Стаут искренне считал, что живёт очень неплохо. Деньги на нужные ему вещи находились всегда (это если не находились сами вещи), работа – стабильная, в клубы и бары с фейсконтролем – пускали, в ресторанах – уважали. У него была и постоянная потрясающая студия, пусть и съемная, и комната в особняке, а еще любой свободный стул на общей кухне. Но у Герберта была одна проблема, о которой сам он не догадывался. У него была проблема с женщинами. И заключалась эта проблема в том, что с ними он плохо себя контролировал. Не в том смысле, что в нём просыпался безудержный Халк от гендерных игр, нет. А в том смысле, что если девушка начинала нравиться ему по-настоящему, а не из-за того, что он хотел что-то от неё получить, все его эмоции тут же отражались в глазах, улыбке, и даже смехе. Он становился совершеннейшим мальчишкой с взрослыми запросами (читай – желаниями) и с ужасающе плохой способностью к контролю над собственным эмоциональным состоянием. Будучи не самым глупым и нетонким из людей в «обычное» время, в таком состоянии Герберт часто терял хватку и совершенно расслаблялся, отдаваясь новому чувству, сильному или пока не очень. Сегодня с ним произошло то же самое.
Постепенно, после того, как хранитель немного оклемался от встречи-с-носителем и землетрясения, он понял, что Катарина вызывает в нём не только желание любоваться её кошачьей грацией, но и познакомиться с ней ближе. Желательно, как можно более близко. И вот теперь, когда она была рядом, когда отстранилась от него и начала изучать своими глазами цвета самого темного, глубокого янтаря, Герберт окончательно перестал отдавать себе отчет в собственных действиях. Мужчина думал только о том, как бы привлечь её поближе (хотя эта поза, благодаря которой он рассмотрел многое, ему тоже нравилась, что уж там…). Откровенно говоря, он уже вообще начал забывать про то, что что-то спросил…но сила Немейского льва, даже дремлющего, дала о себе знать традиционным, но от этого не менее болезненным способом.
Стауту пришлось вспомнить про свой вопрос, когда он отлетел от столешницы и ударился известными частями тела о холодный пол (где бы он оказался, если бы у Катарины не началась спокойная неделя, если даже в таком состоянии она могла легко отправить его из Англии в Северную Ирландию парой ударов??), и когда только недавно залеченные раны резко дали знать о том, что заживили их не до конца…
Тем не менее, на ноги хранитель вскочил с завидным проворством, не смотря на боль и шок, и тут же обнаружил новый сюрприз – кухонный нож внушительных размеров. Нож откровенно угрожающе поблескивал в руках разозлившейся Катарины, и она точно была готова им воспользоваться при первой же возможности.
– For the love…* – Герберт на удивление вовремя осёкся – вряд ли упоминать богов перед носителем с ножом в руках является хорошей идеей  – и перевел взгляд широко раскрытых голубых глаз с оружия на державшую его женщину. Вид у Стаута был примерно таким же, как тогда, когда Катарина напала на него в своём втором обличии: растрепавшиеся волосы, только недавно выданная рубашка успела помяться… Но сейчас мужчине, разумеется, было не до живописных локонов на лбу и благородной помятости тканей. Сейчас речь шла о его жизни.
– Ради всех уцелевших предметов искусства в твоём доме, Катарина, убери эту игрушку обратно, – Герберт сделал шаг назад в попытке отдалить себя от холода ножа, но тут же натолкнулся на стул и замер на месте. – Я знаю только то, что хочу увидеть рассвет нового дня.
Герберт начал медленно поднимать руки вверх, под конец остановив раскрытые ладони на уровне плеч. Он сделал едва заметный вдох и продолжил:
– Давай-ка ты сейчас уберешь нож, и мы спокойно поговорим. Я совершенно безоружен. Смотри, у меня даже телефона нет, чтобы кого-то вызвать.