Вверх Вниз

Под небом Олимпа: Апокалипсис

Объявление




ДЛЯ ГОСТЕЙ
Правила Сюжет игры Основные расы Покровители Внешности Нужны в игру Хотим видеть Готовые персонажи Шаблоны анкет
ЧТО? ГДЕ? КОГДА?
Греция, Афины. Февраль 2014 года. Постапокалипсис. Сверхъестественные способности.

ГОРОД VS СОПРОТИВЛЕНИЕ
7 : 21
ДЛЯ ИГРОКОВ
Поиск игроков Вопросы Система наград Квесты на артефакты Заказать графику Выяснение отношений Хвастограм Выдача драхм Магазин

НОВОСТИ ФОРУМА

КОМАНДА АМС

НА ОЛИМПИЙСКИХ ВОЛНАХ
Paolo Nutini - Iron Sky
от Аделаиды



ХОТИМ ВИДЕТЬ

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Под небом Олимпа: Апокалипсис » Отыгранное » Искусство обуздывать силу.


Искусство обуздывать силу.

Сообщений 121 страница 140 из 155

121

Еще один мелкий незаметный для постороннего взгляда нюанс, один из тех, на которые Реми сегодня начал обращать чересчур пристальное внимание, упуская раньше и довольствуясь целой картиной, минуя детали – он снова закрыл глаза не для того, чтобы моргнуть, не на краткий миг, дабы не упустить из поля зрения ни единого объекта, а просто закрыл. Лишая себя весьма соблазнительной картины полной самозабвения Ирен, следующей его указаниям, он менял всё это на тактильные ощущения, лишь обостряющиеся с исчезновением одного из чувств. А может и от того, что подводного течения ненависти он так и не уловил, только закипающие где-то внутри его женщины слезы, которые слишком слабо ощущались, чтобы знать наверняка; поэтому ему хотелось понять, где надавить сильнее, что именно сказать, чтобы они проявились в своей полной красе как капли чистой искренности, какую он обязательно прочувствует до самого конца.  Хотя с Ирен почти всегда ему достаточно было и слов, ибо врать она если и умела, то растеряла искусство где-то между тюрьмой и землянкой, оставив валяться на мокрой холодной земле для любого, кто пожелает подобрать такое сомнительное сокровище. Это ему нравилось и не нравилось одновременно, потому что путало карты, вносило толику неожиданностей в будущее, ставило под сомнение все сделанные о ней выводы, и не считалось с выпестованными планами. Если она не врала, не испытывала неприязни, отдавалась всегда так, как сейчас – полностью, не оставляя места даже на вдох, если без всякого умысла лепила ему пластыри, встречала вечерами и произносила таким тоном «пожалуйста», словно просит солнце и звезды, то в любой момент она могла так же легко сделать единственную глупость, перечеркивающую все его расчеты. Одним единственным поступком способна была перевернуть с ног на голову всё его замыслы, точно так же не чувствуя ни ненависти, ни желания навредить. А потом умереть, ибо клятве всё равно на причины, побудившие её нарушить. И в то же самое время он ощущал настолько сильную гордость, разрывающую становящиеся тесными рамки самодовольства, что его прочти распирало изнутри желание выпить из Ирен до дна те эмоции, которые он никогда не умел узнавать, и которыми ни разу в своей не такой уж и короткой жизни не питался.
Он следил за ней взглядом, предоставляя выпрошенное время в качестве подарка, и не готов был дарить еще, так как отмерянный кусок, исчисляющийся часами, мог стать действительно последним, разве что она вряд ли могла об этом знать. А вот Реми знал, и это знание не давало ему как следует развеселиться над суетливыми приготовлениями, как всегда ничего не имеющими общего с продуманным обольщением, но вызывающим более чем необходимую реакцию. Ему всё это не было нужно, потому что не имело значения, что на ней надето, ибо он собирался всё снять раньше, чем сможет детально рассмотреть; не играла никакой роли обстановка, ибо он и не думал смотреть никуда, кроме как на Ирен, и не хотел ни к чему прикасаться, кроме как к ней.  Похоже, что его мнение она не разделяла, плотно зажмурив глаза и суетясь сверх всякой меры. Реми и сам подгонял себя, словно слышал, как секундная стрелка отмеряет каждое деление, но поддаваться не спешил, видя не только обнаженное женское тело, которое готово принять его, но и, возможно, последний шанс это сделать.
Ответив на поцелуй вскользь, не затягивая больше ни её, ни себя в омут до жжения в груди, он поднял свою женщину с колен, усадив рядом, и дал выход свербевшей в нем спешке, засевшей внутри с того самого момента, как приказ повторить поцелуй Ирен расценила по-своему, хотя возражений не возникло ни единого. Реми по-армейски быстро и четко стянул с себя всю имеющуюся одежду, приступив к оставшимся на Ирен джинсам, которые отняли на себя буквально несколько секунд. Довольно улыбнувшись, он снова уселся на койку спиной к стене, стащив с соседней кровати одеяло и усадив женщину на нагретое уже место.
- Посмотри на меня и не закрывай глаза, - укутав их обоих одеялом, но при этом чувствуя её тело практически по всей длине, он прижал её теснее, открыв свой праздник по прикосновениям, и вздохнул едва ли не блаженно, теперь уже точно никуда не торопясь. Керы не умели любить, и он не умел тоже, как и никогда не чувствовал в этом необходимости, но вот уже какое-то время Реми в полной степени кером и не являлся.

+1

122

Реми больше не медлил и не мешкал. Его движения – четкие, выверенные до каждого сантиметра в своей амплитуде, экономящие время, при этом казались Ирен какими-то скупыми. Они побуждали ее думать, что он просто торопится, но, вместе с тем, изнутри в горле скреблась и царапалась зарождающаяся обида и закрадывалось постепенно подозрение, что все-таки она дожила до того момента, когда он «наигрался». Будто бы ему надоело нежничать или просто наскучило то, какой послушной она стала. И, возможно, послушно приподнимая бедра, чтобы Реми было проще стянуть с нее штаны, Ирен должна была покорно принять давно придуманную для себя правду о своей действительной ненужности спокойно и стойко, как она принимала ее ранее, но как же ей хотелось, чтобы он раздевал ее чуть медленнее, или потратился на поцелуй, или погладил ее, ставший теперь таким важным, живот. Чтобы хоть в чем-то получилась эта глупая сказка, которой ей так отчаянно жаждалось. Обида втекла тонкой струйкой в и без того переполнявшую ее в преддверии неотвратимого расставания горечь, какой она уже давно не испытывала, а потому позволяла себе быть слабой, быть малодушной. Она не хотела смотреть на Реми, чтобы не сорваться ненароком и не рассказать ему сквозь слезы все, что накипело в ней, и не смотрела, уткнувшись взглядом в свои голые коленки и мелкие зяблые мурашки на них. Хотя все равно вышло так, что зрительный контакт ничего не решил…
Стоило Реми сесть рядом, связав их вместе в единый кокон покрывала, как Ирен надломилась, вздрогнула, почувствовав, как треснувший в ней в какой-то из моментов их недолгого знакомства лед, теперь и вовсе начал таять, проступая влагой под веками. А кер, разумеется, все это чувствовал. Разумеется, знал, каково ей, но все равно упорствовал и говорил только утвердительно-приказными предложениями, указывая в них делать то, что ей сейчас было делать необыкновенно стыдно. Куда более стыдно, чем сидеть голой, греясь от тепла чужой кожи, прижимаясь все ближе и подлезая в объятья ласкающих ее рук. Какая же я стала… Совсем как маленькая. Совсем глупая. Ну же… Соберись! Приказав себе после долгой паузы, проморгавшись, надавив пальцами на веки Ирен все-таки сделала, как велено, предварительно только дотронувшись влажно губами до плеча Реми, почти до того самого места, где когда-то сама же оставляла злой след от зубов.   
- Прости… – попыталась она извиниться сразу и за все, начиная от того, что наскучила, и заканчивая тем, что держала такую долгую паузу. Наверно, ей стоило все-таки посмотреть пока на жизнь чуть проще, поменьше углубляться в себя или думать о будущем, не пытаться домысливать за Реми или читать на его лице мысли о ней, обратить, наконец, внимание на то, как скользят вдоль позвоночника его пальцы, как его ладонь сдавливает ее грудь, и как же жарко становится в коконе, в который он их спрятал. Посмотрев на кера Ирен, наконец, заметила проступившую на коже испарину и то, как резко контрастирует мягкость его кожи с грубой тканью одеяла. Заметила, что начала дышать чаще и сама принялась заново изучать хорошо знакомые рельефы его тела, сначала несмело водя кончиками пальцев по ключицам, а потом опускаясь все ниже, пока не смогла подбодрить себя мыслью, что даже если Реми ее не любит, то все еще хочет, какой бы серой и неказистой она не казалась сама себе без косметики и со своим возрастом… И было что-то и в этом небольшом открытии, и в том, что ощущения под теплой тканью, не доступные для взгляда казались острее, такое, что дало Ирен смелости перекинуть ногу через бедра своего кера, устроившись на нем поудобнее, но пока не пуская его внутрь. Она ни на секунду не отвела взгляда от его глаз, только прислонилась лбом ко лбу, сделав их контакт еще ближе. 
- Мне нельзя тебя целовать?

+1

123

Чем больше времени проходило, пусть и измеряясь короткими отрезками секундной стрелки, тем больше Реми хотелось пробраться под кожу Ирен, до самого основания, в котором таилась причина её слез. А чем больше он этого хотел, тем сильнее ощущал уже знакомый темный изящный узор, расползающийся от нее в стороны. Одно цеплялось за другое, то в свою очередь вело под руку третье, оставляя кера любоваться исключительным произведением искусства, которое представляло собой тонкое черное кружево отрицательных эмоций сидящей на коленях женщины. Может быть, будь он чуть слабодушнее, пожалел бы, что мастера Огня что-то недоделали в ошейнике, и он лишал исключительно сил, не скрывая такие, на первый взгляд, мелочи. Но Реми не жалел, ибо хотел знать если не все, то максимально много, к чему стремился. Нехотя, едва не поддавшись полностью желанию, постоянно присутствующему в нем рядом с Ирен, он признал, что такой всплеск негатива ему только на руку. Как бы он ни старался, всё и сразу получить было нельзя, причем именно с ней. Он мог повлиять на выбор, возможно, и влиял на него всё это время, склоняя чашу весов в сторону послушания и прилагая к этому усилия, в то время как на второй чаше разрастался и тяжелел тот самый узор, который он сейчас чувствовал от Ирен. Сегодня определенно объявлялся день открытий и откровений, как для него самого, так, видимо, и для нее. Кер снова практически видел этот темный ореол вокруг нее, совсем как в первую ночь их здесь пребывания, и это казалось весомым аргументом в пользу одной простой истины, разводящей их на те же самые позиции, на которых они находились множество дней назад. И в то же время его не покидало ощущение, что причин для столь резкого перехода нет, что делало такие эмоции не столько странными, сколько несвоевременными и вызванными чем-то своим. Заберись он глубже, сумей проникнуть в её мысли, как проникал в её тело, увидел бы вещи такими, какие они есть; но умение видеть пламя не давало возможности точно определить причину возникновения пожара. Да это никогда и не было нужно, ибо зачастую поджигателем являлся он сам. А теперь всматривался в наконец-то поднятые глаза Ирен и хмурил брови от неуместного её извинения.
В голове стучала единственная мысль о том, что может её заставить, как заставлял не раз; не сломать, но согнуть её волю, чтобы она загорелась так же, как он. Невозможно было чувствовать в своих руках тонкое податливое тело и никак не реагировать. Может быть, он смог бы отказаться, если бы рядом была не Ирен, а так в довесок к собственным ощущениям под пальцами прибавлялись её слишком уж целенаправленно блуждающие ладони. Реми не остался равнодушен к тому, что внезапно его общество стало считаться для нее неприятным, но это его не останавливало, наоборот, напоминало лишний раз, что в городе всё пройдет достаточно гладко, пусть ненависти он в ней и не узрел, зато поспособствовал появлению такого темного узора. Она всё сделает правильно, как и должна сделать, обеспечивая себе жизнь, а ему удовлетворение желания видеть её живой. Хотя кто знает, может, именно за это она и извинялась, за те небольшие нюансы, которые смогла бы скрыть, будь он человеком или постарайся конструкторы ошейника лучше. Это показалось ему в какой-то степени смешным, словно она считала, что Реми одумается и отпустит вот так просто. Хотя будь оно сложно, он в любом случае бы не отпустил. Как? Когда каждую мышцу скручивало, пока Ирен проходилась пальцами по коже над ней; когда он смотрел на нее, словно голодный на накрытый праздничный стол, за который его вот-вот пустят, а он будет загребать от жадности больше и больше. Потому что она принадлежала ему. Целиком и полностью. До того самого момента, как он не решит её отпустить. И близость этого момента отметала в сторону всё её недовольства, ибо не настолько великодушен он был. Прижимаясь лбом к её лбу, он обхватил ладонью её сзади за шею, не слишком сжимая, чтобы не добавлять еще больше черной краски. Суть заданного ей вопроса проплыла мимо вместе со странными выводами, сделанными Ирен, пока он приподнимал её выше, чтобы опустить на себя как следует.   
- Поцелуй меня, - сама собой разумеющаяся мысль, до которой она дошла бы самостоятельно, но, видимо, не сегодня, хотя несвоевременная и явно лишняя, ибо просто ждать у него терпения уже не хватало, отчего Реми занял её губы сам, сдавливая в объятиях. Еще одна пара рук не помешала бы, чтобы чуть приподнимать Ирен навстречу медленным пока движениям, не отрываясь при этом от затылка, плеч, груди и живота. Но приходилось довольствоваться только двумя, закидывая её руки себе на плечи, за каждым прикосновением слыша вторящую мысль «Моё!».

+1

124

То, что казалось Ирен неправильным три недели назад, теперь превратилось в нечто само собой разумеющееся. Если раньше она, как вода, разбивалась об объятья Реми, как о прибрежные скалы, - на тысячу брызг и едва-едва находя в себе силы, чтобы собраться заново, то сейчас она сама тянулась им навстречу, находя в этом распаде какую-то упоительную эйфорию. Какое-то время из их совместной жизни она училась быстро восстанавливаться после. Потом, училась не обращать внимания на свои переживания, оправдывая все обычной женской чувственностью. Еще чуть позже у нее как-то получалось закрывать глаза на очевидное и даже разыгрывать приятную иллюзию почти счастливой и почти семейной жизни не только перед обитателями подземелий, но и перед самой собой, заработав себе почти постоянные боли в груди, но не обращая внимания и на них тоже. А сегодня из-за этого треклятого переезда все приходилось переосмыслять заново. И сегодня, когда уже не получалось отрицать болезненную очевидность ее положения, Ирен как никогда пылко потянулась к своему керу навстречу, чтобы разбиться волной о камни в последний раз.
Не самая послушная девочка – глаза она все-таки закрыла, в тот самый момент, когда он поцеловал ее, не дождавшись даже ответа на свою просьбу. Да и потом открывала их, расфокусированные и шальные, лишь изредка, напоследок запоминая, как выгибаются его брови, кривится рот и мелькают точно живые татуировки на коже. Ирен пыталась запомнить его не только глазами – гладила хаотично и нервно знакомые плечи, шею, руки. Прижималась так тесно, точно хотела оставить на всей себе память о его теле, как отпечаток. Как-то очень опрометчиво и глупо забыла о том, что вокруг существует еще что-то кроме него. О себе забыла, потому что стала его продолжением. Не замечала уже ни того, как сбилось и съехало с ее плеч, укрывавшее до этого одеяло, как студил ее кожу холод их выкопанной в земле норы, только чувствовала, как он ее трогает и как хорошо ей становится от каждого его движения. В последний раз Ирен заметила, как он морщится и сосредоточенно терпит, предоставляя ей возможность первой задрожать и обмякнуть в его руках, и в последний раз попробовала поймать хриплое, изможденное дыхание, вырывающееся из его губ своими. Наверно, это и был тот самый счастливый конец в ее небольшой личной сказке, после которой, однако, пришлось как-то жить дальше…
Ирен лежала на Реми, прижавшись щекой к его груди и слушая, как замедляется и тише бьется его сердце, входя в нормальный ритм. Сама она тоже остывала, хотя пора была, видимо, окаменевать. Но, вероятно, он был прав. Она сейчас чувствовала себя слишком женщиной и слишком по-женски не хотела отпускать его от себя. Вернее, не хотела знать, что он может так просто ее оставить и продолжить жить дальше, как, наверняка, оставлял множество других до нее. Однако с вполне свойственным своему полу мазохизмом Ирен стремилась к этой истине как можно быстрее. Сначала она просто подняла глаза на его лицо, потом приподнялась, подтянувшись выше, потому что заметила мелкую неприятность, которую ей очень захотелось исправить.
- У тебя пластырь съехал, – поправляя клейкий кусок ткани на лбу кера, Ирен как могла отсрочивала тот вопрос который безумно хотела задать, и который свербел и свербел у нее внутри, хотя однозначно ничем хорошим обернуться не мог. Она успела с десяток раз пригладить пластырь, обвести по коже вокруг него пальцем, прижалась к ней губами и только потом решилась, - Если я попрошу тебя принять клятву и остаться со мной… Ты же откажешься?
Она начинала говорить твердо, как хотела, но потом не справилась. Голос все-таки дрогнул, а Ирен внезапно трусливо захотелось отмотать все назад, или резко сменить тему, или просто заткнуть уши, чтобы не слышать ответа, но она ничего не сделала, только замерла подле кера, вглядываясь в его лицо и впервые за долгое время чувствуя страх рядом с ним.

+1

125

Ни разу за двести лет он не был с одной и той же женщиной, смертной или нет, так долго. Ни разу ни одна из них не казалась ему настолько особенной, во всех смыслах этого слова, ибо несла в себе открытия каждый день, так и не показывая всего полностью.  Но в данный момент Реми меньше всего хотел об этом думать, потому что новый по своей сути пыл, новое отношение, даже каждое прикосновение как новое в своей рваной отчаянности, уводило кера в сторону от не слишком положительных эмоций. Он не забыл о них, но задвинул далеко назад как для себя, так и для неё, пусть и на ограниченное время. Но чуть более сильные движения; поцелуи и объятия горячее, чем до этого; ощущение для него самого, что Ирен он запомнит именно так, накладывались и на её неприязнь, и на утекающее сквозь пальцы время, позволяя насладиться полученным удовольствием ни на что не оглядываясь, ни о чем не думая. Как если бы Реми умел пить его так же, как боль и страдания, чувствуя совершенно по-другому, но до самого дна. Даже несколько не столь приятных мгновений у самой черты он принял как её пересечение. Это не могло не удивлять именно своим внезапным переходом, когда из нескольких невербальных источников он получал почти диаметрально противоположную информацию.
В своей собственной реакции кер был полностью уверен, а от того притянул Ирен к себе ближе, хотя не собирался оставаться надолго. Слишком много дел ждало впереди, большая часть из которых должна была пройти без внимания кого-либо из Сопротивления. Вместе с мыслями о подготовке своих планов, наползающим на чувство довольной расслабленности всё тем же темным облаком чужого страха, Реми переместил взгляд в упор на снова суетящуюся Ирен. Большое количество не несущих в себе особенного смысла действий не волновало его так сильно, как могло бы. Он уже решил всё наперед, продумав если не до последней детали, то имея определенную концепцию.
-  Если я попрошу тебя принять клятву и остаться со мной… Ты же откажешься? – у нее всегда на уме оказывались собственные планы, а кер всё никак не мог сдаться и не отвечать на бросаемый ему вызов её скрытыми от него мыслями. И сейчас ему стало практически болезненно интересно, чего она так сильно боится. Судя по формулировке вопроса – того, что он согласится. «Ты же откажешься?» Как ни старался он снова упускал недоступные ему эмоции, какие как надежда, пусть и на отказ. На секунду стало очень важно, что именно она хочет услышать, и он задумался над ответом на одну единственную секунду. Но и этого хватило, чтобы разозлиться настолько, что кер предпочел убрать от своей женщины руки, дабы не сделать ничего, что потом нельзя было бы исправить. Реми злился не на нее, а на себя, от того еще более колючим становился взгляд. Ирен оказалась действительно хороша, лучшая из всех, если начинать сравнивать, чего делать он не желал, ибо знал наверняка. Всего за три недели она вплотную подошла к тому рубежу, до которого за два года в тюрьме никто так и не смог добраться. Теперь-то он пребывал в железной уверенности по вопросу своей позиции, но всего минуту назад сомневался. Просто потому, что вот так раскрыто Ирен лежала на нем сверху; суматошно расправляла абсолютно лишний пластырь, который он даже позволил на себя налепить; отвечала ему так, что её же собственная техника, опробованная в первый день знакомства, и мельком не всплывала в памяти. Она попросила, а он на миг почти поддался.
Всё еще молча кер аккуратно, едва касаясь её кожи, обхватил руку Ирен и покрутил кольцо на безымянном пальце. Не то, чтобы его сильно задевало наличие гипотетического мужа где-то в Афинах, но ей вряд ли бы понравилось то, что Реми обязательно сотворил бы с ним при встрече, не особенно интересуясь ничьим мнением на сей счет. Его снова удивляла такая жертвенность с её стороны, и раздражала подобная преданность, отчего он нарушил данное себе слово и вновь позавидовал Кестлеру.
- Всё не оставляешь попыток, Ирен. Это похвально, - он мог принять только одну клятву – остаться свободным. Стиснув её ладонь крепче, чтобы потянув на себя она не смогла её вырвать, Реми провел по своему лицу, даже через её пальцы ощущая шероховатости шрамов. – Ты много предлагаешь, гораздо больше, чем остальные. И сама знаешь об этом. Но ответ не изменится.
Чем больше он проводил времени с ней, тем сильнее становилась злость, неслабо перемешанная с желанием пройти чуть дальше, нежели просто достав из особняка ключ от ошейника. Даже выгори извечная жажда Сопротивления добраться до Кестлера, у Ирен не станет стимула делать ему такие предложения, а у него останется всё тот же набор рычагов воздействия. Если, конечно, все его «если» с прибавлением еще одного не делали ситуацию проигрышной со всех сторон. Реми не стал больше размышлять о том, что Ирен каким-то образом отвечает ему больше, чем телом, чтобы не ждать ошибки еще и от себя. Он снял её с себя, мягко опустив на место рядом и натянув одеяло, чтобы подняться и сесть на койке, собирая её и свою одежду с пола.

+1

126

Пожалуй, ей было бы лучше, если бы Реми ее ударил или оскорбил. Тогда бы Ирен смогла вписать его поведение в сделанный для самой себя вывод о том, что вся его нежность – наносная, и не мучиться, придумывая и отвергая раз за разом причины ее появления. Пока кер молчал, она успела себе представить, что было бы, скажи он «нет», свою короткую радость после такого ответа и сменяющее ее долгое сомнение в том, ее ли это кер вообще. Но Реми убрал руки, ей показалось, что брезгливо и недовольно, и она, поняв, что «нет» не будет, представила себе его «да» - едкое, циничное, насмешливое, болезненное для нее, но все равно куда лучшее, чем то, которое он сказал на самом деле. Ирен не хотела, чтобы он обращал свое и ее внимание на кольцо, о котором она за проведенное в подземелье время почти забыла. Не хотела, чтобы демонстрировал ей ее вину давая почувствовать шрамы на искалеченном лице. И хоть в сказанном им все-таки «да» она слышала его злость, но, не скрашенная кривящимися в улыбке губами, эта злость отдавала горечью, которой Ирен, на свою беду, могла придумать только одну причину… Она снова попыталась убедить себя, что это всего лишь ее глупые и наивные фантазии, и что так нельзя, но все равно ей не хотелось, чтобы кер так на нее реагировал, отворачивался быстро и уходил, собирав вещи и не сказав ни слова больше.
-Не злись на меня, пожалуйста. Я сглупила, спрашивая. Конечно, он не изменится. Все хорошо,- у нее опять плохо выходило быть послушной и лежать накрытой одеялом там, где оставили, совершенно одной. Она поднялась следом за Реми, прижавшись грудью к его спине, а губами к чешуе раскинувшейся почти по всей ее площади змеи. Ногтями Ирен, едва касаясь, царапнула его лопатку, а потом обвила руки вокруг его талии, сцепив пальцы в замок на животе и не желая отпускать. Стылый воздух холодил ее спину и бока, но спереди она грелась от тепла кера и чувствовала, как давит подаренный им кулон. Было приятно. Она знала его тело до последнего изгиба на нем и рельефа, знала каждый его шрам. У нее всегда что-то обрывалось внутри, стоило ей их коснуться, и ей нечего было ответить на эти доказательства вины, но она могла, по крайней мере, хоть как-то прояснить ситуацию с желтым ободком на своем пальце. - Знаешь, человек, с которым я обменялась кольцами, давно умер. Это ради него я пришла в Огонь…
Ирен ровно, спокойно и методично рассказала Реми свою историю, которая оказалась короче и проще, чем она предполагала когда-то. Фразы строились сами по себе и вылетали наружу просто и безотчетно. Главноей героине этой историйки снова не хотелось думать о тех последствиях, которые та может вызвать. Ей просто хотелось, чтобы Реми знал, что на самом деле она одна. Ну, и, что, может быть, она не такая плохая, как он может считать. Когда-то она думала, что, вывернись она так перед кем-нибудь наизнанку, и ей станет плохо, но, нет, хуже не стало, хотя и падения груза с души она не почувствовала. Возможно, потому что и без него там было навалено уже немало… Так или иначе, закончив, подышав немного теплом и запахом любовника, Ирен ощутила себя будто бы пьяной, прижалась еще раз губами к спине, осыпала короткими поцелуями позвоночник, задержалась чуть дольше на его шее и зашептала Реми в ухо: Давай еще раз, а? Я хочу забыть, кто я есть.

+1

127

Чего ему в действительности не требовалось, так это заверений, что всё хорошо, ибо это представлялось Реми не более чем утешением учительницы, которая мягко успокаивала своего ученика, что неверный ответ – еще не конец света, что каждый имеет право на собственное мнение, и дополнительная куча ереси по случаю. Кер прекрасно знал, откуда столько язвительности даже в мыслях, в который раз желая закрыть Ирен рот, пусть допустив грубость или применив силу, но сидел, не шевелясь, отмечая и тон, и подкрепляющие его прикосновения, перестав рассчитывать, что она даст ему просто встать и уйти, как он и планировал сделать. Вот это был уже действительно крутой поворот, на котором он еле-еле балансировал, едва не срываясь в пропасть с самого края, и находя свою довольно мучительную и извращенную прелесть в своем желании продолжать, ибо внимание притягивали оба варианта развития событий, толкая каждый в свою сторону с того узкого пути, по которому он ходил. Может быть, прелесть заключалась именно в том, что он балансировал не один, а вместе с Ирен, и так или иначе, больше всего страдала именно она, выбери он неверный вариант, за который учительница уже не будет столь снисходительна, потому что умрет. Весь вопрос состоял в решении простого неравенства, которое сейчас выглядело исключительно уравнением, потому что он вся тянул с выбором большей части, отдавая предпочтение обеим. Словно в одной раскрытой ладони он держал свое желание получить Ирен, искреннюю, отвечающую, испытывающую эмоции, которые он узнает не по узору; а в другой более короткое желание видеть её живой. В одной руке они оба не помещались, их нельзя было совместить любым другим способом, а Реми всё больше увязал в сравнении себя с человеком, ибо хотел невозможного, отчего и готов был ответить с той долей язвительности, которую накопил, пока молча сидел на краю койки, позволяя Ирен начать разговор о муже, которого нет, и не останавливаясь на этом, рождая и увеличивая потребность заткнуть её, не разгоняя его быстрее на этом все не заканчивающемся повороте. «Мне это не интересно» - чего проще сказать, заперев её здесь одну на последующие пять часов, а затем закинуть в машину к кому-нибудь из Сопротивления. Но Реми не хватало крупицы благородства, или же эгоизма было слишком много, отчего он не хотел отказываться от очередного её предложения. Разве что он не забыл бы, кто она, по крайней мере, в этом стараясь не играть с огнем, в то время как эта фраза приобретала более угрожающие очертания. Забудь она, кем является; заставь забыть его – и любое неверное слово или действие поставили бы жирную точку нарушением клятвы, ибо только она и являлась ограничителем, сродни его ошейнику.
Развернувшись к ней лицом, он запустил пальцы в её волосы, потянув чуть назад, чтобы лучше рассмотреть лицо, особенно сейчас, когда он видел его немного по-другому, не через призму рассказанной истории, которая лишь раскрыла некоторые аспекты, в которых он ошибался раньше; а через собственное всё крепнувшее убеждение в том, что ему абсолютно все равно, будет она столь податлива потом или же моментально забудет свою столь очевидную сейчас благосклонность. Да, она была лучше всех, медленно, но верно присваивая ключу от ошейника не итоговую, а лишь промежуточную стадию, подозревая нечто подобное или нет. Прищурившись, он следил за пальцами второй руки, которые сейчас обводили по контуру её лицо, изучая и так уже изученные его черты. Прощание само собой растягивалось по времени, а отмерянные часы становились сами собой короче. Ирен и сама знала, что в этой просьбе он не откажет, тем более, когда он повернулся к ней лицом, а кер отметал озвученный «раз», заменяя его на более желаемое для себя количество, которое способен был вместить в отведенное время. И всё равно ему не хватало, чтобы пресытиться, пусть он не ставил перед собой такую цель, уже зная, что вряд ли она достижима, но все равно стремился забрать себе больше, возможно, столько же оставляя взамен, распиная Ирен на кровати, вдавливая её в себя, почти кусая поцелуями, не отпуская в моменты, когда мог лишь лежать и не двигаться какое-то время, начиная заново по кругу, ибо понял уже, что слишком долго рядом с ней находился.  И измерялось это время не в часах сегодняшнего дня, хоть и подаривших ему достаточно открытий.
В дверь никто даже не думал постучать, несмотря на то, что Реми ждали наверху несколько раньше, чем за полчаса до отъезда. Скорее всего, он и не среагировал бы требуемым образом, приди кому-то в голову его позвать, но сейчас все же был доволен некоторым покоем, отсчитывая последние минуты, не глядя на Ирен, но уже выбрав вариант на одной из раскрытых ладоней.  На сей раз он сначала порылся в одежде и достал маленькие серьги-гвоздики, так и не выяснив, какая из них ему нужна. Все же посмотрев на закрытые глаза своей женщины, он вложил серьги в кувшинчик на её шее ненавязчивым, почти небрежным жестом, скрыв его за довольно крепким поцелуем.
- Ты поедешь с Тевтом, - кер не стал говорить ей не делать глупостей, ибо они могли смотреть на это понятие с разных сторон. Не стал говорить и чего-то еще, чтобы не сделать эту глупость самостоятельно. Выбор был сделан, Ирен требовалась ему гарантированно живая, поэтому ему не нужна была никакая помощь с её стороны, никакие либо попытки в этом направлении. Пойдя на поводу у своих желаний ни в чем себе не отказывать, он сам усложнил себе задачу, ибо мог уйти раньше, но остался, поэтому теперь не медлил, сидя на койке, а быстро, насколько позволяли пережитые часы, натягивал на себя одежду, уже стоя около двери.

+1

128

На его спине и без того расчерченной рубцами появилась не одна полоса царапин от ее ногтей. Их, и лиловых пятен, и следов от укусов Ирен старалась оставить ему на память как можно больше, хотя и делала это бессознательно, пока только чувствуя близкое расставание, но находясь не в состоянии воспринять его в полной мере. В этом Реми действительно сумел дать ей то, что она хотела, потому как она не только забыла с ним, кем является, но и потеряла ощущение времени, заменив его ощущениями совсем другого характера. Каждый раз, когда она пыталась вздохнуть или что-то сказать из нее вырывались лишь стоны, а все слова забывались так быстро, что автоматически становились незначительными. Она не чувствовала себя при этом усталой, скорее выпитой им, а потому истощенной… Но, когда Реми, снова после небольшой паузы потянулся к ней с поцелуем, и она подумала, что сейчас он решит все снова повторить, то совсем не была против. Для нее это значило, что даже такая – вымотавшаяся и почти не способная двигаться, она все еще может ему что-то дать. Неловко отвечая на поцелуй, Ирен попыталась поднять руки, притянуть к себе кера за плечи, но не успела, а он уже ушел, оставляя ее удивленно открывать глаза от образовавшейся рядом холодной пустоты и смотреть, как он одевается у самой двери.
- Ты поедешь с Тевтом, – прозвучало оттуда как-то совсем неуместно и неожиданно, после того что было, а потому натолкнулось в ней на стену непонимания. Ирен только и смогла как-то так же нелепо и сухо ответить: Хорошо, – и лишь после этого ее накрыла горькая волна обиды. Дверь к этому моменту уже закрылась, не пропустив сквозь себя не озвученное ей, но очень просящееся наружу: «Почему?».  Ирен бы солгала, если бы сказала, что не хочет поехать с ним, потянув еще немного время до расставания. Солгала бы, если бы сказала, что не хочет быть с ним. Но, вероятно, как она пыталась уверить себя, так было даже лучше. Так, сразу после такой резкой смены настроений, можно было вернуться к корням быстрее и быстрее остыть. Заледенеть обратно. Ей просто надо было сейчас полежать недолго, погладить живот, притянуть колени к груди и позволить подушке впитать немного слез.
Она не отмеряла для себя их количества, не отмеряла время на слабость, но вышло оно в любом случае раньше, чем ей было необходимо, оборвавшись вместе с едва слышным стуком в дверь и прозвучавшим очень глухо с той стороны ее тонким девичьим голоском:
- Ирен? Ты там? С тобой все в порядке?
Она встрепенулась, стирая из-под глаз мокрые дорожки, поднимаясь дергано и судорожно натягивая на себя вещи. Получалось плохо, нервно и нечетко – тело ныло, измученное выпрошенной ему иллюзией любви, поэтому мнущейся за дверью Алексе пришлось подождать. И, возможно, от этого ожидания вопросы, которые девочка задала, ворвавшись наконец внутрь, звучали еще нетерпеливее, вырываясь сплошным потоком, не давая вставить в ответ ни слова.
- А ты почему еще не собралась? И почему Реми отдельно уезжает? Это ты решила или он? И вообще – собирайся быстрее, последняя машина через двадцать минут уходит уже! Ты что – плакала? – Ирен видела, как Алекса шарилась глазами по комнате, стыдливо отворачиваясь при этом от смятой кровати, пока наконец не остановилась на лице собеседнице глядя в него так долго и испытующе, что под ее взглядом снова захотелось заплакать.
- Мы… – слова на очередную ложь оказалось найти не так уж и сложно. Куда сложнее оказалось заставить себя их произнести. – Мы повздорили немного. Он вспылил. Ничего, помиримся. Скажи мне лучше, сколько у меня времени, и как мы едем…
Ирен отвернулась, вытащила из-под кровати специально заготовленную там сумку, скинула туда какие-то вещи, не глядя, лишь бы создать видимость. И слушала, слушала при этом последнюю информацию о повстанцах, которую могла выдать в случае возврата в Огонь как какую-то плату за свое прощение. Они выезжали из разных частей городка. Должны были ехать разными дорогами. Всего пять машин. В Афины пребывали с разных сторон. Встречались все вместе только на второй день после приезда. Четкая, хорошая, продуманная схема. Артуру должно понравиться. Ирен вышла с Алексой в коридор. Погасила свет в комнате. Перехватила дорожную сумку на плече поудобнее, зашагала рядом с девочкой, которая, как оказалось, должна была проводить ее на выход и погасить, как хорошая хозяйка, свет в тоннелях после того, как выйдет отсюда последней. Ей было в другой выход – девчушка ехала в одной машине с Реми, и эта мысль глодала Ирен так, что она пропустила половину болтовни, которой ее осыпала провожатая, мимо ушей, отвечала невпопад, а под конец, уже перед самой лестницей на поверхность – не выдержала и стянула кольцо с пальца, положив его в маленькую ладошку и зажав пальцы на ней в кулак.
- Передай его Реми, пожалуйста. Только не спрашивай меня сейчас ни о чем, хорошо? Мы поговорим в Афинах. Обязательно, – заверив девочку в невозможном, она обняла ее, посмотрела, как та молчаливо и предельно серьезно кивнула, и торопливо зашагала по ступенькам вверх.
В светлом квадрате открытого лаза были видны сухие старушачьи ноги и подол аляповатого платья. Одна стопа, обутая в потрепанный ботинок нетерпеливо постукивала по деревянному откосу, облицовывавшему проем, отчего сверху на Ирен сыпалась пыль и какая-то мелкая крошка. Тевт – тельхин-привратник – никогда не отличался учтивостью. Тем лучше. Тем будет проще подставить его. Дискомфорт внутренний неплохо, как оказалось, вытеснялся дискомфортом внешним, а один раздражающий фактор достаточно отвлекал на себя внимание, чтобы не думать о том, что Ирен оставляла, покидая подземелья, и о том, как пусто ей без кольца на пальце. Реми, вероятно, был прав, ставя ей такого попутчика. Неизвестно, чем руководствовался он при таком выборе, но ей это шло на пользу. Всего один хам рядом, как хороший катализатор, воскрешал в ней женщину, которая умела давить подобных типов одним лишь кончиком ногтя.
- Ты поведешь в таком виде? – поднявшись, она почти презрительно смерила взглядом сгорбленную, морщинистую фигуру, на что та отозвалась басом, который вряд ли мог принадлежать пожилой даме, даже если бы так курила махорку всю свою жизнь, начиная с рождения: «Переоденусь», как отъедем.
Ирен слышала насмешку в этом тоне, подумала, что дорога будет длинной, но, с другой стороны, ее возвращение и так заняло слишком много времени и пережило немало препятствий; главное из которых теперь заключалось в том, что большая часть ее, хотела забраться обратно – под землю - и не возвращаться обратно всю оставшуюся жизнь, которая в этом случае была бы очень и очень короткой. Причем не только ее жизнь… Садясь в двухместный пикап с пассажирской стороны, она придержала живот, и твердо решила, что больше оборачиваться нельзя. Все прошло. Все кончилось. Пора была работать на будущее, которое должно было встретить ее с первым же встречным патрулем.  Только бы он появился быстрее, – подумала она, когда кряхтя и явно переигрывая с ролью, «старушка» занимала место водителя, но тут же дополнила, - но чтобы Реми успел уехать достаточно далеко, – и стиснула зубы от сковавшей грудь острой боли, сдавив одновременно пальцами пластиковую панель перед собой. Устроившийся за рулем Тевт посмотрел на нее… Посмотрел как-то странно, долго и оценивающе, но, стоило ей немного распрямиться, как он быстро отвел взгляд, принявшись поправлять в зеркале заднего вида жесткие седые локоны, как заядлая кокетка. Затем он теперь уже действительно старушечьим голосом поинтересовался, могут ли они трогаться и, получив утвердительный кивок, провернул ключ в замке зажигания.
Пикап был старый. Сидения в нем были жесткие, а двигался он медленно либо сам по себе, либо потому что Тевт старался соответствовать выбранному образу. Впрочем, продолжалось это ровно до тех пор, как они пересекли черту города. Там тельхин попросил у своей спутницы достать из бардачка водительское удостоверение, мельком глянул на лицо владельца авто на нем, и, как только Ирен отвлеклась, чтобы убрать документ обратно, стал человеком с фотографии, заставив ее дернуться от неожиданности, крайне повеселив тем самым своего водителя.
- Как ты думаешь, а какой у него голос? – успокаиваться после вспышки собственного смеха Тевт не хотел, принявшись бодро и громко подбирать себе тембр, отчего Ирен, которая вовсю вглядывалась в темноту перед собой, надеясь найти патруль и пытаясь не думать, как когда-то ехала по той же самой дороге в обратном направлении, чувствовала раздражение так остро, что оно едва не отдавалось ломотой в суставах. А спутник, как назло, оказался болтлив. Сначала он наперебой голосил, декламируя отдельные фразы из фильмов, песен, пьес, а когда угомонился на ровном баритоне, почему-то не замолк вовсе, а принялся болтать о всякой ерунде. Хотя за эту болтливость он предварительно извинился, оправдавшись тем, что давно живет на свете и ему есть что рассказать.
Сначала это были истории о ролях, которые ему доводилось играть. О том, что ему интересно пробовать всякое. Потом он рассказывал о тех людях, с которых брал образы. Перечислял и перечислял имена, фамилии, примечательные черты во внешности, роды занятий и семейное положение. Они успели свернуть с узкого серпантина на более широкую прибрежную трассу, освещенную ярче, но пока настолько удручающе безлюдную, что Ирен не выдержала и раздраженно перебила словесный поток своего водителя.
- У тебя хорошая память, но я, правда, не хочу этого знать! – после этого она просто моргнула – закрыла глаза меньше, чем на секунду, но когда их открыла, оказалось, что за рулем сидит она сама. Не в тех обносках, которые были сейчас на ней, а в одном из нелюбимых своих платьев – закрытом, темно-синем, в том, в котором раньше ходила на представления в Колизей. Дыхание перехватило, слов чтобы что-то сказать, как-то прокомментировать или даже оправдаться у нее не было… А вот у него – были.
- Ты права – у меня хорошая память. И не права тоже – знать ты это хочешь, – не каждому в жизни доводилось, как ей, слышать со стороны свой голос, но были ли ее интонации такими же жесткими и саркастичными? – Но, знаешь, я не сразу тебя признал. Чертова привычка ориентироваться на видовую принадлежность. Где ты умудрилась прятать талисман?
Ирен только и смогла выдавить из себя: Что? – чем вызвала у Тевта еще один взрыв смеха, но самой ей было не до смеха – она ничего не понимала и судорожно пыталась распутать этот клубок, дергая те ниточки, которые пока попались ей в руки и искренне надеясь, что с той их стороны не находится капкан. Она еще могла надеяться, что люди пожалеют ее, или хотя бы ее ребенка, но от существ более древних и более циничных такого ждать не стоило. Ей стало безумно страшно. Страшно до паники.
Тельхин изменился снова. Она этого не видела, потому что предпочла отвернуться к окну, зато слышала, как вернулся обратно к мужскому баритону его голос. Теперь он рассказывал ей о том, как увидел ее впервые в Афинах на трибуне для избранных, тогда как сам изображал из себя официанта, подавая им напитки. Тевт что-то говорил о том, что нужно иногда идти на риск, и что тогда ему хотелось взглянуть на мир правителей – их мир - изнутри. Ирен эти речи не давали ничего, она никак не могла отвязаться от фразы про талисман, прокручивая ее снова и снова, пока, наконец, не поняла, что тельхин имел в виду. Аромат, исходивший от горшочка на груди, точно стал сильнее, а ей снова стало больно, плохо и отчаянно захотелось разрыдаться, уткнувшись лбом в стекло. Жаль, но было не время, поэтому она позволила себе только последнее.
- К чему ты клонишь? – привычку говорить меньше, а слушать больше, если рядом с ней был враг, она не забыла, несмотря на то, что некоторых из своих врагов таковыми считать уже не могла.
- Ты совсем меня не слушаешь! – Тевт ответил резко и обиженно. – Я же говорил – в жизни надо всякое попробовать! А еще, между прочим, я так и не посмотрел на мир правителей изнутри. Да и затея этих захолустных революционеров, провальная, конечно... Теперь смекаешь?
Он снова развеселился, когда отвел глаза от дорожного полотна и посмотрел на Ирен, которая даже не пыталась скрыть свое удивление. Все выходило слишком хорошо. Настолько хорошо, что поверить в это было невозможно, но, вместе с тем, ей не оставалось ничего другого.
- У Вати мы должны доложить, что все идет по плану, и мы успешно миновали посты охраны. Думаю, это стоит сделать тебе… Быстрый набор на первой кнопке, – Тевт подмигнул, протянув ей мобильный. Она взяла трубку в руку. Нажала на цифру и пыталась заставить себя сделать то же самое с кнопкой вызова. Теперь весь дальнейший план тельхина был для нее очевидным – они рапортуют, что проехали крупный город, один из наиболее лояльных к правящему режиму, на самом деле поедут, отыщут первый патруль, который поможет им добраться до Афин. Убедить их в лояльности не будет больших проблем – все, присягнувшие Огню, знали клятву. Нескольких строк будет достаточно… У самой Ирен к скудным сведениям про жалкое отряд Сопротивления добавлялся на откуп еще целый завербованный тельхин. Тельхин гарантировал себе относительное доверие наличием Ирен рядом. Хотя ошейник на него все равно, скорее всего, оденут, – она подумала это с какой-то несвойственной себе радостной мстительностью. Хоть что-то наказывало Тевта за предательство, а вот у нее искупления не было никакого…
Ирен нажала наконец на вызов, отчиталась Михаэлю, попросила беречь Реми… От боли в сердце ей стало трудно дышать, заложило уши, а глаза заволокло дымом. Сквозь него она едва видела развилку, одна дорога которой вела в объезд, вторая – сворачивала в Вати. Боль пошла вниз по рукам, начала спускаться под ребра, перекрутила желудок… Ирен попросила тельхина свернуть. Они проехали не более ста метров, как впереди мелькнули фары, которые в условиях комендантского часа могли означать только патруль. Ей стало легче, если не считать того, что место боли заняла жгучая ненависть к себе…

+1

129

Из-за резких изменений в составе групп, внесенных им в самый последний момент едва ли не через голову Михаэля, ехать ему пришлось с Алексой вдвоем в машине, на марку которой он не счел нужным смотреть в темноте. Реми устраивал уже сам факт того, что в отсутствии света она не определялась с первого взгляда, да и сама машина выглядела настолько неброско, что взгляд скользил по ней дальше, не задерживаясь, разве что касалось это исключительно сравнения с остальными. На пустом же шоссе внимание привлекал любой движущийся объект. По крайней мере, можно было считать, что с тельхином Ирен подвергается меньшей опасности из-за его способности внушения, в то время как единственный брошенный посторонним взгляд на его собственное лицо служил бы началом сигнала тревоги. Вроде бы волноваться было не о чем, однако кер привык оставлять Ирен без внимания в переплетениях коридоров глубоко под землей, а не на открытой местности. Свою толику беспокойства вносила и Алекса, которую фактически перед отъездом лишили возможности наслаждаться всю дорогу вниманием Тео. Вникать в хитросплетения мысли девчонки кер не хотел, но раздражать жужжанием она начала буквально с момента посадки. За три недели привыкнув к его внешнему виду, и продолжая принимать за человека, Алекса все же боялась его слишком сильно, чтобы чувствовать себя рядом достаточно уютно и молча. Но при всех её недостатках, сообразительностью она все же обделена не была, поэтому закрыла рот после первого не особенно прозрачного намека со стороны Реми, погрузив уже выходящую на трассу машину в дополнение к темноте еще и в тишину. Стиль вождения кера по ночным дорогам не менялся со временем, поэтому фары он не включил, и двигался максимально быстро по направлению, запланированному для их группы. В данный момент где-то параллельным курсом ехал Хэм, если не предпочел потратить один из артефактов на более быстрое перемещение со всем своим скарбом, который не хотел оставлять на тот случай, если ищейки «Огня» все же скинутся на его скромное жилище. Но думал Реми с первую очередь не о нем, ибо знал возможность своего друга пролезать без масла в самые узкие отверстия, что тот не раз уже доказывал. Гораздо больше беспокойства вызывала Ирен, что было ожидаемо с его стороны как сам факт, но неприятно по части спектра испытываемых эмоций, отчего и на набравшуюся смелости девчонку рядом он обратил внимание, только когда услышал из её уст знакомое имя. Повернув к ней голову, не рискуя на ровном участке дороги налететь на невидимое препятствие, Реми, чеканя каждый слог, попросил повторить.
- За-забыла сказать. Думала, что еще Тео поедет с нами, а он в другой машине, вот и растерялась. Из головы совсем вылетело, - слова вылетали из девчонки со скоростью автоматной очереди, пока она быстро шарила руками по своим карманам, чем заставляла Реми постепенно терять терпение, ибо он прекрасно понял, что она сказала и в первый раз, но сейчас хотел услышать повторно. Наконец, Алекса заметно расслабилась, как только в её ладони оказался желтый ободок изученного им вдоль и поперек кольца. – Ирен просила передать.
Машина резко затормозила, прибавив к работе мотора еще и громкий визг шин на асфальте. Алекса полетела вперед, дернувшийся ремень безопасности не дал ей удариться головой о переднюю панель, но шишку на лбу она себе все же набила своей собственной коленкой. На кере остановка внешне отобразилась не так сильно, чего нельзя было сказать о состоянии внутреннем. Он нагнулся вперед, подбирая с пола уроненное девчонкой кольцо, которое могло означать для него только начало неприятностей. Незапланированных неприятностей. Вряд ли Алекса забыла упомянуть развернутое объяснение или сопроводительную записку, содержащую в себе все те мысли, которые Ирен успела надумать за время его отсутствия.
- Что… что случилось? Там впереди патруль? Что теперь делать? Давай я по рации сообщу Тео, - рация лежала со стороны Реми, так что лишних телодвижений даже при озвученном предложении Алекса не предприняла, тем более, усевшись на место и потирая ушибленный лоб, увидела, что дорога впереди все так же пустынна. Если она и пришла к каким-то умозаключениям, то озвучивать их не стала, не мешая Реми думать над оставленным посланием.
- Планы меняются. Поедем другой дорогой, а сообщу я потом сам, - развернув автомобиль, кер вспомнил ближайшую дорогу, выводящую на маршрут, которым из Меси двинулась Ирен. Она должна была знать, как он относится к её кольцу, ибо определение «никак» полностью отражало все его мысли на этот счет. Но для нее самой это украшение служило чуть ли не фетишем, объектом для поклонения каким-то полузатертым воспоминаниям. Он не понимал, что она хотела передать ему таким подарком, но это и не требовалось, ибо суть сводилась к совершаемой, возможно даже именно в этот момент, глупости. Не зная, что конкретно она задумала, Реми помнил, что сам отправил её с Тевтом, теперь становящимся угрозой. Кер не был склонен недооценивать Ирен, именно своей силой и характером она произвела на него такое сильное впечатление, но вот о мифических не знала практически ничего. Маршруты разминулись не более чем полчаса назад, поэтому он планировал нагнать их достаточно быстро, выжимая из машины максимум, который она была способна ему дать. На соседнем сидении Алекса вцепилась в ручку над своей головой, но пока еще молчала, уставившись на вьющуюся перед ними дорогу, освещаемую только пробивающимся сквозь тучи лунным светом. Кольцо жгло нагрудный карман и заставляло торопиться, но обороты пришлось сбавить, дабы не оглушать окрестности ревом мотора.
- Я знаю этот маршрут, - заерзав на месте Алекса полезла в бардачок за картой, скорее, чтобы занять чем-то руки, еле отцепившиеся от ручки, как только скорость машины пошла вниз. Кер чувствовал, что девчонка едва ли не вибрирует от мыслей, но опасения заставляют её не вываливать сразу всё, как она, несомненно, привыкла делать в компании почти со всеми остальными, возможно, за исключением разве что тельхина.
- Спроси у Михаэля, где остальные. Мы на своей позиции, – Реми бросил рацию ей на колени, не отвлекаясь от машины впереди. Он выбрал Алексу из всех остальных не просто так, и сейчас был доволен уже тем фактом, что каждое его слово весило гораздо больше, утяжеленное её страхом перед ним. Хотя один раз, пусть и с чужой помощью, она одержала над ним верх с помощью техник. Но сейчас то ли он упускал что-то из вида, то ли слишком занят оказался мелькнувшими впереди огнями нужной ему машины, но особого страха не чувствовал, только осадок от пережитого экстренного торможения. Сбавив скорость еще на несколько километров в час, кер осторожно двигался за автомобилем тельхина на приличном расстоянии, но готовясь стартануть вперед, как только такая мера может потребоваться.
- Ирен только что вышла на связь… А ты её провожаешь, да? – Алекса перешла на шепот, возможно, даже улыбалась, когда спрашивала, упуская из внимания тот момент, что Вати они еще не проехали, однако успели об этом доложить. У Реми поводов радоваться не было, особенно когда к свету тормозных фар машины тельхина прибавились фонари еще одной.
- Нет, - руки на руле напряглись, Реми едва сдерживался, чтобы не подъехать ближе. Вот только на сей раз, чтобы помочь патрулю, а не помешать ему. Сам он при наличии охраны из «Огня» воспользовался Ирен как живым щитом, и при всех её планах не мог не думать, что Тевт поступит точно так же. Отъехав чуть назад, чтобы дороги впереди не было видно, и вытащив из рук девчонки рацию, кер полностью её отключил и вышел из машины, - я скоро вернусь. Проверю съезд.
Уже снаружи наблюдая, как достаточно спокойно выходят из машины тельхин и Ирен, он было подумал, что ошибался и все-таки недооценивал её, но сам же выбирал ей попутчика. Поэтому в Сопротивлении и водились предатели вроде него. Тевта тоже не держала клятва. В таком случае опасения касательно Ирен можно было оставить, ибо случайность настолько удачно сыграла ему на руку, что разыграть её возвращение лучше казалось невозможным. И всё равно Реми злился, ибо не он её отпускал, а она уходила. Еще и оставив ему кольцо с посланием, которое он не понимал. Черт тебя побери, Ирен. Она обставила его по всем фронтам, вызывая восхищение и полуусмешку на губах. По пути обратно в машину рацию пришлось выкинуть вовсе, а заодно найти одно из объяснений для кольца. Вместе с Тевтом, решившим выбрать более теплую сторону, риск упустить хотя бы крупицу информации о неприглашенных гостях из провинции падал – все машины наверняка окажутся перехваченными еще в пути. Не будь у него на руках кольца – и его машина тоже не избежала бы этой участи. Как и во всех остальных решениях, здесь два варианта покоились на чашах весов: жизнь Ирен на одной, и оставшиеся три машины Сопротивления на другой. Реми не потребовалось даже мгновения на выбор.
- Всё в порядке, - довольным его лицо назвать казалось сложно из-за слишком уж противоречивых, а от того несвойственных ему мыслей, когда он был удовлетворен подвернувшимся простым выходом, и одновременно раздражался, что выбрал его не сам. А еще жалел упущенную возможность узнать, какие именно чувства испытывала Ирен, когда садилась в машину патруля.

***
- Она всё еще плачет? – вопрос вышел риторическим, Реми и через дверь всё прекрасно ощущал, но не спросить не мог, ибо уже несколько дней метался в четырех стенах квартиры, которую нашел для них Хэм. Теперь они решили не забираться под землю, а подняться повыше. Из окна их мансарды хорошо просматривалась улица и несколько кварталов за ней. Высотными зданиями Афины не баловали, поэтому угол обзора кер считал полностью удовлетворительным, пожалуй, только в этом находя сиюминутный плюс, ибо в остальном приходилось рассчитывать на перспективы. С каждым новым шагом на пути к особняку ему все сложнее было сдерживаться и не перейти на бег, вместе с этим понимая, что чем ближе он подбирается, тем крепче себя самого надо держать в руках. С момента приезда ни он, ни Алекса не спускались в город, на это решение ему хватило собственного ума, ибо три машины Сопротивления действительно оказались перехвачены еще в пути, и патрули не слишком были рады кое-кого недосчитаться. Девчонку долго держать в неведении не удалось, потому как никакой встречи в условленном месте не произошло, а Реми даже не собирался туда подрываться, так же как и узнавать судьбу остальных. Он не предупредил никого из них тогда, на въезде в Вати, не считал необходимым начинать чувствовать угрызения совести сейчас, и его выводило из себя нытье Алексы, продолжавшееся уже вторые сутки. По крайней мере, Хэм не вмешивался, позволив керу обрисовать ситуацию, в которой главная роль основного предателя отводилась Тевту, а девчонка и не подумала, что вариантов может быть больше. За своим личным горем Алекса забыла, что они сворачивали с маршрута сами, но кер понимал, что это временно, и её мысли надо перенаправить в нужное русло, уходящее в сторону от подводных камней.
Он прислонился к косяку пустой дверной коробки перед входом в помещение, отведенное для кухни, но почти полностью лишенное мебели, кроме стола и одного стула, сейчас занимаемого Хэмом, и скрестил руки на груди.
- Новости у меня получше твоих, - старик пребывал в отличном расположении духа, составляя заметный контраст керу, что Реми ему прощал, ибо стал причиной, по которой другу пришлось сорваться с насиженного места, перебравшись в столицу, да еще и взявшись помогать дальше. Мотив он услышал еще в Меси, после того как разжился шишкой с кровоподтеком, но понять смог лишь опосредованно, потому что связи лишнего риска с возрастом не видел, по большей части из-за своей природы. – Живые есть. Кто именно, я не знаю, но вот их тюрьма тебе хорошо знакома…
Старик расплылся в улыбке, но быстро посуровел, потому как следующая хорошая новость состояла в том, что их каким-то чудом еще не нашли, хотя усилий прикладывали максимально. Хэм советовал с пользой потратить время, необходимое на снижение активности патрулей, в чем Реми был полностью согласен.
- Кое-кого я тут уже нашел. Мелочь, надо копать дальше, а на это время требуется. В Меси тебе повезло, считай, с ребятками, - пока старик не продолжил мысль, кер вскинул руку, чувствуя происходящие изменения фона за своей спиной. Почти с удовольствием он втягивал расширившимися крыльями носа колючий запах острой ненависти. Можно было и не оборачиваться, чтобы оценить появление Алексы сзади, но кер все же обернулся, отмечая совершенно сухие глаза девчонки. Её эмоции могли быть направлены на кого угодно, включая его самого, но хоть какие-то подвижки радовали, ибо он и так тащил на себе эту обузу пока что неизвестно зачем.
- Ты сказал, что кто-то жив. Я слышала, - Реми посторонился, пропуская Алексу вперед, и все еще изучая произошедшие в ней изменения, пытаясь определить, насколько они будут ему полезны.
- Имей уважение к старшим, девонька, - Хэм стрельнул взглядом в сторону кера, но тот был слишком занят, чтобы оценить выражение лица и уловить край переданной мысли. Зато Алекса медленно подняла подбородок выше, в её глазах плясали сполохи того пламени, которое дарил ей покровитель, именно так визуально выражая для Реми обуревающие её эмоции.
- Вы сказали, что кто-то жив, - картина его впечатляла, ибо вместе с отступлением в ней проявлялся дух тех участников Сопротивления, которые позволяли оппозиции до сих пор существовать. Без фанатизма такое не было бы возможно, без того горения, которое он в ней увидел, как только слез не осталось. Ну, что ж, фанатики всегда были легковнушаемы.
- А ты, естественно, готова идти прямо сейчас, - кер даже не стал тратиться на вопросительные интонации в конце предложения, ибо пожар в её глазах усилился, приобретая эффектные формы действительно открытого пламени, которое теперь видел не только Реми, но и Хэм, просто потому, что оно действительно было, скорее всего, как одна из каждодневных малополезных особенностей Хранителей.  Старик присвистнул и воздержался от каких-либо комментариев, зато по делу высказался практически сразу и резко, потому что на мягкие направляющие фразы Алекса сейчас реагировать просто не могла, периодически выдавая что-то в стиле «я вырву его лживое сердце», говоря о Тевте, и снова напоминая едва оформившуюся девочку, желающую поиграть в войну. Разве что теперь существовал реальный шанс, что она действительно не дрогнет, когда случай представится.
- Мертвой ты никому не поможешь, - замечание отдавало дешевым пафосом, но для Алексы подходило как нельзя лучше, попадая в волну её героических настроений и ярко пылающей узко направленной на тельхина ненависти. Реми внезапно вспомнил, как его в подвале убеждала не делать глупостей Ирен, уже тогда выбирая нужные рычаги воздействия безошибочно. Тряхнув головой и отогнав от себя мысли о женщине, которые способны были вытеснить из головы все остальные, он вернул внимание на чуть присмиревшую девчонку. – Будешь слушать, что тебе говорят, и получишь возможность одеть такой же ошейник на Тевта.
В силу своего возраста она пока что не научилась ценить долгую пытку больше быстрой смерти, но одного взгляда на татуировки кера, на его испещренное шрамами лицо хватило, чтобы Алекса больше не колебалась.     
***
Всего несколько часов назад Хэм буквально сбросил с плеч лет пятьдесят, забыв и об артритных пальцах, и о приходящей с возрастом мудрости. Реми не видел его таким даже среди его излюбленной коллекции артефактов, а крутя в руках снайперскую винтовку, едва ли вписывающуюся в реалии пропитанного божественной хренью мира вокруг, тот был доволен как дитя в кондитерской. Сейчас серьезность вернулась полностью, пока они наблюдали с крыши одного из ближайших к особняку домов вялое движение по периметру. За месяц поиски исчезнувшей машины Сопротивления Меси перешли в стадию пассивных, а вот группа тех, кого искали, наоборот, активизировалась.
- Есть какие-то подвижки с переговорами? - кер подполз ближе к старику, рассматривающему местность в оптический прицел, в ожидании, когда Алекса начнет свою сольную партию. Солнце уже скрылось за крышами невысоких домов, но теней все ёще не было достаточно, а рисковать напрасно кер не хотел, потому что второй попытки в наличии не было. Первую же он крепко сжимал в кулаке, так что на коже ладони уже отпечаталась форма артефакта, снимающего ошейник на два, максимум – три, часа.
- Как знать. От тебя всё зависит, - Хэм отвлекся от своего прицела, внимательно глянув на кера, на секунду даже показалось, что как-то слишком устало, - посмотрим сегодня на фейерверк. Может, найдешь себе кого-то помоложе по крышам таскаться. Рисковать пока не хотят, сильно их в центре прижали.
Старик отвернулся обратно, чуть сместившись и удобнее устраиваясь за винтовкой, а кер снова посмотрел в направлении красного зарева на западе, которое начинало постепенно уже затухать, собирая тени сначала по самым темным углам подворотен, а затем вытаскивая их оттуда, растягивая дальше и размазывая по стенам под карнизами и балконами. Взгляд Реми переместился на окна особняка, в нескольких из которых уже горел свет. Он не рассчитывал на внезапную удачу просто так наткнуться в одном из них на знакомый силуэт, тем более с такого расстояния и не узнал бы, но смотрел и смотрел, перескакивая с одного на другое. Затем обратил внимание на медленно, но бесшумно раскрывающиеся выездные ворота, пропускающие наружу длинный темный лимузин, одним своим видом демонстрирующий власть группировки. На улицах, примыкающих к особняку, движение для основного потока было запрещено с начала правления Кестлера, так что лимузин продвигался вперед в полном превосходства одиночестве. Пока не наткнулся на невидимую стену, проскрежетав моментально разбитым бампером вперед на несколько метров. Реми напрягся и едва ли не свесился вниз, чтобы разглядеть произошедшее. Самой Алексы не было видно, зато полыхнувший со стороны подворотни огонь моментально выдал её расположение. Представление разворачивалось очень быстро, отмеряя секунды небольшими взрывами по улице, уже наполняющейся ползущим по ней огнем и дымом.
- Колесница у нее с собой? – подождав ровно до того момента, как Хэм кивнет ему в ответ, Реми выдохнул и приложил ключ к ошейнику, даже не предполагая, что выйдет в следующий момент. Он не стал видеть мир по-другому, не ощутил мгновенный прилив сил в руках, не испытал жгучее желание расправить крылья и взлететь над наполняющейся криком улицей. Просто понял, что сверху на него больше ничего не давит. Поднявшись с места, успев мельком увидеть, как Хэм делает первый выстрел, кер как-то неловко, словно позабыв движение, шагнул в темноту множащихся из-за всплесков пламени теней.
Два часа начали свой отчет, а он с каждым переходом по тени все больше и больше входил во вкус, снимая раз за разом еще немного принижающего веса с плеч. Можно было сказать, что Реми капля за каплей получал ту свободу, о которой и не мечтал, однако он мечтал, насколько такое чувство вообще было доступно таким, как он, существам. Всё еще скрываясь в сумятице, поднявшейся из-за устроенного представления, он жаждал выйти из тени, почти ломаясь от невозможности последовать этой жажде, ибо видел перед собой цель важнее. Голову мутило то ли от прилива энергии для него, как для лишенного силы, то от её недостатка, как для вновь обретшего. Пальцы заострялись когтями в каждый момент выхода на свет, длящийся не больше секунды, дабы не быть замеченным в суматохе. Внезапно два часа показались настолько коротким отрезком времени, что удар сердца вмещал в себя больше, один протяжный вздох равнялся вечности в противовес отведенным крупицам. Такие мысли рождали одновременно и буйство, выливающееся в стремление убрать любую преграду на пути к ключу; и аккуратность, вытекающая из возросшего чувства ответственности перед самим собой за последний шаг до пересечения финишной черты, когда нельзя было позволить себе быть неосторожным, но ничего так сильно не хотелось, как поспешить.
Огонь против «Огня» произвел настоящий фурор, следовало отдать Алексе должное, ибо она не только наполнила улицу языками пламени, но и выложила из полыхающих дорожек слово «сопротивление». Хэм должен был прикрыть её до момента, когда хаос достигнет своего апофеоза, а потом исчезнуть быстрее, чем до них доберутся. Звучал план намного проще на словах, чем в действии, но Реми в данный момент некогда было думать о других, ибо забот хватало у самого. Весь двор особняка озарился ослепляющим светом, однако тени в самых углах от такого контраста только сгустились, позволяя ему перетекать из одной в другую, дожидаясь, когда откроются закрытые двери, выпуская еще часть обитателей дома наружу. На тушение пожара слегка обленившимся в самом центре Хранителям потребовалось минуты полторы, и еще столько же на полную очистку улицы от последствий аварии, но Реми за это время уже оказался внутри, прижимая к себе труп первого подвернувшего под руку. Вот теперь он чувствовал себя в полной силе, не загнувшись в течение последнего месяца, скорее всего, лишь благодаря тому же ошейнику, слегка приглушавшему последствия «воздержания». Нет, в момент осознание себя полностью кером не произошло, подбираясь к нему постепенно с каждым совершенным действием, с каждой сломанной костью в чужом теле, пока он отрывал нужную ему для входа в хранилище руку у Хранителя, которому не повезло.
Наверно, его удача досталась Реми вся до капли, выпитая им до дна вместе с жизнью. Но на самом излете отведенного на проникновение в сердце «Огня» времени, когда ошейник больше не сдавливал шею, а покоился в сумке как трофей для Алексы, он решил задержаться еще немного. Тревожные звоночки давно превратились в колокола, потому что в любую секунду могли обнаружить или не слишком хорошо спрятанный труп, или отсутствие, пожалуй, одного из самых важных артефактов, которые Кестлер когда-либо держал в руках. Страх проникал в опьяненное свободой сознание слишком тонкой струйкой, чтобы прислушиваться к нему и бежать, он все равно оседал в сознании, отравляя вкус победы, до которой кер пока еще не добрался, ибо находился внутри особняка. Но желание увидеть Ирен целой пересиливало чувство самосохранения, как уже было раньше, и, возможно, как будет еще. Он потратил на поиски еще двадцать минут, добравшись до критической черты нахождения не на своей территории, но все-таки нашел, что искал. Собираясь в тени сгустившихся уже сумерек, Реми подобрался к ней настолько близко, что смог уловить запах духов, смешанный с запахом страха как в первый день их знакомства. Ирен и выглядела почти так же, без растянутого застиранного свитера, но что-то в ней все равно изменилось, а у него не хватало времени рассмотреть внимательнее, пока она не обернулась и не увидела, что тени по углам комнаты гуще и чернее, чем обычно. А, может, уже увидела, иначе чего боялась, ведь поднятый на улице шум уже окончательно затих. Он просидел в комнате буквально несколько секунд, когда по коридору прокатился крик. Задерживаться больше было нельзя, но кер мазнул на прощанье тенью по её руке, оставляя метку, чтобы найти потом быстрее, и не стал смотреть на реакцию Ирен, когда в коридоре к крику прибавился еще и топот ног. Кто знал, какими силами обладали в этом огненном гнезде, и как быстро смогли бы заблокировать его внутри, даже не видя и не зная, кто именно проник в особняк.
Пробираясь по темноте обратно, цепляясь когтями за камни фасадов, которые теперь казались мягкими как чуть пообтаявшее масло, Реми чувствовал себя однако только довольным. Он хотел снять с себя ошейник, и снял его, забрав к тому же ключ с собой, но этого не хватало, не было достаточно для того удовлетворения, которое он желал бы испытывать. Не следовало к ней заходить, и тем более оставлять тонкую, но прочную нитку, по которой смог бы найти в любом месте, куда бы она ни спряталась.
- Работы прибавилось, - кер спрыгнул из открытого окна на пол мансарды, пока Хэм зажимал рот глухо верещащей в его ладонь Алексе, и укоризненно качал головой. Хмыкнув над реакцией девчонки, которая лицезрела его в таком виде первый раз, Реми вернулся в состояние, ставшее обычным за последние два года. – На. Сувенир.
Он бросил раскрытый ошейник на стол, собираясь прибавить к нему еще несколько десятков, собранных с тюрем желательно до тех пор, пока Кестлер не придумает достаточно мощный ответ, или просто не перебьет всех заключенных на представлениях в Колизее. По крайней мере, то, что еще пару месяцев назад было концом его борьбы, теперь становилось только началом, причем весьма успешным. Он не жалел, что увидел Ирен, в конце концов, она всегда приносила ему удачу.

+1

130

С выходом из машины под свет фар встретившего их патруля в Ирен будто что-то изменилось или, наоборот, вернулось обратно, как будто прожитого в плену месяца и не было. Она снова знала что говорить, когда говорить и каким тоном, снова знала людей и даже с некоторым удовольствием наблюдала, как недоверие на их лицах сменяется подобострастием. Здесь, на свободе, она почувствовала себя почти прежней, уверенной в себе и внешне несгибаемой, несмотря на подпортившийся за последнее время внешний вид. Все разговоры и объяснения – с патрульными, с местной главой группировки, с Артуром по телефону – прошли для нее в каком-то забытьи, когда она просто делала то, что надо было делать, не испытывая при этом никаких эмоций, кроме странного ощущения, что внутри нее разрастается блаженная пустота, вытесняя мучившие ее боли.
С ней все было хорошо до тех самых пор, пока она не легла в ванну. В отведенном для нее гостиничном номере, с роскошным видом из окна и нарочито дорогой обстановкой внутри, она сначала могла отвлечься тем, что, заказывала себе еду, доставала халат и полотенца или перебирала в руках имеющиеся соли и пены, слушая как журчит из кранов… Но когда вода набралась и облизала все оставленные кером метки на ее теле, обожгла все царапины и натертые о грубые ткани подземельных кроватей ссадины, тогда Ирен поняла, что она сделала. Где-то там, в десятках километрах от нее с боем пытались прорваться через превосходящие силы предупрежденных патрулей повстанцы. Их ранили, убивали, брали в плен, пока она совершала одно из двух возможных для себя предательств. Где-то там, ранили, убивали и брали в плен отца ее ребенка. Там набивали людям и не только опознавательные татуировки в тюрьмах, устраивали показательные бои на арене, заковывали саму природу созданий под ошейники. Ирен подумала о том, что еще одному предателю, подобному ей, как раз вешают на шею один такой, но это было очень слабым утешением. Вода из перекрытых кранов больше не лилась, дежуривших за дверью охранников сквозь добротные стены и расстояния слышно не было, в номере господствовали тишина и одиночество. В последний раз Ирен оставалась одна в ванной, когда умирала, поэтому сейчас смотрела на огромное, в тяжелой золоченой раме зеркало, висевшее рядом, и спрашивала себя о том, удалось ли ей и в самом деле из двух зол выбрать меньшее.
Оправдания как-то не клеились. Воспоминания душили. Ассоциативные цепочки оказывались замкнутыми. Воспоминания лезли и лезли в голову, сводя с ума. Раньше в такие моменты она просила Реми прямо или косвенно отвлечь ее, поговорить с ней, заняться с ней сексом – что угодно. Но сейчас его не было рядом, а, возможно, и вовсе больше не существовало. Просто потому что ей захотелось пожить самой и подарить жизнь еще кому-то, опираясь на еще не проверенные, на совсем призрачные предпосылки.
Ирен стало страшно. Страх показался ей бесполезным, потому что теперь его даже никто не мог почувствовать, но при этом он даже не думал исчезать, подпитываясь снаружи тишиной и остывшей водой в ванной. Было холодно, греться было не от кого. В противовес этому холоду жгла изнутри каленым железом совесть – это подобрались вплотную воспоминания о недавней поездке, о тельхине-предателе, о кулоне на шее. Ирен выбралась из ванной, укуталась в халат, добралась до скинутой в прихожей старой одежды, вытащила из нее стянутый вместе со свитером через голову горшочек. Прижав его к груди, она дошла до спальни, присела на кровать, непривычно мягкую и бесполезно огромную, сначала потрясла кулон, слушая, как что-то бьется изнутри о керамические стенки, потом только перевернула. Выпавшие на кровать серьги выглядели не настоящими, слишком тусклыми, слишком мелкими. Ирен могла бы найти сотни отличий, лишь бы это оказались не они. Но факты, беспощадные и неумолимые факты говорили сами за себя – Реми хранил ее талисман, вернул ей его, отправил ее в машине, которая отвезла ее к своим, а она предала его, сообщив его маршрут в местном штабе огня так же, как и маршруты всех остальных. И ей хотелось надеяться, что он это просчитал, продумал, все изменил в последний момент, не сообщив ей, но в этот вариант никак не вклеивалась безмятежная и мирно прощающаяся с ней в подземельях девочка. Ирен не могла представить, что знай повстанцы обо всем этом, они бы просто так отпустили предателей. Логика пасовала, прогнозы не сходились, предположения были высосанными из пальца. Самым важным было то, что Реми ее отпустил. И груз этого великодушия давил и давил на нее.
Портье, принесший необыкновенно поздний ужин, нашел Ирен рыдающей на кровати. Она с трудом реагировала на слова и увещевания, скрючившись эмбрионом и зажав в зубах одеяло. Ее держали, пока вкалывали успокоительное и оставили сиделку ночевать рядом…
***
Время ее не лечило. Оно скорее смогло перевести ее долгую болезнь в пассивную стадию, когда риск можно было снизить регулярным приемом медикаментов, коими для Ирен стала подтвердившаяся беременность. О том, действительно ли она хочет оставить ребенка, ее спросил каждый в особняке. Артур спросил несколько раз, заодно поинтересовавшись, уверена ли она в отцовстве и, очевидно, задумавшись. Если бы Ирен могла смотреть на ситуацию со стороны и мыслить, как бессмертный, на далекую перспективу, она бы, возможно согласилась, что полукровки были бы ценным и интересным элементом в рядах слуг Огня, но это был ее ребенок, поэтому ни о какой отстраненности речь не шла. Она была вполне довольна тем, что у нее есть все необходимое для сытой жизни, что она может рассчитывать на необходимый уход, а что до ее работы профессиональной лгуньи или косых взглядов – и то, и другое она могла пережить, стоило только лишний раз коснуться живота и вспомнить, зачем ей все это.
Ирен не питала лишних надежд, хотя позволяла себе строить планы и еще немного любопытствовать на тему того, нашлась ли «пятая машина», при этом стараясь не углубляться в мысли об ее экипаже – потому как твердо решила не волноваться. Совсем не думать у нее, разумеется, не получалось, но она вежливо попросила отправить на переговоры с плененными во время той операции кого-нибудь другого и завела себе привычку спать при свете, так как чувствовала себя слишком одинокой в темноте. Ночник, стоявший на ее прикроватной тумбочке, прекрасно вписывался в дизайн основной комнаты, так же как и повешенный на угол трельяжа маленький изящный горшочек. Растворившись в подобии своей прежней жизни, Ирен больше не позволяла себе срывов и, если ее доводилось кому-то застать с мокрыми глазами, то она всегда отговаривалась бушующими по беременности гормонами, сумев даже саму себя убедить в подлинности именно этой причины.
У ее времени был целый месяц, чтобы перевести болезнь в пассивную стадию. Но всего нескольких часов хватило, чтобы старые раны вскрылись и выплеснулись наружу сукровицей и гноем.
Из окон ее апартаментов было прекрасно видно, как языки пламени один за другим охватывают здания на прилегающей к особняку улице. Треск высушенного ими воздуха и исторгаемый жар, она чувствовала даже сквозь стекло и понимала, что надо что-то делать - искать Артура, ждать приказаний, уходить, отступать, эвакуироваться. Но вместо этого Ирен, как завороженная, смотрела на то, как ложатся на асфальт неровным подростковым подчерком огромные буквы «сопротивление» и понимала, что экипаж пятой машины где-то неподалеку. Она, как часовой на башне, смотрела за входом в особняк, за толпой бегающих возле него людей, пыталась найти там знакомую фигуру, сама не зная зачем. Она понимала, что если увидит Реми, то ее прямым долгом будет затрубить тревогу, сказать, что он здесь, навести на него и обречь на смерть. Поэтому боялась его увидеть, хотя и не могла отвести взгляд или безопасно закрыть глаза. Она только смотрела, смотрела, смотрела, дождавшись момента, когда сполохи за окном начали таять, суета становилась все меньше, и могло показаться, что все миновало, что это была только одна пассивная шутовская выходка, но Ирен никак не могла в это поверить. Мысли в голове были почти такими же мутными, как месяц назад. Ей хотелось узнать, что произошло, и не хотелось ничего знать одновременно, так же как и хотелось увидеть Реми, и было страшно встретиться с ним снова. Она, опять же, слишком хорошо знала, как должна будет повести себя, случись подобная встреча, и с достаточной уверенностью могла предположить, что повести себя так уже не сможет. Возможность того, что ей снова предстоит выбирать между жизнями двух своих любимых существ, пугала ее и сковывала бездействием, вынуждая просто стоять и ждать какого-либо знака, боясь даже обернуться или, тем более, выйти из комнаты.
Знак не заставил себя ждать. Вторая волна тревоги теперь шла изнутри, разрывая шумом и криками сам особняк. Ирен обернулась к двери на выход, на секунду затормозила, почувствовав, как кожу чуть выше локтя обдало чем-то холодным, но решила, что лучше будет думать о том, что это всего лишь сквозняк, и вышла в коридор, слушать плохие новости…
***
Они собирались на совет уже в восьмой раз. Лично Ирен присутствовала на шести, пропустив два предпоследних, можно сказать, по состоянию здоровья. При этом она каждый раз могла назвать себя самой большой эгоисткой из всех присутствующих, и, вероятнее всего, Артур об этом догадывался, но, так как благополучие самой Ирен напрямую зависело от того, как долго может простоять на своих подгибающихся глиняных ногах их колосс, он не беспокоился слишком сильно. По крайней мере не беспокоился конкретно на ее счет и до того момента, пока малютка Магали не появилась на свет, на два месяца раньше положенного срока. Теперь отчеты об очередной вскрытой Сопротивлением тюрьме волновали Ирен меньше, чем вес дочери. И как она не убеждала себя, что от степени полезности группировке мамы напрямую зависит безопасность ребенка, каждая минута, проведенная на этом глупом обсуждении, была просто мукой. Все их операции по спасению положения уже провалились одна за одной. Ничего не дали ни подлоги на повстанцев, должные очернить их в глазах основных масс населения, ни прямое запугивание, ни грубая сила, ни тонкая дипломатия. Очередное решение об отлове  беглецов и новом витке рекрутерства в ряды Огня, совершенно не точно требовали ее присутствия на совете, поэтому ей, чувствовавшей себя в свои сорок уставшей на все шестьдесят, больше всего хотелось перестать здесь находиться и вернуться к дочери.
С того момента, как из особняка исчез ключ, с каждым днем становилось только хуже. Ребенок выпивал у нее все силы, а его отец, развязавший руки повстанцам и гуляющий спокойно где-то снаружи, подрывал ее авторитет, и без того пошатнувшийся после возвращения из плена. Наступали времена открытых боев и грубой силы. Таким как она тут места уже практически не находилось. Тонкое убеждение пасовало перед прямыми угрозами, а роль посыльного Ирен не смогла выполнять где-то в конце пятого месяца. Свое положение в разворачивающейся все шире войне она тогда определила как «пушечное мясо» и сочла его невозможным. Ей было крайне важно оставаться нужной Артуру, и тогда она решила сблизиться с Дафной, поборов в себе и неприязнь от того, что придется играть на чужих чувствах, и осознание всей подлости подобного поступка. По сути же все оказалось не так плохо, даже наоборот – весьма приятно. И хоть наивность, из которой новая-старая подруга никак не могла вырасти, смущала Ирен, в ней же она могла найти и некоторое успокоение. Кроме того, несмотря на разницу в возрасте, характерах и интересах, одна общая тема у них все-таки была, и это была та самая тема, которая на данный момент являлась самой важной в ее жизни.
Пока она сидела на этом ужасно бесполезном совете, слушая о том, как пропали еще несколько разведчиков и как близко сейчас базируются силы повстанцев к столице, с Магали как раз возилась Дафна, что будило в Ирен смешанные чувства из благодарности и зависти. Единственное, что она могла почерпнуть из сбора – это возможные имена убитых или плененных ключевых фигур Сопротивления. Сегодня таковых не значилось, а значит, можно было вздохнуть с облегчением. «Главный вор» пока находился на своей обожаемой свободе, а Ирен от этого было всегда немного спокойнее. И хоть сегодняшняя встреча верхушки группировки прошла с минорными интонациями, у нее был свой личный, крохотный повод для малюсенькой радости, с которой она и собиралась отправиться к себе… Если бы Артур не попросил ее остаться, удивив ее, но только отчасти... Их общение тет-а-тет почти сразу началось с имен «Дафна» и «Вивьен», продолжилось заново прокрученными фактами о крайне дурном положении дел и закончилось на весьма неожиданной просьбе лидера сопроводить его семью подальше из Греции…
- Я не очень подхожу на роль охранника, – Ирен давно не практиковалась в дипломатии, чтобы долго вилять вокруг интересующих ее вопросов.
- Охраной займутся другие люди. Твоя задача будет спрятать Дафну и Вивьен, – Артур, судя по всему, прощал ей растраченные умения, да и сам не юлил долго вокруг да около, четко обозначив время выезда и приказав самостоятельно выбрать маршрут. Она же не стала упирать на подробности, которые сейчас были вовсе не важны. В числе не сказанных лидером вещей остались приказы к ней оставить здесь своего ребенка и возвращаться немедленно самой, а значит, к ней в руки падала возможность спрятать не только чужую дочь и жену. От такого подарка она отказаться не могла, вместо всех вопросов коротко простившись с Артуром и отправившись сообщать Дафне, что они едут на родину.

+2

131

- Ты ведь знаешь, где она, - вопрос и вопросом-то не был, отчего Реми даже голову не повернул в сторону вошедшего Хэма, который моментально развалился на кресле у входа и начал наблюдать за методичными ударами теннисного мяча об стену. На старых газетах, коими были обклеены стены комнаты в мансарде, на одной из заметок уже почти стерлись буквы, показывая довольно сносную кучность бросков, а заодно и их продолжительность. Старик закряхтел, по большей части наигранно, разворачиваясь на своем месте и доставая из кармана портсигар, исключительно для того, чтобы повертеть его в руках и создать дополнительный шум, требующий реакции.
- Знаю, - из положения лежа кер бросал мяч уже достаточно долго, чтобы бумага самодельных обоев не выдержала и капитулировала, открыв сначала мелкий кусок серой бетонной плиты, но постепенно расступаясь дальше; но не достаточно долго, чтобы заложенная за голову вторая рука успела затечь. Увлекательных занятий для него в последние дни больше не находилось, а за прошедшее время увеселительных мероприятий на грани фола в жизнь Реми влезло столько, что самые сладкие воспоминания мировых войн отступали на задний план, пасуя перед более эффектными выступлениями сборной солянки из разных рас. Писатели-фантасты бились в истерике, переквалифицируясь в хроников, а череда развлечений пестрела разнообразием, позволяющим выбрать себе дело на вечер как в меню дорогого ресторана. И каждый раз чего-то ему не хватало, не дотягивало до нужного уровня остроты, когда удовольствие перерастает в удовлетворение, и ни количество, ни качество не были способны как-то замаскировать недостающего. Около года Реми потратил на более детальное знакомство со всеми удаленными уголками Греции в поисках тюрем, где еще не побывал. Половину встреченного сброда он оставил бы ровно на своих местах, если бы мыслил так же, как найденные члены столичного Сопротивления. Но ему было абсолютно всё равно, что именно станут делать выпущенные на волю существа, изголодавшиеся по свободе и мести. Керу требовался хаос, и он творил хаос, греясь в пламени собственноручно подожженного костра, никого не слушая и ни на кого не оглядываясь, даже Хэма оставив в Афинах, налаживать более тесные контакты с местными растерявшими все свои зубы лидерами. Редко с ним в пару навязывалась Алекса, изменившаяся еще сильнее, когда стало окончательно ясно, что в списках выживших из Меси Тео не значится. Может быть, её горе выжгло идеальное вместилище для покровителя, устроившегося в своем Хранителе с максимально возможным комфортом. Для них двоих глобальная война носила опосредованный характер, оставленный на откуп Хэму, как лучшему организатору. Разве что она стремилась достать Тевта, а он сужал круги вокруг Кестлера.
До первого добраться, естественно оказалось легче, только потребовалось на это почти полгода. Но наблюдая за девчонкой, когда-то бегавшей по подземельям в восторге от новой прически, Реми довольно улыбался, впитывая почти столько же энергии, как если бы убивал сейчас тельхина сам. Ошейник на него все-таки пришлось одеть, ибо даже при достигнутых успехах в освоении техник Алекса не могла тягаться с мифическим существом, зато после возня больше напоминала Реми игры сытой, до достаточно злобной кошки с пойманной мышью, которая всё еще считала себя опасной большой крысой. По сути, никакой разницы между ним и тельхином не было, однако победителей не судили, а Тевт в данном случае оказался проигравшим. С течением времени правда об Ирен тоже выплыла наружу, но это кера волновало мало, ибо трогать её никто не собирался, на что хватило его слова, и слова Хэма. Девчонка и остальные сочли его пострадавшей стороной, отчего и вложили в его слова собственный смысл: вендетту, подобно той, которую устроила Алекса, или же еще множество нелицеприятных картин, не важно. Поэтому никто и не удивился, когда она исчезла из поля зрения так же, как исчезали десятки Хранителей «Огня» каждый день.
- Уж почти год прошел, как уехала, – Хэм, видимо, устал молчать, или же просто мерный стук мяча по стене начал раздражать. Хотя, кер не поставил бы на это ни цента. Скорее, старик снова считал себя в чем-то правым, и желал непременно довести эту информацию до сведения Реми, пусть тот в итоге все равно сделает по-своему. Хмыкнув и поменяв руку, не прекращая бросать мяч в стену, кер все молчал, уже загораясь интересом о продолжении разговора, особенно о той его части, в которой старик решит захватить краем обсуждения неожиданно появившегося у Ирен ребенка. Она слегка приврала ему, рассказывая впечатляющую историю собственной жизни, упустив небольшой нюанс, то Реми и не был в обиде. С религией он не имел ничего общего, взирая на беснования фанатиков по вопросу целомудрия женщины откуда-то сверху; чувством собственной неполноценности не страдал, отчего мысль о сопернике не могла бы стать неприятно волнующей, наряду с возможностью у Ирен сравнивать. Поэтому его не задевало её внезапное материнство так, как, по всей видимости, задевало Хэма. И это казалось смешным настолько, что даже мяч перестал стучать о стену, а сам Реми развернулся к своему старому другу с чуть мрачным выражением лица. Стараясь не перегибать настолько сильно, чтобы игру стало заметно, кер уселся на кушетке, опустил локти на колени и свел вместе пальцы рук.
- Важно то, чего она хочет сама, - с фразой он все же перегнул, что моментально стало заметно по изменившемуся взгляду старика, расслабившемуся и осевшему в кресле сильнее. Серьезности не было и в помине, ибо Реми действительно мог не сидеть в Греции и дальше, ибо их переворот подошел к концу. Ничего существенно не изменилось, лишь название группировки у власти, а дальше рельсы уже были накатаны, поэтому желания смотреть, переведут ли стрелки на другой путь, никакого не возникало, тем более что нынешняя сфера его интересов лежала полностью за пределами страны. Мнение самой Ирен по этому вопросу его, конечно, интересовало, однако для этого его первоначально требовалось узнать, а затем уже плавно довести до её сведения, что его мнение лучше. – Ладно, черт с тобой.
Реми протянул вперед раскрытую ладонь, в которой сразу же оказалось свежее зеленое яблоко, брошенное через комнату старым другом.
***
В больших городах его метки на лице не вызывали к себе повышенного внимания. Шрамы успели превратиться из кровавых корост в бледные полоски рубцов, а своими татуировками кер вливался в стройные ряды фриков и модификаторов, которых развелось достаточно, чтобы не делать из Реми объект пристального внимания прохожих. Однако что касалось таких тихих мест как эта французская провинция, с её вялотекущей спокойной и сонной жизнью, то новостью воспринимался каждый лишний взмах коровьего хвоста под новым углом, отчего его появление на улицах, да еще и в футболке с короткими рукавами, было оценено по достоинству. Кер не собирался никого трогать в этой местности, а потому не старался слиться с толпой, которой тут просто напросто не было. Пусть именно в этом пригороде он не бывал раньше, но каждый угол дома, каждый окрик официанта уличного кафе казался знакомым, ибо, в конце концов, родина у них с Ирен была одна на двоих.
После того, как оно окончательно сдался, причем так и не решив, кому именно, оставалось только собрать вещи и уехать, ибо он ничем не был обязан Сопротивлению, а вот оно ему - напротив. Дележ власти его совершенно не интересовал, а личная война закончилась в тот самый момент, как печатка с янтарем превратилась в металлической комок, сминая чужой вырванный средний палец. Дальнейшие разборки становились совершенно бессмысленными, ибо не вели к цели, которую преследовал Реми. А вот узкая дорога, между рощей и незасеянным полем как раз вела. Послеполуденное солнце превращало воздух в знойное марево, вибрирующее горячим насыщенным пряными запахами воздухом. Несмотря на свое происхождение, кер не чувствовал себя неуютно без теней и привычного холодного сумрака, ибо знал, что достаточно силен и без их использования, воспринимая уже дополнением, а не основным своим преимуществом. Может быть, именно поэтому его следовало пугаться много больше, чем выдуманный людьми образ чудовищ, живущих исключительно во мраке. Он мог легко убить и в середине погожего летнего дня, когда тишину нарушает лишь едва различимый шелест листьев от слабого ветерка, да стрекот насекомых. Но сейчас от этой мысли Реми едва не рассмеялся в голос, ибо представлял собой, пожалуй, самого добропорядочного гражданина выделив эту провинцию, как место обитания Ирен, следовательно, не претендуя на территорию в качестве охотничьих угодий. Он даже не уточнял предварительно информацию, прежде чем поехать, да и у Хэма не стал спрашивать, хотя тот наверняка знал почти всё, а просто поехал к оставленной на её руке метке, ориентируясь на местности как по компасу. Возможно, потому что для него и роли не играло, с кем она здесь находилась, дополнения он не счел важными, потому как и обращать на них внимания так же не собирался, просто хотел посмотреть на неё. Теперь свободную точно так же, как и он.
Больше увидев, чем почувствовав, Реми свернул на подъездную дорогу, перекрытую невысоким деревянным забором, сбитым из балок и крепившимся к двум собранным из камней широким столбикам на обеих сторонах обочины. Чуть дальше слева за садом раскинулись виноградники, а справа за деревьями  уже показался двухэтажный дом. Строение не выглядело новым, кое-где на фасаде виднелись небольшие трещины, однако в общем дом производил впечатление ухоженного. Она неплохо устроилась. Если, конечно, этот дом принадлежит именно ей. В свое время Реми последил, чтобы Ирен смогла выбраться без столкновений, и взяв всё то, что хотела с собой взять, будь то вещи или люди. А потом упустил на короткое время из вида, ибо мог больше не сдерживать Сопротивление в нападениях, да и сам сдерживаться не стал. 
Прошедшие месяцы она, определенно, потратила с пользой. Кер взглянул на живую изгородь, покрытую мелкими цветами, горшки около входов и в ящиках на карнизах, прислушался, улавливая движение и шум чуть дальше от главного входа.  Открытая дверь вела то ли на кухню, то ли в помещение с похожим функционалом, и в глубине комнаты суетилась спиной ко входу знакомая фигура. Темные волосы, пояс на тонкой талии, отточенные движения – словно он видел её так близко только вчера, а не около двух лет назад. В этот раз он не почувствовал ни страха, ни запаха духов, возможно, потому что стоял слишком далеко. Реми шагнул ближе, закрывая своей фигурой дверной проем, отчего в помещении стало едва-едва темнее, и понял, что страха действительно не было, пока не было и его самого. Но теперь ситуация могла поменяться в любую сторону, пока он два раза стукнул костяшками пальцев в дверь.

+2

132

Магали спала. Ирен пыталась использовать выкроившееся время по максимуму, методично разгребая и расчищая бардак, который царил в доме. Она купила эти виноградники четыре месяца назад. На тот момент минуло уже два месяца, как не стало Артура, и по своему опыту Ирен могла судить, что Дафне ее поддержка больше не требовалась. Она сама не помнила, как ей в голову пришла идея уехать на юг, и какое безумие овладело ей, когда она решила, что домик с небольшими виноградниками – это то, что нужно ей и дочери. Теперь она с трудом понимала, почему так вцепилась в ту скидку на поместье, что продала свою квартиру в Париже и спустила на покупку большую часть имевшихся средств, а главное не могла домыслить, почему же продолжает так держаться здесь до сих пор. Ее сказочный домик оказался всего лишь более-менее сносной халупой, заваленной мусором, оставшимся от прежних владельцев, ее виноградники дичали, как и садик возле дома. Все это, конечно, можно было решить посредством подключения наемных рабочих, но их она уже не могла себе позволить. И совсем не могла, когда стало понятно, что до ближайшего поселения с рынком, магазином и аптекой около десяти километров, которые никак нельзя было преодолеть пешком в ее положении, отчего еще одна крупная сумма была спущена на покупку небольшого подержанного авто. При этом, если бы Ирен спросили, не хочет ли она уехать, она бы твердо ответила: «нет».
Ее теперешняя жизнь была настолько не похожа на прежнюю, выглядела настолько более честной, простой и безопасной; что она бы не согласилась променять свой четырехчасовой сон, необходимость собственноручно покрывать лаком старую мебель и получаемое от государства пособие на сытую и роскошную жизнь в особняке в Афинах. Да, у нее оставался еще совсем не тронутым второй этаж, она даже думать боялась спускаться в винокурню в подвале, а в бассейне позади дома гнили листья, уже несколько лет сбрасываемые окружающими его деревьями. Да, проводя большую часть времени с требовавшей к себе все больше внимания Магали, она даже за четыре месяца не успела разобрать все коробки с личным скрабом. Но при этом у нее была очаровательная пожилая супружеская пара в соседях, всего в пяти километрах езды дальше от города, которые охотно помогали ей с продуктами и иногда по дому. И она высоко ценила то обстоятельство, что здесь можно не запирать двери, что здесь безопасно и все знают друг друга, хотя с выключенным светом спать так и не научилась. Ирен гордилась тем, что умудрялась отвоевывать у погрома каждый день по нескольку сантиметров на личные пространства себе и дочери, будто восстанавливала и пыталась починить свою жизнь. Еще она радовалась тому, что за всей этой суматохой и бесконечной чередой из дел, у нее не было толком времени, чтобы останавливаться, думать и рефлексировать. Разве что короткие секунды, которые появились у нее с тех пор, когда на протертую от пыли полку над неработающим камином встала шкатулка с глиняным кулоном и парой бриллиантовых сережек в ней. Впрочем, как ей казалось, заглядывать в нее она стала все реже и реже, вслед за выстраиванием будущего постепенно отрекаясь от прошлого.
Сегодня Ирен наконец добралась до коробок с посудой. Место под нее она расчистила заранее, часть предметов уже были извлечены по мере необходимости, но должного уюта пока не было, вещи на кухне не имели своего места, и само помещение, соответственно, не жило. Процесс расстановки сковородок и кастрюлек по полкам только внешне мог показаться простым – Ирен крайне важно было провести его максимально тихо, чтобы не потревожить сон спавшей за стеной малютки. Ей надо было многое успеть за очень малое время - после двух обещал заглянуть ее сосед, обещавший помочь с отвалившимся колесом у коляски и подтекающей в одном месте на втором этаже крышей, который тоже пора было начинать брать приступом.
Когда она услышала стук, в ящик под разделочным столом как раз отправилась последний набор вилок. Не ожидая подвоха, Ирен удивилась, не поняв сначала, то ли время пробежало так быстро, то ли пожилой мсье заехал раньше времени, но кроме удивления она не почувствовала ничего, и только оно звучало в ее голосе, когда она, оборачиваясь к визитеру, спросила: Этьен? Я не ждала вас раньше двух…
Как быстро все могло измениться… Она узнала фигуру в дверях сразу. И, к счастью, столешница сзади послужила ей, отшатнувшейся назад, опорой, а выработавшаяся привычка не шуметь помогла быстро закрыть рот ладонью, чтобы не закричать. Ирен не ждала Реми. Никогда не ждала. Думала о нем, пока была возможность, пыталась следить за новостями о нем, но не ждала. Не позволяла себе такого отчасти потому, что не могла представить себе, что он может придти к ней с благими намерениями, отчасти из-за того, что любое воспоминание несло для нее еще и мучительное чувство стыда за то, что предала его тогда по пути в Афины. Потеряв его когда-то из виду, она успела решить, что с ним – свободным, теперь все будет точно хорошо, и, судя по тому, каким статным и здоровым он ей казался сейчас, когда возник в ее дверях – так оно и было. Ирен хотела радоваться этому, но всю радость начисто перебивалась боязнью неизвестности. Что она о нем знала? У них общего-то было всего месяц общения на два года разлуки и ребенок, о котором он вряд ли догадывался. Зачем он мог придти? Чтобы мстить? Чтобы смеяться? Чтобы показать себя победителем? Ирен, наконец, сумела убрать руку от лица…
- Зачем ты здесь? – она не была уверена в том, что ответ на этот вопрос сулит ей что-то хорошее и, хоть понимала, что поступает глупо, но все же нащупала за собой дверцу ящичка. Куда же я положила эти чертовы ножи?

+2

133

Вместе с тем, что никакого из ожидаемых запахов так и не появилось, Реми понял, что перед ним просто человек, не испытав однако сильного удивления. Только легкий интерес касательно причин подобного выбора, когда опасность быть обнаруженной каким-либо Носителем или таким же мифическим случайно равнялась в этой глуши практически нулю. Знай в Сопротивлении, уже давным-давно переставшем так называться, что она жива, возможно, нашлись бы энтузиасты, для которых война еще не закончилась, такие как Алекса, чтобы разыскать представителей «Огня» уже на чужой во всех смыслах территории. Попробовав некоторые из имеющихся у нее техник, и найдя их в достаточной степени впечатляющими, он не считал, что обладание таким сокровищем стоило риска. Может быть, в отношении других, но не её. Ко всему прочему, Ирен могла просто не найти оставленных для нее серег, если избавилась от кулона раньше, чем покровитель вернулся, по любым из возможных причин. Вряд ли группировке требовались просто люди, даже в этом случае ей подобрали бы еще один талисман, значит, решение было осознанным, а не вынужденным. Как раз из тех вопросов, которые он нашел бы время у нее узнать, потому что стоило взглянуть на Ирен один раз, чтобы понять, просто смотреть недостаточно.
Мысли вернулись к небольшой комнате в подвале бывшего дома Хэма, который перевел весь свой так называемый «бизнес» на доверенных лиц, вроде той же Алексы, ибо ему, как одному из основных лидеров произошедшего переворота, спикулировать оказалось не с руки по статусу, а просто так оставить старые привычки он так и не смог. И такую же комнату организовал бы, реши кер его попросить об этом, захоти привязать её к себе точно так же, как и в прошлый раз – исключительно силовыми методами. Ради такого и отпускать её не стоило, следить за ней, возвращать талисман, но он отпустил, и сейчас всё еще не забыл своих, ставших более похожими на человеческие, желаний. Можно было сказать, что за прошедшее время он кое-что приобрел для себя, ничего особенно не потеряв, когда удалось снять ошейник, но Реми не был с этим согласен полностью. Кое-чего ему все же не хватало.
Прозвучавшее мужское имя он забыл моментально, как только Ирен продолжила фразу с использованием «вы». Чуть ухмыльнулся от реакции, потому что впечатление определенно произвел, но не произнес ни слова, глядя на зажимающую свой рот женщину и жалея, что не видит лица полностью. Он хотел увидеть всё из предложенного, не ограничивая ни себя, ни её какими-то рамками, пусть и продиктованными собственными предпочтения в данном вопросе. Поэтому и взглянул с интересом, когда её руки пошли назад за спину, в ожидании действий наслаждаясь словами, открытыми как всегда, и не несущими в себе ни толики открытого страха. Не «как ты меня нашел?» включающее в себя надежду не совершить подобной ошибки в следующий раз с возможным обреченным пониманием, что такого шанса уже может и не быть; спокойный и полный достоинства тон, за которым плескалось кристально-чистое озеро страха внутреннего. Ирен знала, что он его все равно чувствует, а Реми, в свою очередь, знал, что она всё равно будет его скрывать. Скорее всего, и попытки сдержать крик он не увидел бы, не застань её врасплох.  Однозначный ответ на поставленный ею вопрос вряд ли бы порадовал, в том числе своей новизной, ибо за время, прошедшее с их первой встречи, он ничуть не изменился, разве что наполнился иным смыслом, оттого и озвучивать его Реми не стал, отлепившись от дверного косяка и подойдя к Ирен почти вплотную. Света сразу же стало чуть больше, но он и так видел её прекрасно, не обращая особого внимания на окружающий антураж.
- Где же твоя вежливость, Ирен, - он аккуратно потянул за край легкой косынки на её голове, развязывая узел и снимая ткань с волос, чтобы провести по ним пальцами. Кера особенно интересовало, что именно она сейчас вытащит из-за спины в руке и сможет ли этим ударить, поэтому и действовал медленно, но отвлекся на тактильные ощущения и запах, оставив занимательный для себя эксперимент на момент самого удара. Пахло не духами, но кроме страха пробивался еще какой-то естественный сладкий аромат, то ли кер уже отвык его чувствовать, а от того воспринимал как новый, то ли и вправду новый. Пропустив один из локонов через пальцы, Реми нагнулся ниже к макушке, второй ладонью обхватив её затылок, так и оставив большой палец на щеке. К её сожалению, теперь он не собирался давать ей возможности уйти самостоятельно, как она сделала в прошлый раз.

+2

134

Одна рука держала затылок, палец другой лежал на щеке, так, будто бы Реми хотел ее утешить и, одновременно с этим, свернуть ей шею. Ирен давно уже не чувствовала такой робеющей глупости полного непонимания, которую когда-то давно испытывала рядом с ним. Она смотрела на его лицо, на то, как двигались губы, когда он говорил. Видела, что сейчас он выглядит моложе ее. Помнила, что он почти в шесть раз старше. Подмечала, что на его коже не видно ни одного нового шрама… Думала об этом, как и об отсутствии ошейника, со смешанным чувством радости и обреченности, потому как знала, что свободного кера просто так ранить нельзя, а, значит, и вспоминать о том, куда были положены ножи, вовсе не обязательно.
Реми нашел ее тогда, когда, разменяв пятый десяток, она совсем перестала верить в сказочных принцев, зато научилась почти всегда готовиться к худшему. Потому, глядя на него, пришедшего через два года, и явно ничего не забывшего за это время, она понимала, что напрасно считала, что для нее эта война закончилась, что воспоминания о ней можно будет оставить в шкатулке на каминной полке и попробовать жить нормальной жизнью. Вот оно – ее прошлое. Стояло перед ней, давило на нее, смотря сверху вниз, обездвиживая и сводя с ума. Стоило Реми только появиться на пороге, как в голове Ирен возникло сразу столько образов и мыслей, что она не могла думать вовсе, что же было говорить о том, когда он оказался так близко? Ей хотелось сказать очень многое, очень за многое извиниться, признаться, что она жалеет об очень многом, но при этом она боялась показаться глупой, боялась совсем мелочно, по-человечьи, за свою жизнь и, еще больше, за то, что сейчас проснется малютка, а ее маме не хватит сил уберечь ее. При мысли о спящей в соседней комнате Магали сердце у Ирен заболело почти так же сильно, как болело в ее прошлой жизни, когда она возвращалась ночью в Афины и «Огонь». Страх разбавился отчаянием, разливаясь от этого только шире. Все предположения приобрели одну направленность, наполнили ее уверенностью, что ничем хорошим для нее визит этого гостя не обернется… Ирен не могла обвинять Реми в том, что он пришел за местью, но не могла при этом не думать обиженно: За что ты так со мной? – хотя и прекрасно понимала все причины.
Смотря на, казалось бы, так недавно оставленные ей на произвол судьбы черты лица, она видела, как они проступили в ее ребенке, и восприятие этого сходства давалось ей столь мучительно, что она отвела глаза. Выше ее сил было выискивать и раздумывать над иронией событий, тем более, что в голову лезли совсем другие мысли. Этьен приедет после двух. Магали будет лежать и плакать все это время? У Ирен подогнулись колени. Она уже очень давно не была такой слабой. И до этого момента никогда не позволяла себе цепляться столь умоляюще за ткань чужой одежды, готовясь пресмыкаться, выпрашивать, унижаться… Видя только в этом один единственный выход.
- Пожалуйста, ответь… – она спрятала лицо на груди Реми, зажмурив глаза так крепко, чтобы не дать наполнявшим их слезам пролиться наружу. - И если ты хочешь что-то со мной сделать, то делай. Только девочку мою не трогай. Пожалуйста.

+2

135

Этих темных изящных узоров он не видел уже слишком давно, чтобы не восхититься ими лишний раз, не отвести себе несколько дополнительных мгновений на изучение, пусть и просто представлял себе, как именно выглядит её страх. Воспоминаний хватало и для проведения параллелей, и для выбора новых вех, которые точно так же останутся в памяти. Ему не слишком уж нравилось, насколько сильно она стала его бояться за прошедшее время, что выступало некоторым диссонансом с общим впечатлением от её эмоций, вставших на свое место, и определивших, наконец, чего именно ему не хватало всё это время, пока шло мельтешение группировок фоном к его личной охоте на Кестлера. С таким страхом требовалось начинать всё с самого начала, размышляя, почему думал когда-то, что она предлагает ему больше, чем он забирает. Но это Реми не тяготило, ибо времени теперь казалось достаточно, чтобы не торопиться, и не торопить её, на данный момент просто воскрешая в себе ощущения от этих темных узоров, резко пошедших в стороны, стоило ему оказаться ближе. Видимо, она забыла гораздо больше, чем ему бы того хотелось, а преданность не уходила с одним снятием клятвы. Кер посмотрел на уткнувшуюся ему в грудь Ирен, цепляющуюся за свое прошлое с тем же упорством, которое он уже видел давным-давно в землянке, стоило забрать у нее кольцо. Теперь он забрал у нее группировку-ошейник, но он продолжал сдавливать её шею. Те же отрывистые невнятные цепляния, ёе «пожалуйста», приятное для слуха совсем в иной обстановке, слезы, предназначенные не ему. Кое-что не менялось, а ему снова не хотелось видеть, как Ирен наделяет пустые вещи своим собственным смыслом, навешивая на себя еще больше цепей.
Если бы не продолжение, возможно, Реми почувствовал бы некоторое легкое разочарование от своей ошибки, но она его удивила. Кер успел выпустить из внимания, что она должна быть здесь в любом случае не одна, а с этим ребенком, отчего едва не засмеялся. Это ему было так же незнакомо, но более понятно. Даже её страх обошел его стороной, вызывая чувство веселой досады. Да, она нашла себе новое кольцо, взамен того, которое оставила, но дрожала теперь над ним, и боялась именно за него. И, как и в прошлый раз, Реми не собирался его трогать. Как бы он к такому положению вещей не относился, но его слишком сильно касалось каждое изменение, произошедшее с ней за прошедшее время, и те, которым произойти еще предстоит. Лишняя обуза сюда вписывалась слабо, но он был согласен её все же вписать.
- Я много чего хочу с тобой сделать. У меня было целых два года на обдумывание вариантов. С чего ты взяла, что мне нужен этот ребенок, - чуть наклонившись, он подхватил её под ягодицы, как делал множество раз так давно, что исключительно от вновь воспроизведенного действия получил определенную долю удовольствия, и посадил на стол, к которому она жалась поясницей. – Мне нужна ты, поэтому я здесь.
Повернув её за подбородок к себе, он посмотрел на соленые влажные дорожки от слез на щеках, провел по одной из них пальцем. Проще всего было бы сказать, что он не собирается её убивать, но и в прошлый раз она отчего-то поверила не сразу. Однако не успел, ибо откуда-то из глубины дома раздался приглушенный детский плач, заставляя отвернуться от Ирен, прислушиваясь на тот случай, если в доме есть кто-то еще.

+1

136

Ирен понимала, что раньше была смелее. Сильнее. Спокойнее. Раньше она не помнила за собой такой дрожи и такой беспомощности, даже рядом с Реми, умея находить силу по крайней мере в способности отрешиться. Сейчас же сделать вид, что ничего не происходит, не получалось. Жизнь ее за последние два года менялась слишком круто, чтобы не поломать ее характер на резких поворотах, а когда она наконец вышла на ровную прямую, пришел ее кер. Он появился на ее пороге в тот самый момент, когда она отвыкла от бесконечной борьбы и расслабилась, став уязвимой, и точно специально пользовался этим, не говоря ничего прямо, осыпая ее двусмысленностями, от которых ей становилось и страшно, и сладко одновременно. Ведь так много разного можно было услышать хотя бы том заявлении, что он думал о ней два года, и так по-разному истолковать его близость и прикосновения…
Однако во всем том, что говорил Реми, она услышала то, что хотела услышать – он не собирался трогать ее дочку. Все остальное после этого казалось ей уже менее важным и менее значительным. Как это часто бывало раньше, под его касаниями, от одного сказанного им: «нужна», - Ирен поплыла, расслабилась, растаяла, едва не потянувшись губами за ладонью, которая стирала слезы с ее щеки, но не успела поймать. Она открыла глаза, понимая, что только слушать и чувствовать ей уже мало, хочется еще и видеть его. Опять перед ней предстали старые шрамы и татуировки, Ирен увидела ту же, неизменную и нестираемую полу-ухмылку и подумала, что, наверно, так оно будет даже правильно. Ее любимое создание, свободное и живое, останется, вырвавшись из всех своих тюрем самостоятельно и отплатив по всем счетам, а она… Она слишком часто ошибалась в своей жизни, чтобы иметь право жалеть себя. Вот только Магали… Без мамы. При мысли о дочери слезы снова подступили к глазам Ирен, она почувствовала себя безумной, страшной эгоисткой, потому что цеплялась не только за то, что девочке будет плохо без нее, но что и ей тяжело расставаться с девочкой. Она снова запуталась, снова испугалась и в этот момент услышала плач…
Слезы у них всегда были дурным признаком. С самого рождения, будучи немного странной, Магали плакала редко, вообще выражала мало эмоций. Ирен это поначалу тревожило, потом душило сомнениями, потом она смирилась, поняв, что не смогла бы расстаться со своей малюткой, даже если бы она с самого рождения была с кожистыми крыльями, когтями и хвостом. А сейчас она плакала, заставляя маму забывать обо всем сказанном, подуманном и почувствованном минутами ранее и срываться с места. Ирен не пришлось биться и вырываться. Реми опустил руки сам, а она была слишком сконцентрирована на том, чтобы быстрее добежать до кроватки, чтобы обращать внимание на значение таких мелочей.
Бежать пришлось недалеко - пока единственным пригодным для жизни помещением в доме могла считаться располагавшаяся на первом же этаже гостиная. Ирен подхватила дочь на руки, быстро стерла свои слезы, принялась стирать ее, подхваченной из стоявшей рядом коробочки мягкой салфеткой, бормотала при этом что-то на автомате про то, что все хорошо, что она рядом, чуть на разрыдалась снова сама, вспомнив, что это, возможно, в последний раз… Магали при этом захныкала громче, смущая и пугая маму еще сильнее, потому что подгузник был сухой, а просто из-за голода ее девочка никогда так не плакала. Ирен качала ее, попыталась дать игрушку, постепенно забывая о себе и о будущем, полностью отвлекаясь на то, что надо сделать сейчас, все-таки пошла с ребенком обратно на кухню, слушая, как дочка при этом успокаивается, хныча все тише и тише. Ее мама при этом вздохнула почти облегченно и была настолько рада этой маленькой победе, что, вернувшись обратно, не сразу проассоциировала Реми с опасностью, первым делом обратив внимание не на него, а детский стульчик в углу. И даже потом, когда она столкнулась с кером взглядом, она еще слишком хорошо понимала, что сначала надо покормить ребенка и только потом переживать, отчего и бросила как-то невпопад, прижимая девочку к себе плотнее одной рукой и освобождая вторую, чтобы достать из ящичков посуду и детское питание: Это Магали. Моя дочка.

+1

137

Чего точно не хотелось делать, так это вводить себе в привычку отпускать её, причем даже не по первому требованию, а самостоятельно понимая необходимость. Хотя даже в этом можно было при желании узреть свою волю, ибо выбор у него все же был, и Реми рассматривал две ничем не похожие друг на друга картинки уже довольно приличное время, если уж не с первой их встречи, переносясь от нее не более чем на неделю. Мягкая и податливая Ирен, но все же демонстрирующая свой характер потому, что не испытывала черного тонкого кружева ужаса, почти такая же, какой была до встречи с ним, но теперь принадлежащая только ему и никому другому; или же извивающаяся в руках, неслышащая никого и ничего от страха и отсутствия свободы воли, но тоже лично его, как неиссякаемый источник настолько любимых им эмоций, сначала бурных и бьющих ключом, а затем тихих и ласкающих его пристрастия. Оба варианта соблазняли, однако уже давно он выбрал их них один единственный, а потому убирал руки, чтобы Ирен могла уйти. Разве что теперь это «и никому другому» видоизменялось слишком отчетливо, чтобы не захотеть слегка пересмотреть расстановку сил. То, что он позволил ей отойти сейчас, вовсе не означало, что так будет происходить постоянно. Облокотившись на стол, он посмотрел ей вслед, но не пошел дальше. Даже при наличии в детской небольшого оружейного склада, расклад не сильно менялся, ибо теперь он стал мифическим существом, в полном смысле этого слова хотя бы по силам, а она перестала быть Хранителем, имеющим в запасе маленькую косметичку техник, способных сильно усложнить жизнь. Никакого шума он больше не услышал, зато нашел время рассмотреть внимательнее эту часть дома изнутри, и прийти к выводу, что хорошо Ирен устроилась, если сравнивать с теми местами, где за прошедшие полдесятка лет успел побывать он, включая сюда и тюрьму. Хмыкнув при виде особо впечатляющей размерами трещины на штукатурке, он медленно перевел взгляд на появившуюся в дверях пару. Кер не думал, что она догадается притащить сюда своего ребенка, не хотел этого, как лишнего и нагружающего, абсолютно бесполезного знакомства. Пусть сказал правду, и не собирался причинять её дитю вреда, и то исключительно потому, что он являлся теперь неотъемлемой её частью.  Её и кого-то другого, кого Ирен совсем забыла упомянуть в своем длинном рассказе в Меси, случайно или специально утаивая имя.
- Это Магали. Моя дочка, - а могла бы просто поднести к его лицу зеркало, что тогда в подземельях, что сейчас. Реми и так с минуту стоял и смотрел на ребенка в её руках, на маленького человека и нечеловека одновременно, лишь коротко оторвавшись на женщину, всё так же полную сюрпризов, как и в первый день встречи. Способность воспринимать расы его никогда не подводила, даже с ошейником на шее, но вот полукровок за двести с лишним лет своей жизни встречать еще не доводилось. Это могло бы вызвать свойственное ему любопытство, некий исследовательский интерес, способный толкнуть на изучение, если бы не то маленькое, но важное уточнение, сейчас дошедшее до сознания, и то не полностью. Время на молчание у него было предостаточно, пока Ирен возилась с чем-то, взятым с полки, а Реми в кои-то веки был настолько обескуражен, что временем этим пользовался именно по назначению. Старый лис. Настойчивость Хэма приобрела в данный момент совсем иной вид, окрасилась более глубоким пониманием, ибо он-то уж точно знал положение дел, пока Реми развлекался, гоняя огневиков. Кер вспомнил о нем только мельком, но пообещал себе нанести другу визит ответной вежливости, когда несколько остынет. Что бы изменилось, знай он с самого начала? Лучших вариантов не было в наличии, во всех остальных риск для обеих сторон лишь увеличивался.
- Теперь вижу, почему ты решила, что я за ней пришел. Не лишено основания, ведь ты ошиблась, она не только твоя, - ребенок никак не воспринимался им по-другому, как часть его самого, ибо Реми не ожидал такого, не думал, что это вообще возможно. А оттого не подходил ближе, внимательно рассматривая девочку со своего места, может, даже отойдя на полшага назад. Чем больше сходств со своим лицом он находил, даже не сравнивая специально, тем большее напряжение чувствовал, тянущее, но не сковывающее. И был бы недоволен этим, не желая самому испытывать негативные эмоции, если бы они таковыми являлись. Девочка отвечала ему настойчивым гипнотизирующим взглядом, почти зеркальным отражением таких же точно глаз, видимо, разделяя неопределенность, которую испытывал сам Реми. А он, в свою очередь, наблюдал за ней, по капле пропуская через себя понятие того, что Магали  – его продолжение. Его и Ирен, и чувствуя себя от этого не менее странно, снова вспомнив уже однажды посетившее его ощущение, что эмоции не из своего спектра ему подвластны. Оторвавшись со своего места, он двинулся ближе, словно расстояние имело какое-то принципиальное значение. – И моя тоже.

+1

138

Суета. Суета. Суета. Если бы Ирен взглянула на себя со стороны, она бы сама решила, что она никудышная мать. Слишком суматошно и нервно она лазила по полкам, путаясь в них после перестановки, доставая ложечки и баночки, которые вертела в руках и отставляла часть обратно, убеждаясь, что это не то, что нужно, перемещая нужные же на стол и совсем не замечая, что пока она стремилась сделать так, чтобы ее девочка больше не плакала, та уже перестала это делать сама по себе. Магали вроде бы успокоилась, чего никак нельзя было сказать о ее маме, которая, восприняв, наконец, повисшую в комнате тишину, оценила всю значимость присутствия в комнате еще одного лица. И совсем потерялась, не зная, что думать и как воспринимать его фразу, только отозвавшись почти эхом: И твоя…
По правде, шило в мешке никто не прятал. Когда интересное положение Ирен стало очевидным для тогда еще окружающих ее соратников по группировке, и сопоставить его с ее месячным пребыванием в плену не составило особого труда, она сразу поняла, что не имеет смысла скрывать происхождение ребенка, а лучше потратить силы на то, чтобы пережить возможные тычки в спину. К тому, что о ней знают, хотя, возможно, не говорят правды в лицо, почти все, она привыкла быстро. И, подобно тому, как не скрывала фактически отцовство Реми ни от кого из своих тогдашних знакомых, она не думала ничего скрывать и от него самого. Скорее, она просто настолько привыкла считать себя единственным родителем у Магали, что то ли не нашла времени, то ли подходящего случая, чтобы досказать правду до конца, а теперь находилась из-за своей же оплошности в замешательстве. Рушащий ее непрочный мир кер точно разбивал в нем еще одну из несущих опор. Еще несколькими минутами назад Ирен готовилась умирать от его рук, а теперь видела на его лице одно лишь замешательство, которое никак не вязалось с его обычно саркастичным и непоколебимым образом. Кроме того, она, наконец, заметила, что внимание Реми к ребенку было взаимным, что отозвалось в ней небольшим, но очень острым уколом ревности. Ей все еще было боязно от присутствия кера рядом, но боязнь теперь была лишь слабым фоном, идущим к острому нежеланию отпускать свое. Вдумавшись в его слова, Ирен все-таки уловила слабый намек на то, что Реми не знал всей правды, когда шел сюда, но самое важное – то, как он отнесся к ребенку, - она понять не смогла. Она снова обхватила Магали еще и второй рукой, прижав к себе крепче и сделав шаг назад. Ей нечего было противопоставить Реми, соберись он отобрать у нее девочку. Она понимала это разумом, но привычка терпеть лишения опять нашептывала о самом плохом, а инстинкты отчаянно требовали защищать свое дитя. И где-то на стыке мнений от всех этих не самых лучших советчиков, Ирен смогла спросить прямо:
- Мне надо воспринимать твои слова как угрозу? – и, выдержав небольшую паузу, - А тебя самого?

+1

139

С приближением особенно ничего не изменилось, только глаза девочки стали больше, а он понял, что по большей части только их выражение принадлежит ему, а сам разрез скорее Ирен. Увидеть уменьшенную копию её черт, перемешанных со смягченными его чертами, казалось невозможным, пусть и просто по прошлому опыту, в конце концов, он не был человеком, и вряд ли появился на этом свете таким же образом. Магали притягивала его взгляд не хуже магнита, не хуже своей матери на протяжении всего знакомства, отчего Реми моментально заметил движение назад, настолько же бесполезное, насколько и понятное. Ирен никак не могла привыкнуть к тому простому факту, что если он собирался что-то делать, то обычно делал то, что хотел. И раз уж так вышло, что она сумела уехать из Греции и жить достаточно спокойно почти год, то скидку кер делал разве что на расхожее выражение о мести, которая в холодном виде должна быть довольно приятной на вкус. Он только что сказал ей, что она ему нужна, как говорил и раньше, может быть, уже тогда зная - эта необходимость продлится дольше, чем можно было бы предположить. А сегодня она приписала к этому выражению продолжение от себя в виде «по частям», или с похожим значением, отчего он не мог не усмехнуться, наконец, оторвав взгляд от Магали, и подняв на её мать.
Несколько новых морщин, только не вокруг глаз и не от частых чрезмерных улыбок, выжидательное выражение в глазах, заменившее собой страх, да ребенок на руках. Как ни старался, Реми отличий больше не нашел, или просто успел отвыкнуть от нее за прошедшее время, а теперь впитывал в себя лицо и фигуру такими, какими они были в данный момент. Зато знакомые впечатления, вроде того же ощущения её выпуклостей под ладонями, продолжали приносить ему удовольствие. На этот раз небольшим приветом для кера выступало её поведение хозяйки и положения, и дома, словно ответь он утвердительно, она бы вежливо попросила его покинуть помещение, а у него и в мыслях не было бы отказать. Чем меньше страха в ней оставалось, тем больше территории она старалась себе отвоевать с неплотно сидящей маской законного владельца на лице. Не чувствуй он Ирен настолько хорошо, мог бы поверить, а так лишь шире улыбнулся, чуть кивая резонному вопросу с её стороны, хотя не сказать, чтобы очень своевременному.
- Не помню, чтобы я хоть раз угрожал тебе, – один единственный раз все-таки был, и то, скорее, констатация факта, небольшое уточнение собственных возможностей в отношении её кольца, которое она упорно не хотела воспринимать обычным украшением, различными способами наделяя его большей значимостью для себя. Реми же так не считал даже после того, как увидел этот желтый кружок, свернул на другую дорогу из Меси. Но сегодня его все же с собой взял, а теперь достал из заднего кармана, чтобы положить на стол, от которого так спешно ретировалась его женщина с его ребенком. Первое в голове и укладывать не надо было, Реми принимал принадлежность Ирен как данность, пусть она могла быть с ним и не согласна, ни раньше, ни сейчас. Для второго же требовалось время, меньше, чем кер думал, но и за такой короткий его промежуток впечатлений влезло по максимуму. – И в этот раз не угрожаю. Мне самому любопытно узнать, как именно ты меня воспринимаешь.
Ко всему прочему ему было не менее любопытно, почему она оставила свое драгоценное кольцо Алексе, чтобы та передала ему; почему оставила ребенка, его ребенка, хотя прекрасно знала, что даже с ошейником он ни секунды не переставал быть кером. Возможно, собирался мучить до тех пор, пока ответы не покажутся ему удовлетворительными, как мучил раньше, пока она не перестала сопротивляться. Реми крутанул золотой ободок на столе, но не следил за тем, как он вращается, превращаясь в блестящий сполох, ибо смотрел на спрятанный от него во французской провинции подарок, который он почему-то оставил здесь на несколько месяцев дольше положенного, гадая теперь, что именно пропустил.

+1

140

В то, что все выходит хорошо, Ирен и верилось, и не верилось одновременно. Подозрительность и мнительность просто так не хотели сдавать свои позиции, все нашептывая и нашептывая что-то о том, как коварны бывают мифические создания, правда, она их уже едва слышала. Реми был прав – он не угрожал ей никогда, более того, раньше она и угрозы в нем никогда не видела. Еще он никогда не врал ей, когда она спрашивала. Он заставил ее когда-то сойти с ума, но при этом сам же и вылечил от этого безумия. Сам похитил, но сам же почему-то и выпустил на свободу. Реми подарил ей самое большое сокровище в ее жизни и, имея целых два года в запасе на месть, не воспользовался ими, даже несмотря на то, что она тогда сделала. Теперь же он стоял перед ней, говорил ей открытым текстом, что она нужна, а она никак не могла это принять и поверить, пока на столе не блеснул знакомый желтый кружок ее кольца, которое кер мог смять или попросту выкинуть, но принес ей обратно. Глупая… Какая же я глупая.
Осознание счастья сошло на нее внезапно, как сходит лавина в горах на севере, если не искоренив, то глубоко спрятав под собой все былое. Ирен захлебнулась ей, ей стало трудно дышать, а от того, как резко оставила ее  вся пережитая когда-то боль, на глаза снова навернулись слезы.  Она неловко промокнула их тканью платья на плече, не зная, куда деть все эти эмоции, и поцеловала Магали в макушку. Ей надо было ответить Реми, но теперь, глядя на него, она не могла поймать ни одну мысль в своей голове, чтобы сказать ему, как его «воспринимает». Ирен, как вкопанная, стояла на одном месте и пыталась, в упор глядя на своего кера, мужчину, на отца своего ребенка, найти себе подсказку. Тщетно.
- Я не думаю, что смогу это объяснить,- ей тяжело было бы повторить, что она боялась его. Не менее тяжело было вспоминать, что одной ночью она готовилась умереть от его рук, а другой – корила себя за то, что не смогла умереть за него. Не видя свой шрам на руке, она помнила, что он все еще есть, потому что Реми когда-то ее спас. И, вместе с тем, все его шрамы были нанесены при ее участии. Она, как сейчас, видела, как он спускался с лестницы и ввязывался за нее в драку, получая удары… Ей томительно, до сладкой дрожи тяжело было вспоминать его тело. И еще тяжелее – связать все это в один образ, который она как-то «воспринимала».  Наверное, она могла повториться за ним и сказать что он ей просто «нужен», но это было бы не до конца правдой, ведь жила же она как-то и без него... При этом она все это время умилялась и улыбалась, когда обнаруживала в подрастающей дочке папины черты характера. И если бы Реми сейчас сказал, что ему нужно уходить, Ирен бы стало безумно плохо. Она не могла ничего толкового сказать о своем восприятии его, кроме совершенно банального, едва ей осознаваемого и, поэтому произнесенного тихо-тихо, почти вскользь - Наверное, я люблю тебя.

+1


Вы здесь » Под небом Олимпа: Апокалипсис » Отыгранное » Искусство обуздывать силу.


Рейтинг форумов | Создать форум бесплатно