- Кэрроу, - легким кивком поприветствовал Эдмонд Алекто, а затем вновь приподнял подбородок, возвысившись тем самым еще немного. - Верхний этаж, правое крыло. Слева по коридору – пятая дверь. Отведи их туда, - если бы эти слова материализовались, они были бы сложены из осколков льда, тех самых, из которых один мальчик с ледяным сердцем складывал «вечность». Что касается легкого приказного тона – это, если хотите, его, мистера Эйвери, полное право.

- Можешь не беспокоиться, – хрипло и холодно кивает «Алекто», бросив на него мрачный взгляд исподлобья.
«Конечно, я отведу их. Так далеко, что ни Руквуд, ни вы – никто не сможет причинить им вреда».
Гестия оборачивается через плечо – Эдмонд продолжает идти дальше, не обращая на них никакого внимания. Где-то на краю сознания проскальзывает мысль атаковать его, но Гестия не прислушивается – она не в праве так рисковать свободой Андромеды и Нимфадоры. <...> Уже у самой двери Гестия оборачивается и видит, как Эдмонд выбегает из-за поворота. На мгновение она перехватывает его взгляд и три непроизнесенных слова тяжело падают между ними, как будто могут заслонить от Эдмонда.
«Не смей. Мне. Мешать».

Секунды бешено сменяют одна другую. Руки наконец-то свободны, и чуть сползает с лица Алекто ее маска, пусть Меда пока не знает, кто это, но уже уверена в том, что все идет по плану, поэтому не тратится на установление истинного лика спасительницы, в конце концов, кем бы она ни была, если они отсюда выберутся, этого Андромеда ей никогда не забудет, впрочем об этом после. Зеленый вереск огня проглатывает одновременно трех, и они тонут в этом теплом потоке живого пламени, тонут, сами не веря, что – получилось.

Бесконечный, ленивый вечер разливался где-то за стенами «Дырявого котла», там проходила нормальная человеческая жизнь с обычными проблемами вроде «что приготовить на ужин, дорогой?», или «пора выгулять собаку, Сэмми», и не было до ломоты в висках вглядывания в единственное место, откуда могут, нет, не могут, а появятся люди, о которых волновался каждый из них, кто вслух, кто внутренне, не выдавая тревоги. Эммилин вздохнула, в очередной раз отведя глаза от каминной решетки.
Напрасно.
Потому что через двести световых лет оттуда уже слышался шум, а это значит, что кто-то идет, и скоро покажется, и девушка подняла волшебную палочку, ведь вдруг за спасенными и спасительницей кто-то успел пойти, тогда нужно будет защищаться и защищать…
Но в комнате появляются только трое, сначала еще не до конца Гестия, но уже и не Алекто Кэрроу, сразу следом Андромеда Тонкс с дочерью, все в саже, копоти, но вроде бы целые, значит?..

- Я ценю твое желание помочь, но, Сириус, пожалуйста, в следующий раз позволь Аврорату самому заниматься своим делом. Мисс Грин, вам я хотела бы задать несколько вопросов о мисс Эйвери. Не могли бы вы задержаться или завтра заглянуть в Министерство? – как много могла знать эта «как бы подруга», если знала, как попасть в апартаменты Элеоноры? И почему Сириус ничего не говорил о ней раньше? Почему он промолчал, когда Кэтрин попала в беду? Неужели не понимал, что это может оказаться важным? Эти вопросы мучали Гестию, бередили в душе неприятный осадок, оставшийся от проигранного дела, могло ли все сложиться иначе, если бы Джейн Грин – была?
Почему, Сириус?.. Где она была тогда?

В честь трехлетия на проекте впервые вышла газета "Wizard's World"! В ней вы сможете увидеть:
● какое вступительное слово можно написать, если игроки отсыпали тебе пару десятков прилагательных, не зная конечной цели;
● интервью с тремя игроками, выбранными по принципу: старожил, давний игрок и совсем новенький;
● историю дизайнов проекта с 2011 года;
● как много интересного подчас остается за кадром или незамеченным: факты о персонажах, квестах, эпиграфах и т.д.
● блиц с админкой;
● результаты голосования за август;
● занимательную статистику;
● сказку, рассказанную лесной колдуньей

Также в день трехлетия - 14 сентября - произошло долгожданное обновление дизайна!
Спасибо Гестии за это

Приглашаем всех желающих почитать нашу газету, а также присоединиться к игре, чтобы рассказать еще больше невероятных, удивительных, прекрасных и захватывающих историй!

Ждем вас!

Я - Том Реддл
Истинное имя звучало беззащитно. Что оно способно дать ему? Безопасность? Разве что временную. Немало пока тех, кто помнит начало его истории. Эйвери, Нотт... Они пока верны тому, другому ему. И тот, другой он... О, он будет не рад узнать, что его воспоминание обрело плоть, кровь и собственные желания. Что Том Реддл сделает все, чтобы обрести другое будущее - с истинным, чистым бессмертием, а не этой гнилой подделкой. Но важно сохранить полученное преимущество...

- Ева! – громко позвал он ее и дернулся к первой двери, та легко отворилась, но и за ней никого не оказалось, - Ева, перестань, это глупо! – раздраженно позвал он ее еще раз и дернул вторую дверь и встретил свое отражение плохо вымытого зеркала, - зачем ты прячешься?
Он вернулся в коридор и огляделся еще раз, надеясь, что она, может, стоит где-то в углу, ожидая, пока он прекратит скакать по чужим комнатам, но нет, нет, нет, Евы Ральфс нигде не было… Алису звать было глупо, оставалось только продолжить поиск или оставить ее, пока не перестанет заниматься ерундой и не выйдет наконец поговорить. Но нет. Она может и не перестать, если что-то решила.

Доркас, Доркас, Доркас Медоуз, не пишу – дорогая, потому что не пишу ни сейчас, ни когда-либо в близком или отдаленном будущем. Все мои письма – устные, случайные, сиюминутные, когда хочется тебе что-то важное сказать, но сказать не получается, а записывать я не умею. Не говорю – догадайся, потому что не говорю ничего, и только надеюсь, что ты догадываешься; нет,  з н а е ш ь.
Он не напишет ей «дорогая», он никогда не напишет ей вообще, и даже обещать не станет, потому что нет ничего хуже невыполненных обещаний. Но каждый день он мысленно составляет для неё письмо, в котором много помарок и зачеркиваний, и только одна фраза всегда остается неисправленной. Я люблю тебя. Я не скажу тебе этого, прости, едва ли я когда-нибудь смогу тебе это сказать. Я люблю тебя.

Дай мне знак, что ты жива.
Что не оборвется нить, не перелистнется страница, на которой он пусть не всегда рядом с ней, но на самом деле - рядом. На которой открыты для него двери дома Джонсов, на которой так верно и спокойно звучит голос ее отца, а сама Гестия молча готовит что-то, поглядывая на них время от времени. Ее присутствие было чем-то незыблемым и необходимым. Раз оступившись и оказавшись вдруг по другую сторону ее жизни, Фабиан старался не повторять своих ошибок. И долгое время он жил этим убеждением: будет она рядом или нет зависит лишь от него самого. Нет, это не было наивностью... Просто сильная, умная, ловкая Гестия - она всегда найдет возможность обойти все ловушки. Спокойная, уверенная Гестия слишком часто повторяла, что справится с этим. И с этим, и с этим... Слишком часто повторяла и слишком справлялась. Потому что когда наступил момент выбирать путешественника в Эйвери-холл, результат был слишком очевиден. И в то же самое время... нет. Фабиан выслушал слова Грюма, странным образом не веря собственным ушам.
Гестия, _его_ Гестия отправится в Эйвери-холл? К людям, которые, может, и не очень-то люди, раз посмели поставить под удар жизнь ребенка?

Через него – через тепло его руки Гестия медленно, тонкой ниточкой перетекает из страшного мира, который вроде бы и остался позади, так далеко, но в действительности не отпустил ее до сих пор, в мир другой – светлый, домашний, уютный, совсем чуждый тому, где ценой правды становится жизнь близких, где страх ребенка оказывается настолько силен, что перед ним не может устоять вековой камень, где нужно с глухим сердцем переступить через невинного.
- Я хочу домой, – Гестия смотрит на друга немного устало, но уйти себе позволяет только после того, как своими глазами видит: с легким хлопком исчезают из Косого переулка Андромеда и Нимфадора и сопровождающая их Эммилин.

Розье, вот с кем она точно не собиралась встречаться. Старые обиды не прощаются только из-за того, что прошло несколько лет. С этим молодым и непростительно богатым юношей была связана неприятная история, которую Лола предпочла бы забыть, но её память не была способна на такие подвиги. Несмотря на то, что они однажды выяснили отношение и ещё много раз сводили счёты, отвечая на подлость и насмешки друг друга обоюдным презрением, Лола ничего не собиралась ему прощать. Старая обида поднялась внутри слизеринки с энергией змеи, столкнувшейся со старым врагом.
– Не нужно разбрасываться бешеными взглядами, мистер Розье.

К концу дня, когда основной блок работы был завершен, Бенни не без удовольствия выдохнул и принялся колдовать над черновыми огрызками бумаги, наблюдая как исписанный чернилами пергамент сворачивается в изящные миниатюрки волшебных существ. По мановению палочки крохотные гномы принимались танцевать вокруг гарцующего единорога, и это небольшое театральное представление успокоило юношу и вызывало улыбку на усталом лице. Казалось ничего не могло потревожить беспросветный сон офисных клеток, разве что... Экстренный вызов? Серьезно? Едва заслышав призывной гудок сирены, изумленный Бенни наскоро допил остатки кофе и спихнул свой маленький зверинец в ящик стола. Он никак не ожидал срочного вызова, пронзившего застой офисного болотца и, чуть ошеломленный, молча просеменил за могучей фигурой мистера Боунса до самого Дырявого котла. И теперь он не без восторга наблюдает как тот заглаживает конфликт с капризным молодым знакомым юношей... Розье.

– Ксенофилиус Лавгуд, газета «Ежедневный пророк», добрый вечер, – удостоверение в знак подтверждения того, что настоящий мужчина является представителем одной из самых назойливых и пронырливых профессий, подкрепило сказанное. Когтевранец оказался ближе всего к мистеру Боунсу, но не он привлек внимание журналиста, а пресловутый Розье. Официантка тоже выглядела заинтересованной в решении возникшей проблемы, но вот темноволосый юноша мало того что явно страдал от какой-то навязчивой идеи, вдобавок считал, похоже, что хорошо скрывает эмоции. Пропажа не только дорога как память, но и важна. Это почти бесценная для вас вещь, ведь так?
– В каком настроении вы были, прежде чем обнаружили, что у вас что-то пропало? – Первый вопрос он рискнул задать пресловутому больше всех пострадавшему, и, не давая ему опомниться, обратился к следующему человеку.
– О чем вы думали, мисс, когда оказалось, что потерялась ваша ценность? – Поинтересовался волшебник у работницы бара, ее ранних слов бармену он не слышал, но мог предполагать, что она не праздная наблюдательница.
– Что вы ели на завтрак, молодой человек? – В последнюю очередь Ксено обратился к рыжеватому министерскому пареньку. Несколько неожиданных вопросов могут сбить с толку, а могут и не сбить. Главное не в ответах на вопросы, а в реакции на них. Догадываться о том, что на самом деле интересует журналюгу, Ксено оставил самим потерпевшим.

За непроницаемым выражением лица притаились легкое раздражение и насмешка. Расстроенный гражданин говорил слишком много и был слишком возмущен, и при этом уклонялся от прямого ответа на поставленный вопрос. Пропало, вероятно, что-то для него ценное, и при этом что-то, о чем он не хотел говорить.
- Мы здесь именно затем, чтобы разобраться с ситуацией. Если вы будете продолжать хамить, это никак не поможет расследованию. А вот если соизволите ответить, что же именно у вас пропало, то можете помочь. У меня будет еще несколько вопросов к вам. Но имейте немного терпения.
Эдгар задумался над словами официантки. Кому могли понадобиться старые фотографии, дешевые цепочки, талисманы? Что может связывать эти предметы? Вероятно, ценность их для хозяев была выше условной стоимости. И поведение Розье подтверждало эту теорию, если его вор - тот же самый. Но кому и для чего могли понадобиться вещи, которые не важны никому кроме их обладателей?

Розье перестал кричать и возмущаться. Воздух в легких, как говорится, не бесконечный, да и оппонентам тоже надо иногда давать высказаться. Конечно, маловероятно, что Эван руководствовался именно этой последней причиной, но замолчать он замолчал. Только разбрасываться убийственными взглядами так и не прекратил.
Он почти не слушал, что говорила О’Лири. Да его и не волновали пропажи остальных посетителей. Целый мир оказывается существовал за пределами его личности, но Эван только заглядывал в это прорубленное окно. В его мире никогда не существовало Лолы О’Лири, не оказалось ее там и сейчас. Поэтому ее тон, которым, казалось, можно было замораживать лед для коктейлей, нисколько его не тронул. Его сердце пылало только одной жаждой – вернуть потерю. Вернуть ее.