая! Улыбнись. Скажи же что-нибудь!
И хоть Себастьян смотрел в глаза русской с видом прислуживающего лакея, в глубине души таилось подленькое такое злорадство, которое так и норовило выбраться наружу, ожидая утвердительного кивка брюнетки. Ведь тогда ее согласие означало бы выигрыш в данной партии, а также то, что Евгения не настолько оторванная от маленьких жизненных грешков, как могло казаться ранее. Но, наверное, в этом он сможет убедиться в другой раз. Если вообще не в следующей жизни.
- Себастьян, ты неправильно все понял…
Дальше он не хотел ее даже слушать. Уже одна эта фраза звучала как приговор. Себастьян знал все эти женские отговорки назубок, и уже по одной интонации мог заявить, о чем сейчас думает его собеседница. Конечно, в большинстве случаев такая реплика означала «Извини, дружок, я не против с тобой посидеть, но вон тот качок у стойки – мой парень», но применялась она исключительно в ночных клубах и всяких прочих развлекательных заведениях. Нужно было хорошенько постараться, чтобы представить Евгению, зажигающую на танцполе, но данное правило применялось также и к ней, и основную мысль он уловил без каких-либо подсказок. Уговора не будет. А вот почему, ему подробно объяснили. И сказанное Бранта опять же не воодушевило.
Оказывается, мало того, что о подрывной деятельности ее братца Евгении было заранее известно, и что она ему даже решила стереть память, оказав таким образом ценную услугу, но заодно успела об этом доложить непосредственно Лоренс. И все бы ничего, но вот только факт того, что от него утаили столь важную информацию, его здорово обидел и расстроил. Вот кто-кто, а Ло вполне могла бы с этим поделиться. Да, пускай это архиважная информация, которую нежелательно знать широкой публике. Пусть от его участия в этом ничего бы не изменилось. Но он ведь тоже как бы не последний человек в этой группировке. Да еще и друзьями друг друга считают, вроде как. Короче, после этих слов Себастьян заметно приуныл.
Это наверняка и отобразилось на его лице, так как в следующий момент Женя уже утешительным жестом хлопала его по плечу, видимо, пытаясь таким образом его приободрить.
- Да какая уже разница... - тихо протянул он, повесив голову, но, догадавшись, что она таким образом всего-навсего над ним подшучивает, поспешил вернуть себе славу задорного сорвиголовы: - Окей! – он остановил русскую, и поспешно шагнул вперед, преграждая ей дорогу, общаясь уже более оживленным тоном: - Тогда сделаем так: я сейчас иду к Лоренс, и исповедаюсь перед ней. А ты – к своему брату. И тогда, хрен с ним, пусть будет хоть Париж, хоть Гонолулу, но взамен я прошу, чтобы ты меня держала в курсе насчет своего оболтуса, раз он настолько башкастый, что промывка мозгов его не успокаивает. Вот это – отличная сделка. И возражений я не принимаю! – он хлопнул в ладоши, едва ли не подпрыгнув на мести и быстрым темпом пошагал вдоль коридора, не желая слышать очередное занудство Тиихоновой, лишь высказав свое мнение, с которым он попросил считаться. И лишь отойдя в дальний конец коридора, он остановился, вспомнив о первоначальном предмете разговора, и окликнул ее, разнося слова эхом вдоль пустых стен:
- А приставку я завтра заберу. Не до нее мне сейчас. – И с этими словами он шагнул на лестницу, надеясь на то, что Лоренс не колесит где-то по городу, а занимается бумажной работой внутри своего кабинета.

Двадцать минут спустя. Тренировочная площадка за особняком.

Не так легко все оказалось на деле, чем на словах. Боевой запал Себастьяна держался ровно столько, сколько нужно для того, чтобы  убедиться в том, что вредная русская, которая ну вот никак не захотела с ним сотрудничать должным образом, не следит за ним и вообще на глаза ему больше не попадется. Или он ей. Неважно. Объяснялась такая скрытность довольно просто -  очередной чертой характера Себастьяна, а именно его же непостоянством. Ведь, если подумать логически, отчасти он добился того, чего он просил изначально. Евгения отправилась решать все его проблемы, и, стоит заметить, практически добровольно, убежденная в том, что тот взамен найдет Лоренс и расскажет о всех своих сегодняшних приключениях. А если не расскажу? Евгения заметет следы, и вряд ли специально будет расспрашивать о том, сдержал ли я свои обещания. А чтобы оставить свою совесть чистой, имеет смысл придумать какую-то другую идею. Более правдивую ложь, если можно это так назвать. Сознаться в своих грехах, но не настолько тяжких. Да! Это подходит! Ну… например, сказать ей, что в прошлый вторник я утянул чужой тортик из общего холодильника. Покаялся? Само собой. Но не сказал ни слова о вечернем вымогателе.
Эту затею стоило еще отшлифовать, и подогнать под нее более реалистичную и весомую отмазку, поясняющую, почему именно сейчас ему захотелось поделиться с Ло столь внезапным (и наверняка вымышленным) откровением, но времени у него было предостаточно. Которое текло размеренно и не спеша, как и походка Себастьяна, с которой он деловито просматривал возможные места, в которых могла спрятаться Стерн. Кабинет был закрыт. Ее комната – тоже. Конференц-зал пустовал, а в спортзале, кроме парочки человек, налегающих на тренажеры, он никого больше не видел. Библиотека в последнее время стала пристанищем рыжих зазнаек, но и там он не обнаружил Лоренс. Он знал, что она где-то здесь, так как ее автомобиль все еще оставался на парковке, но такая своеобразная игра в прятки начала его доставать. Жаль только, что мобильник где-то валялся на полу его собственных апартаментов, проиграв бой со стеной, в которую немец его яростно метнул, вспоминая недобрым словом все того же Тихонова. Поэтому он слонялся по этажам, ища нужную ему особу, хотя он и не смог дать внятного ответа, для чего конкретно она ему потребовалась. Просто, потому что так надо.
И вот, когда уже его энтузиазм начал угасать, а в голове уже с удобством разместилась мысль о том, что можно махнуть на все рукой и уйти по своим делам, рассчитывая на то, что беседа брата и сестры будет плодотворной и не потребует от него излишних деталей, которые он якобы должен будет рассказать самой Стерн, как случайно увидел ее из окна, выходящего в сторону тренировочной площадки. Что само по себе было странно, учитывая то, что уж таких особых способностей, которые имели активное воздействие на окружающий мир и требовали повышенной сноровки, у нее вроде как и не было. Но, ведомый непонятным для него влечением, (совестью ли?), он вышел из особняка и направился к ней, уверенно сокращая между ними расстояние. И когда между ними остался какой-то там десяток метров, он подал голос, обращая к себе внимание:
- Ночная прогулка, Солнышко?  - Себастьян широко улыбнулся, и добавил: -  Ты не подумай… это аллегория такая. Ты же Хранитель Гелиоса, и все такое… вот. – Он сделал паузу, выкручиваясь от неудачной шутки, но нисколько не помрачнел от этого, продолжив свою беседу далее, придерживаясь все той же игриво-шуточной манеры разговора: - Как прошел твой день сегодня? Приблизила нас всех к блистательной победе или нет?

Себастьян поначалу несколько насторожился той небольшой паузе, образовавшейся после его шуточки – Ло хранила молчание и не спешила оборачиваться, некоторое время все еще стоя к нему спиной. Из-за чего он слегка поежился, поначалу подумав о том, что, вероятно, Евгения оказалась сообразительней его, и, пока он наматывал километры в коридорах особняка, успела не только найти главу группировки первой, но и заодно в подробностях изложить то, что конкретно она видела, копошась у него в мозгу. И теперь Ло придумывала справедливое наказание, которым он должен был загладить свою вину. Хотя, по мнению Себастьяна, он был виноват лишь косвенно – всякое бывает. И наткнуться на нагловатого проныру мог любой. Даже та самая Тихонова. А это мысль.
Замечание о том, что сегодняшний день у нее прошел без подпитки ультрафиолетом, в принципе, полностью объяснил ее мрачность и усталость, а также массовый куриный геноцид, последствия которого были заметны в большой клетке рядом. Лоренс в очередной раз гналась за журавлем в небе, и вряд ли удачно, ведь, если верить ее же словами, все бы эти тушки сейчас бы были поджарены до румяной корочки, чем бы обеспечили пропитание всего особняка как минимум на неделю. Поэтому тяжело было не заметить тот факт, что она слегка раздражена своей неудачей, отчего снова поднимался вопрос о том, стоило ли говорить ей о сегодняшнем происшествии.
- Ну, если так пойдет дальше, то голодная смерть нам не грозит и вовсе. Может, тебе стоит сменить тактику? Попробовать, ну не знаю… хомячков в жертву приносить, или котят. Вот только после этого я в твой ресторан не зайду, ты уж не обижайся. Кстати, я бы советовал подавать курицу под французское розовое. Возьми на заметку для своих официантов.
Сказав это, он подошел ближе к клетке, остановившись напротив девушки, и, запустив пальцы меж прутья сетки, поднял ее почти одновременно с Лоренс, после чего, повернувшись в нужную сторону, пошагал с ней в ногу, заодно отвечая на заданный вопрос:
- И с чего ты взяла, что я не могу просто так прийти и поболтать с тобой? Раньше с этим проблем не было, я тебе скажу. Я ведь не умею коротать дни в одиночестве, ты же знаешь. Мне тоже есть что рассказать, кстати.
Он поменял неудобное положение ладони, которую начали неприятно резать тонкие прутья клетки, и оглянулся в сторону небольшого сарайчика, находящегося буквально в десятке метров – именно там жертвы целеустремленности Лоренс должны были пролежать некоторое время, прежде чем от них избавятся окончательно. Донеся свою ношу до дверей, он остановился, ожидая, пока его подруга откроет двери, деловито произнес:
- Ну, например, сегодня под группировку пытался копнуть один хрен, но я быстро вывел его на чистую воду, и направил Евгению разобраться с ним. Это ее брат оказался, или что-то такое. Она сказала, что ты в курсе ее проблем, и просила, чтобы я тебе не сообщал об этом событии. Но ты же знаешь – дела группировки превыше всего, и я не могу себе позволить скрыть от тебя подобную информацию. Но я думаю, она без меня справится. Умница же ведь.
Себастьян уже был уверен в том, что Ло не знает всей правду о случившемся, ибо уже давно бы высказала свое негодование по этому поводу, отчего он и решил если и рассказать всю эту историю, то хотя бы преподнести ее в более благородном свете. Ведь, если проанализировать сказанное, и убрать излишнее хвастовство, то вполне можно было утверждать, что он сказал ей практически всю правду, не отклоняясь от сути проблемы. А те небольшие коррективы, которые он внес в свой рассказ, не играли уж слишком весомой роли. Он обещал сознаться о свалившейся на него проблеме, и он это сделал. Этого было достаточно, чтобы посчитать свою совесть чистой перед Тихоновой. Конечно, если она не додумается обсудить это с Лоренс лично.

Интересно, что бы сказала Евгения, заметив такую очевидную подставу, которую ей устроил сам Себастьян, который еще недавно каялся в своих злодеяниях и с воодушевлением пытался убедить ее в том, что вот сейчас он с уверенным шагом направится на встречу с Лоренс, и расскажет ей о своих секретах до самой что ни на есть малейшей детали. А теперь мало того, что этих самых деталей у него явно не хватало, так их нагло перекручивал их на свою пользу, что выглядело довольно-таки подло с его стороны. Но сам Брант тешил себя тем, что, зная характер русской, она вряд ли снизойдет до гневных проповедей, где она будет обучать его простейшим истинам, что так делать плохо и вообще недостойно для человека, скованного с ней дружескими узами. Тем более, что его вина заключалась не в каком-то там смертельном грехе, а лишь так, небольшой шалости. Максимум, чем подобное может обойтись – это укоризненным взглядом в его сторону, а такое неудобство, он, наверное, как-нибудь переживет. Ну, или Евгения в самом деле может включить режим берсерка, и отыграется на нем по полной, стерев ему память подчистую, оставив его на лежанке пускать слюни безмозглым овощем. В тихом омуте черти водятся, все-таки.
Себастьян аж весь загордился и засиял, когда Лоренс произнесла похвалу, направленную в его адрес. Которую он, стоит заметить, совсем не заслужил, но это не помешало ему высоко вздернуть подбородок, как будто солдат на плацу, которому отвешивают медаль за взятие вражеского знамени. Но вот только когда разговор зашел про то, чтобы позвонить Евгении и спросить об этом происшествии, используя ее точку зрения, он заколебался. Хотя по-прежнему висел вопрос о том, чей именно рассказ Ло посчитает правдивым, но он все же с некоторой горечью понимал, что как раз-таки у брюнетки по ту сторону мобильника не было привычки врать в лицо и не краснеть. В отличии от него. И, вместо того, чтобы сознаться, не теряя возможность все еще выйти сухим из воды, он сильнее погрузился в трясину, уготовленную им же:
- Не нахожу, - с безжизненным, металлическим оттенком произнес он, следя за полетом тушки, что с сочным звуком впечаталась в стену холодильника. Вполне вероятно, что следующая в этот раз полетит в его сторону, если он не будет достаточно убедительным. В чем он не был до конца уверен.
- Посуди сама, - Себастьян оживился и выгнул брови, представ перед девушкой в исключительно позитивном настрое, и излучая ангельское очарование, - Сейчас она уже наверняка расфасовывает воспоминания своего горе-родственника по полочкам. И тут звонишь ты. Прерываешь ее от процесса своим звонком, она отвлекается, портит извилины этому бедолаге, равно как и свою карму в придачу. Она отчитается тебе, потом обреченно вздохнет, и начнет все сначала. И, между прочим, опять потеряет что-то светлое и хорошее из своей прелестной головки. Быть может, первый поцелуй с мальчиком, или отцовский подарок на Новый Год. И всего тому виной – лишь неудачный телефонный звонок, исполненный не в самое подходящее время.
Себастьян хмыкнул, опустив взгляд на клетку с птичьими тушками, и, закатав рукав, опустил в него руку, ухватив куриный трупик за лапки. Вслед за этим он выволок его наружу, дождаясь, пока с нее стечет кровь на пол.
- Нужна ли тебе такая ответственность? Нет. Поэтому лучше перезвони ей часика через два. Или завтра. А лучше, - тушка со свистом улетела внутрь холодильной камеры, - вообще оставь ее в покое. Ей и так нелегко живется.

Отредактировано Sebastian Brant (24.09.2013 00:31:13)

Если бы этот диалог происходил на сцене театра, то Себастьян, сидя в зале и созерцая беседу с Лоренс со стороны, усыпал бы самого себя лепестками роз под бурные овации и громкими восторженными возгласами. Так как его довод, что был для него своеобразной козырной картой, казался ему настолько простым и в то же время гениальным, что полностью давал ему уверенность в то, что Стерн с удовольствием проглотит наживку, и забросит свою затею, послушав его хотя бы из жалости к Евгении. А потому, полностью уверенный в своей победе, он нырнул в клетку за очередной тушкой, и, вырисовая себе воображаемую мишень на стене холодильника, уже приготовился запустить свой снаряд в цель, но его насторожило уж слишком длительное молчание его подруги, на что он и обратил внимание, украдкой скосив глаза в ее сторону. Конечно же, то, что он увидел, ему явно не понравилось – Лоренс, вопреки всем его стараниям, совсем уж не спешила вручать ему награду за лучшую мужскую роль первого плана, а щелкала кнопками мобильника, по-видимому, пропустив его слова мимо ушей. Он сосредоточенно следил за движениями ее пальцев, но вот телефонную трубку к уху она так и не поднесла. Себастьян уже было облегченно выдохнул, резким движением метнув курицу в камеру, но, встретившись с ней случайным взглядом, он ощутимо занервничал, так как в ее глазах не читалось ни одной позитивной эмоции. И он надеялся на то, что это была лишь усталость.
Но это суждение было ошибочным. Он сразу понял это, как телефон в ее руке противно запиликал, и сразу же смекнул, чем именно это все закончится. Себастьян сделал шаг назад, ведомый подсознанием, но Лоренс пресекла любую попытку к бегству, с силой сжав пальцы на его воротнике из-за чего на его лице даже успело возникнуть на короткий миг выражение испуга.
- Ло, твою мать, рубашка чистая была! – тщетно начал сопротивляться он, с досадой смотря на ладонь с еще не высохшими пятнами крови, пачкающими его воротник, но сразу же притих, едва та начала разговор. Понимать, что его дела плохи, он начал тогда, когда тонкие пальчики девушки начали сжиматься у его шеи все сильнее, и Себастьян даже почувствовал жар на своей коже, боюсь того, что для активации ее неизученной техники жертвой окажется не курица, и не хомячок, а простой мобильник вкупе со злобой и усталостью. Но это, пожалуй, была лишь игра его воображения, так как после недолгого разговора она всего лишь разжала хватку, не сказав при этом абсолютно ничего. Судя по всему, она получила то, чего хотела, и неловкая тишина, возникшая между ними двумя, для Бранта стала худшим наказанием. Да наори на меня, что ли?
Лоренс все же подала голос, но в нем не было слышно ни укора, ни злости, ни даже презрения. Исключительно спокойно и размеренно, что даже слегка удивило немца. Ой, да перестань. Рявкни на меня хорошенько. Ты же умеешь. Не будь как Же… Черт, наверное, это заразно.
Ее апатию нужно было искоренять, что само по себе уже звучало как трудновыполнимая задача, учитывая обстоятельства, которые свалил на нее он сам. Он понимал, что Лоренс вряд ли захочет его слушать, учитывая все те гадости, которые ему пришлось наговорить, но и промолчать Себастьян все же не мог. Совесть терзала его, разрывая на куски его темную душонку, и он, проследив за взглядом девушки, поднял шланг с пола, и подсоединил его к смесителю, заодно отвечая на не слишком дружелюбный вопрос:
- Ничего… Просто ты меня сейчас вывела на чистую воду, и мне сейчас горько и гадко. Да и с Женей некрасиво получилось… А самое обидное, что я не могу понять, грустно ли мне от того, что я пытался тебя обмануть, или же – потому что не смог этого сделать. Какой-то я совсем мудак, получается.
Сказав это, он повернул ручку крана, и направил струю на пол клетки, очищая ее от следов крови, следя за шипящей водой задумчивым взглядом. Теперь ему действительно не зачем было скрывать свои мысли, которыми он сейчас и поделился, скрываясь за кроткой, но все же сдавленной, улыбкой.

Отредактировано Sebastian Brant (27.09.2013 00:21:31)

До того, как мобильный пиликнул сообщением от Лоренс, колеса машины уже двадцать минут как шуршали по асфальту. К Сашке Женя обещала подъехать минут через сорок, по крайней мере, сговорилась на это по телефону, но дорога, как назло, оказалась предательски пустой, и она уже совершенно точно успевала раньше. Впрочем, отсутствие плотного потока сейчас было уместным, даже полезным, потому что концентрация хромала, и внутрь себя смотреть получалось чаще, чем по сторонам.
- Что именно сегодня случилось с братом?
И вправду, что с ним случилось? Женя помнила все попытки этого Сашиного "любопытства", помнила, как сама в самый первый раз приняла решение, что брат не должен ничего знать, потому что до этого успела открыть для себя, что он совсем не тот парнишка, которого она помнила до того, как уехала из страны, и что их семья из пресловутой "ячейки общества" превратилась в нечто неправильное, нечто болезненное. Потому что брат на самом деле беспросветно самолюбив, беспринципно амбициозен и вряд ли погнушается тем, чтобы давить на ее больные точки. Потому что он может захотеть урвать немного той власти, которую дают талисманы, а она не переживет, если его убьет какой-нибудь случайный носитель. Так, соберись.
- Себастьян тебе не рассказал? Саша нашел дыры в его бизнесе, потребовал деньги и информацию об обитателях особняка, - как сухо можно было сказать то, что по правде воспринималось так же тяжело, как известие о гибели близкого. Удивительно способный мальчик, звезда спортивных секций в Жуковском, любимец учительницы по английскому не гнушался шантажом и грубой силой. Да, он рано проявил любовь к дорогим шмоткам. Да, она могла вспомнить скорее его знакомых, нежели друзей. Но Жене почему-то до сих пор с трудом верилось, что только кажущаяся недешевой одежда на самом деле такой и была, а отговорки про умение грамотно распределять расходы оказывались попросту ложью. Я так хорошо закрывала глаза или в самом деле была слепой?
- Помощь нужна?
Перенеси меня в прошлое, Лоренс. Жене упорно казалось, что она где-то недоглядела, упустила какой-то момент в Сашкиной жизни и теперь ей приходится за это отвечать. Только сейчас все было сложнее. Не получилось бы позвать родителей и сказать, что братик таскает соседскую кошку за хвост, а с такими новостями к ним и вовсе не стоило соваться. Они с ним были не только ужасной семьей, но, похоже, и ужасными детьми. Когда-то убежденная в своей вине, Женя привычно вытащила ее из подсознания и сейчас, поправляя этот груз на плечах, сосредоточено приготовилась тащить его дальше. Это был ее брат, и это была ее проблема, как бы сильно не хотелось кричать о помощи. Но, несмотря на такую решимость, однозначного "нет", сформулировать не вышло.
- Пока сложно оценить масштаб произошедшего, поэтому пока я постараюсь справиться сама, - и главное было не спрашивать потом саму себя "как". Ответа у нее все равно не было...
Ауди остановилась перед домом с посольскими квартирами на десять минут раньше запланированного. Женя подумала было просидеть это время в машине, но быстро поняла, что нет - не сидится. Успокоив себя тем, что вряд ли за десять минут у Саши что-то серьезно успеет поменяться, она вышла наружу, зашла в нужный подъезд, показав консьержу на входе служебный пропуск, и принялась считать проезжаемые в лифте этажи, думая о том, что уже из одного звонка ее брат мог сделать определенные выводы и долго ходить вокруг да около ей не придется. У нее были ключи от его квартиры, но, вспомнив о том, что приехала раньше, Женя предусмотрительно позвонила в дверной звонок. До окончания самой простой части этой поездки оставалось только сказать: "Привет".

За то время, пока ей пришлось мяться у двери, Женя успела надумать всякое, и в первую очередь о том, должно ли это промедление означать, что она все же застала брата врасплох, вынудив прятать что-то, или же подобная паранойя является избыточной. Померив расстояние на площадке перед квартирой несколькими короткими шагами по кругу, она вспомнила, как настойчиво раньше гнала мысли о недоверии к Сашке, мотивируя это тем, что он же брат. Теперь уверенность ее покидала, но Женя понятия не имела, должна ли она оставить ее целиком. Раньше любопытство с его стороны к ее делам и, соответственно, делам Сильвер казалось ей именно любопытством, пусть иногда чрезмерным, агрессивным и неуместным, но теперь, когда от светлого образа отломился еще один кусок, вскрыв непритязательное нутро, кто знал, чем именно оно подогревается, и как много на самом деле брат уже может знать. Она помотала головой самой себе, поправила сумку на плече и плотно сжала руки в замок, стараясь собраться и перестать делать из Сашки монстра заблаговременно. Сознание металось между желанием узнать все немедленно и, наоборот, все забыть, сделав вид, что ничего не было. Однако осуществление первого для нее означало искусственно созданное и стремительное расползание в стороны той черной дыры, которая начала заполнять нутро с момента, как она стала хранителем, второе же было в силу способностей чем-то невероятным, да, к тому же, способным принести неприятности группировке. Клин снова поджидал везде, спокойствие, кажется, начало подводить, и когда дверь, наконец, распахнулась, Женя все-таки не удержалась и чуть вздрогнула.
Началось все, правда, неплохо. Полуголый Сашка явно только что выскочил из душа, а значит не заметал по квартире никаких следов, кроме тех, что были спрятаны уже давно. Жене стало чуточку легче, и она даже смогла улыбнуться.
- Привет. Извини, я рано... - она зашла внутрь, оставляя сумку на столике в прихожей и, не стесняясь, почти по-хозяйски повесила стянутую с плеч куртку на вешалку в коридоре, - Вообще я, можно сказать, по делу...
На этом было все. Весь грядущий разговор казался чем-то совершенно непредсказуемым, многовариантным, и узнать из него надо было столь многое, что совершенно никак не получалось просчитать, что говорить и чего ждать в ответ. Саша казался ей для подобных бесед целью слишком непростой, слишком умной и слишком родной, чтобы суметь обсудить все с ним беспристрастно. Наверно, поэтому Женя начала резко. Неправильно. Она не стала дожидаться ни предложения пройти на кухню или в комнату, ни выпить чаю, не предложила брату самому одеться или хотя бы вытереть волосы. Она только убедилась, что тот закрыл дверь и, развернувшись к нему лицом, спросила таким тоном, каким по работе интересовалась у коллег, что последнее они делали с компьютером перед поломкой: Если тебе нужна была информация об особняке, почему ты не спросил у меня, а пошел к Себастьяну?
Худшим из возможных ответов сейчас бы стал ответ о том, что он уже спрашивал, но она ничего не сказала, потому как он бы значил, что память вернулась и техника не работает. Но глупо было ждать от брата, так долго скрывавшего от нее свой возможный альтернативный доход прямоты и искренности. Один единственный вопрос повернул все так, что их, казалось, устаканившиеся и вошедшие в нормальное русло отношения разом стали сложными и запутанными для обеих сторон. Женя это понимала, а Саша... Вероятно, ответит колкостью или вильнет в сторону.

Ни ухода от темы, ни колкостей в ответ. Дальше, как у Шекспира, была тишина, какая-то совсем нетипичная, как Жене казалось, для ее брата. Она остановилась в дверном проеме на входе в комнату, со стороны смотря, как он сел, потом встал, и прикинула, может ли это быть проявлением нервозности, и если так, то чем это обернется в итоге для нее. Она не вздрогнула, когда он подошел обратно к ней, нависая своим ростом, в основном потому, что большая часть моральных сил, которые у остальных людей уходили на эмоции, у нее раскручивала шестеренки в голове. Женя не боялась - она наблюдала за Сашкиным поведением и анализировала его, пытаясь отыскать ответ на вопрос, способен ли брат ее ударить. Если не считать их драк за игрушки в детстве, такого не случалось никогда, и когда-то Женя была уверена, что ничего такого и не случится, просто не позволит воспитание, но точно так же она когда-то не думала, что Сашка пересмотрит "Бригаду" и фигурально решит добавить к имени прозвище "Белый". Правда, и от себя она многого не ожидала когда-то, так что сейчас вопросы о насилии и обмане в их семье буквально висели в воздухе, становясь все менее и менее сомнительными.
Женя покосилась на Сашкины ладони у себя на плечах и поморщилась, когда хватка на них стала крепче. Взгляд брата встретить было проще, чем такие полупрозрачные намеки или, вернее, напоминания о том, что он сильнее физически. Неужели ударит? Очень не хотелось представлять себе такую возможность, потому что она означала, что некая дистанция, которую они соблюдали долгое время, не вмешиваясь в дела друг друга, теперь увеличилась настолько, что уже сложно было различить черты человека на том конце ее. Женя могла призвать к себе в свидетели весь пантеон - она не хотела так. Не хотела ни становиться чужими, ни делать какие-то открытия, ни сейчас общаться с Сашей так, как общалась бы с посторонним, но было надо. Очень обреченно и неотвратимо "надо" и не для того, чтобы что-то исправить...
- Сейчас уже никаких сестер и братьев, Саш, - и черт его знал, когда получилось так. С института или с ее отъезда... Опять же, выходило не то время и не те обстоятельства. Техника работает. Он ничего не помнит. Сконцентрируйся и работай, - Мне тоже есть что у тебя спросить. Обменяемся информацией? Вопрос на вопрос. Ответ на ответ.
И как с посторонним Женя лишь вопросительно выгнула бровь в ожидании, про себя повторяя, что делает это все для Сашкиного блага и поэтому не может считать себя совсем отдалившейся от него. Насколько же он считал себя родным ей, она только силилась пока понять и очень надеялась, что внезапная пощечина не станет подтверждением того, что самое плохое все же случилось.