- Ты слишком закрываешь «о» в последнее время, мне кажется. Раньше ты звучала лучше.
Сидя в гримерке вместе с maman, Таис страстно желала того, чтобы фуршет уже начался, и проклинала Дебюсси с его фантазией для фортепиано с оркестром, которая длилась почти полчаса. С тех пор как мать пришла, закончив свое выступление, от нее не было слышно почти ничего кроме упреков, которые в их семье, разумеется, назывались «здравой критикой». Таис терпела, даже пообещала курить поменьше, демонстративно потушив сигарету в пепельнице. Пообещала также начать ездить медленнее и больше уделять внимания скрипке и фоно. Maman все равно было недостаточно. Они виделись не очень часто, поэтому все, что могло быть высказано, высказывалось разом, а потом от этого дерьма приходилось обтекать еще несколько месяцев.
- И лучше бы ты надела платье. Это, конечно, очень современно и соответствует твоему сценическому образу, но отцу было бы приятно, если бы ты надела платье, – похоже, темы уже заканчивались, но заканчивался и Дебюсси. Несмотря на хорошую звукоизоляцию Таис казалось, что эхо бурных оваций слышится и здесь.
- Хорошо, мама. В следующий раз обязательно будет платье. Мне просто хотелось немного поэкспериментировать, – надо было добавить вины в голос, но по какому-то негласному правилу все разговоры в их семье велись исключительно на сдержанных и спокойных, совершенно деловых интонациях. Будто все эмоции должны были плескаться лишь на сцене, а за ее пределами их следовало копить и экономить. Так и пришедший отец хоть был раскрасневшимся и довольным внешне, сразу за дверьми гримерки стал говорить сухо и исключительно по делу.
- Выйдем в банкетный зал минут через двадцать, когда большая часть людей дойдут до него.
Таис с матерью синхронно кивнули, соглашаясь. По их сегодняшнему статусу было правильно приходить последними – так большее число людей могло поаплодировать их появлению, а оправдать опоздание всегда было можно важными послеконцертными делами. Никто же не мог узнать, что члены семьи Деветци все это время просто сидели и разговаривали о минувшем концерте, оперируя преимущественно музыкальной терминологией, но старательно делая вид, что им интересно мнение друг друга. С другой стороны, Таис думала, что это прекрасно настраивает на нужный лад, ведь скоро им предстояло делать вид, что их действительно занимают похвалы и восторги всей той пришедшей пожрать и поблистать нарядами толпы, половина из которой вообще ни черта не понимала в то, что они делают. Пожалуй, ей было скучно. До капризно-детского хотелось домой и курить, но матери она уже пообещала, а класть на свои же слова через несколько минут после их произнесения было моветоном. Потому, по истечению двадцати отмерянных отцом минут, она выходила в зал, чувствуя себя немного раздраженной. Все-таки без сигарет в двадцать первом веке ей было сложно. А от осознания того, что здесь и сейчас ей приходится всего лишь греться в лучах славы отца, становилось еще сложнее.
Однако Таис могла быть хорошей, в понимании их странной семьи, дочерью, и умела кокетливо щуриться на яркий, хоть и далекий от софит, свет банкетного зала. Она ловко подставляла руку, исключительно левую, на которой были целы все ногти, под поцелуи смутно знакомых людей, которые пока не смогли пробиться к отцу, чтобы выразить почтение, и довольствовались тем, что лизали задницу ей. Она источала холодный, светский шарм, принимая благодарности и поздравления так, как ее научили когда-то – учтиво, с легкой долей человеческого тепла равномерно размазанной на каждого подошедшего, не шутя излишне фривольно, но не скупясь на смех от высказанных в ее сторону шуток. Подобные обязательства душили и стягивали, как очень тугой корсет, но Таис знала, что так тяжело будет только первое время, пока стянувшиеся к ним люди не закончат свой ритуал оказания знаков внимания и не решат, что закуски куда интереснее, чем одно именитое семейство.
В этот раз минуты показались ей ужасно долгими, может от того, что стоять и улыбаться приходилось, терпя боль в не до конца заживших ребрах, может, потому что большая часть взглядов и восторгов была уделена все-таки не ей. Так или иначе, она была рада первой же представившейся возможности отойти чуть в сторону, выбрав себе в компаньоны для общения того самого пианиста, который выступал с отцом. Говорили они по сути ни о чем, но с умным видом. Таис даже решила, что сможет достоять так – с одним бокалом, одной тарталеткой и одним собеседником до самого конца вечера. Благо шампанское было хорошим, икра – недурной, а собеседник – сносным и в меру выгодным для того, чтобы отец не высказывал ей потом за то, что она недостаточно развлекает гостей. Глазами по залу из-за его плеча она провела больше из любопытства, чем из-за острой потребности что-то сменить, но, как выяснилось, сделала это зря.
Таис узнала мертвяка не сразу, и тем более не сразу признала блондинку рядом с ним. Скорее, она просто заметила, что кто-то из гостей смотрит на нее слишком пристально, а когда в свою очередь пригляделась и с расстояния смогла оценить за ладно сидящим костюмом и аккуратной щетиной знакомого древнегреческого бомжа, а за лежащей волосок к волоску прической и выпяченными в роскошном декольте дойками - свою давнюю «подружку», корсет на ребрах точно стянули еще туже. В глазах у нее, правда, не помутнело. Наоборот, резкость будто бы подкрутили, но сделали это так, что ни на кого кроме этой парочки внимания уже не хватало. Таис больше не слышала, что ей говорит этот папин друг – пианист, и хоть понимала, что слышать надо, а менять столь именитую и важную семье личность на двоих далеких от их кругов людей – нельзя категорически, устоять не получалось. Она всего на пару секунд вернула взгляд собеседнику, только для того, чтобы вежливо с ним расстаться.
- Я, надеюсь, вы простите меня, но мне надо отойти, – на чужое недовольство Таис внимания уже не обратила. Как ребенку, которого непрерывно тянет содрать коросту с болячки, ее тянуло к попавшей в ее поле зрения парочке, хотя какая-то часть сознания, та, которая помнила бешенные глаза, подсвеченные красным светом в тоннеле метро, и собственное сдавленное горло, рекомендовала разворачивать каблуки и валить отсюда, чем быстрее, тем лучше. С другой стороны, при мысли о том, что ей приходится чего-то бояться, во рту точно скапливалась желчь. Она помнила о своем обещании убить, помнила и о том, что блондиночка отделалась в их встречу слишком легко, и находила занимательно раздражающим тот факт, что два этих гребаных урода мало того, что возникли перед ней в столь неожиданное время, они еще умудрились сделать это, приперевшись сюда вместе. Однозначно, такие объединяются… О боги, он ее еще и под руку держит! Не будь вокруг так много людей, Таис бы закатила глаза. Не тусуйся тут ее родители, она бы спросила, какого хера эти два уродца вообще сюда приперлись, ну, или как давно они трахаются, или нравится ли ему шпилить ее между сисек, или еще что-нибудь не очень интересное, но достаточно обидное. Но, с другой стороны, если бы тут не было столько людей, не присутствовали родители и, что было немаловажно, охрана, она бы еще не факт, что стала бы подходить. При этом необходимость общаться с незваными гостями так же, как с остальными – учтиво и вежливо, угрожала тем, что под конец вечера ее зубы будут сточены до десен.
- Добрый вечер, удивлена вас здесь видеть, – вместо всей брани, которую ей хотелось выдать, сказала Таис, приблизившись к мертвяку и его куколке. Руку она, как водится, протянула ему для поцелуя, блондиночке кивнула с отстраненной, вежливой улыбкой на лице, и в целом, papa и maman могли ей гордиться, если бы знали с насколько неприятными людишками она умудряется так себя вести, но узнать им было неоткуда, а потому Таис скорее всего предстояла долгая беседа о том, что она не умеет выбирать круг общения. Хотя какое ей было дело до этого, если болячка под коростой так жутко зудела от одного лишь полного ненависти взгляда в ее сторону.
