Что ж, можно было поздравить себя с внеплановым повышением, ибо буквально за десять минут он поднялся от дурака до идиота, а Ирен влезла на своего любимого конька, почувствовав с его связанными руками такую же свободу, как и Хранители наверху. Почетную медаль он мог ей передать почти в любой момент, ибо при первой встрече в камере он тоже был в кандалах, о чем она, по всей видимости, забыла. Хотя наблюдать за ней в, так сказать, естественной среде обитания, показалось любопытным, всё равно занять себя было нечем, кроме проворачивания в голове дальнейшего развития ситуации, да и то не занимало слишком много времени, потому что Реми не польстился бы на звание «ценного кадра» со стороны Сопротивления, раз уж пренебрег тем же от «Огня». Стоило еще раз прикинуть наиинтереснейший вариант, включающий в себя демонстрацию Ирен в качестве наживки, но даже он исключал из себя сборище малолетних ублюдков из провинции, которыми, во-первых, сложнее управлять, а во-вторых, и не за чем, так как польза не дотягивала до затраченных усилий по весу. Отчего и пресловутый штаб желания посмотреть изнутри не возникло. Мысли дали кругаля, вернувшись обратно к Ирен на пару с её появлением из ванной комнаты. Кер следил за ней взглядом с той же настойчивой внимательностью, от которой все еще не отказался с момента её первого шага из-за тюремной двери. Она хорошо соображала, сориентировавшись в ситуации, однако не слишком проворно, чтобы избежать удара по лицу. Скорее всего, теперь урок был выучен, так что её шанс выпутаться из ситуации возрастал. Единственное, что пока еще убеждало Реми не ждать подвоха мгновенно, а понаслаждаться водной прогулкой в одной лодке, так это тот факт, что продавать ей было нечего. А лично у него товаров находилась чертова уйма, включая бесполезный мешок с талисманами от Хэма, способный стать миниатюрным вариантом Троянского коня. Может, и Ирен такое положение вещей понимала целиком и полностью, от того и стирала почти ласково кровь полотенцем с его лица. Определенно, ничего ценного у нее не было исключительно для Сопротивления.
В её словах был резон, собирайся он сотрудничать, однако в его планы это не входило. Возможно, быстрый обходной маневр до тех пор, пока руки не станут свободны, и он не сумеет достать хотя бы одного, на этот раз думая тем мозгом, который выше; возможно, до мирного расставания любым другим путем. Но в любом случае ожидать от него прогибов не стоило. Только в этот раз для побега все-таки следовало пропустить неудобные случаи, оставив себе лишь те, которые гарантировали вытаскивание Ирен в относительно живом виде. Сдохнуть, когда финишная прямая где-то не за горами, не улыбалось, потерять ключ от двери в с проемом, через который льется свет в конце тоннеля – так же. Реми осекся на половине мысли, пока они плавным потоком лились в начинающей затихать голове под не менее плавные движения мокрого полотенца по лицу, и прижал подбородком руку Ирен к плечу, чтобы она посмотрела на него лично, а не на фронт осваиваемых работ.
- Хэм заходил, - словосочетание прозвучало утвердительно, ибо других вариантов особо не наблюдалось. Приволоки его сюда насильно эти Хранители, не искали бы так тщательно по углам. Значит, пренебрег советами, засветился перед одной из Огня. Для чего? Не просто так, естественно. Реми хмыкнул и осмотрелся, увидев все, что хотел, в лице Ирен, и только сейчас вспомнив о мальчишке-посыльном, ради которого и пришлось уйти. Пацана тут не было, зато то, что он с собой приволок, могло быть вполне – подойди, да возьми. – Вполне очевидно другое. Мне нахрен не сдался их штаб и их планы.  А вот при выбранной тобой профессии, я бы рекомендовал одеть что-то еще, кроме халата. С повторным рыцарством придется подождать.
Нагнувшись перед ней ниже, словно в поклоне, он с рывка стал на ноги, чувствуя, что подошел еще на шаг ближе к цели. Тайник в комнате имелся только один, в данный момент забитый частью кухонных ножей и других интересных игрушек, которые он не хотел давать поиграть Ирен. Прямо сейчас к нему нельзя было сунуться, ибо любой случайный взгляд Хранителей, и ключ моментально терялся. Рыкнув с досады, Реми почувствовал, как чешутся руки в желании устранить образовавшуюся внезапно проблему. Не появись на горизонте эти резвые ребятки, он уже держал бы в руках отмычку от ошейника.

Лёд вокруг вплавленного в него стального стержня – особенно удачное наложение на картинку первого и нескольких последующих впечатлений, произведенных на него Ирен. Возможно, обманчивых, ибо её принципы, похоже, изгибались под действием обстоятельств еще похлеще, чем резиновая дубинка в руках особо трудолюбивого жандарма. И действительно, раз уж удачный план сработал единожды на нем, то с чего отказывать себе, проверяя действие единственной оставшейся у нее в запасе техники, разве что никак не связанной с покровителем, на малолетних оторванных крысятах, почувствовавших силу в своих руках. Умирать в его, по крайней мере ближайшие, планы не входило, однако от форс-мажорных обстоятельств никто специально не страховал. К тому же планы исключали много чего еще, оставляя кера расхаживать по небольшому расстоянию в несколько метров, ощущая себя не лучше, чем день-два назад в тюрьме, а в некоторых аспектах даже хуже, ибо только сейчас начал ценить именно одиночные камеры. Его названная куртизанка, прихваченная с собой, по всей видимости, в виду своих исключительных навыков и умений, не озвученных Хранителям только из-за недостатка времени на более близкое общение, упустила из внимания несколько моментов, однако верно ухватив общую суть. Ребятки не были одарены сверх интеллектом, могли и пропустить тот факт, что отпускать человека, знающего расположение помещений тюрьмы изнутри, не очень умно, так что приведенный в исполнение её легко брошенный прогноз мог сработать. Что там было? «Как ты думаешь, Реми, как далеко способна зайти женщина, чтобы снискать милость своего врага…» Видимо, для Ирен границы диктовала только данная Кестлеру клятва.
Повернувшись обратно к ней, он подошел ближе, уверенный, что его прилепленные к телу руки сильно облегчают жизнь этой женщине, в противном случае ответ передавался бы не только в устной форме. Другой вопрос, какого черта он разозлился именно сейчас, когда Ирен озвучивала вполне очевидные факты, ранее в землянке его не только не беспокоившие, но и вызывающие определенную усмешку в адрес её изворотливости. Лучше бы ей было промолчать вообще, не наполняя общую лодку ощущением, что как только её борт уткнется в землю, в руках у каждого плывущего окажется по остро наточенному ножу. Наконец, тот негатив, который она скрывала за холодными и изумительно расчетливыми словами, выплеснулся наружу, однако форме, заставившей бровь Реми подняться выше перед тем, как глаза сузились, а челюсти скрипнули друг об друга.
- Такое беспокойство, Ирен, очень льстит. Не слишком ли обширные выводы из одной фразы? – больше всего его злило само сравнение, ибо со стороны, как оказалось, он шел с этими Хранителями на одном уровне. Даже не злило, а оскорбляло, дергало вниз за цепочку, намертво ввинченную в ошейник, чтобы в дополнении еще и унизить. Принять это становилось настолько же сложно, насколько и перестать в открытую бороться сейчас, когда до приза рукой подать.
- Всё обсудить успели, а? – на пороге двери вверху лестницы возник один из Хранителей, тот, который не сумел удержать в руках оружие, скорее всего, привлеченный французской речью выраженной отнюдь не шепотом. Все лишь один из таких же точно тюремных охранников, разве что выступавших под чужим флагом. Реми еще раз посмотрел на Ирен, разглядывая в ней основного режиссера намечающегося спектакля. Что поделать, его увлечения раньше определялись как театр одного актера, а лишние люди, посвященные в постановочность действа, только мешали.
- Да. Ваш человек ударил её, я ранил вашего человека. Так что, думаю, этот эпизод можно считать исчерпанным, - неопределенно пожав плечами, Реми не стал слишком переигрывать, ведь так отнюдь не считал, однако все же опустил внушительный список прегрешений этой залетной группы Сопротивления перед ним лично, которые собирался помнить еще какое-то время, пока счет действительно не будет оплачен.

На ответ даже особенной злости не возникло. Да и откуда ей было взяться, когда этот парень, у которого еще молоко на губах не обсохло, уже демонстрировал умение воплотить в себе некоторые собирательные пороки человечества. Как банально, как скучно на самом деле звучал вызов в его голосе, ибо не нес в себе ничего, кроме уже и так выученной на зубок истории. Кто еще мог нанести удар первым, разрушить дом, а потом говорить о том, что законных владельцев ждет трибунал за проявленное сопротивление? Кто еще считал себя правым везде и во всем, поражая собственной самоуверенностью, абсолютно слепой и безмозглой, когда для жизни не хватало всех грабель мира, ибо наступали на каждые из них? Дриады? Может быть, тельхины? Пожалуй, он все же разозлился, не из-за глупости этого паренька, не из-за Ирен, все же включающей его в этот список своей неуместной просьбой помолчать. Ему и нечего более было сказать, потому что все, что следовало, он понял, фактически как только вошел в дом. Но нет, ей требовались переговоры, видимо, слишком глубоко засевшие в саму её натуру, так как не в первый раз, да и не в последний, скорее всего, она спешила решать вопросы миром, когда обе стороны желали войны. Иногда, возможно, у нее выходило, однако случай представился иного рода. Чтобы собеседник услышал, надо, чтобы он хотя бы слушал. 
Окинув взором еще раз разгромленную комнату наверху, не задерживая взгляд ни на одной из поверхностей, дабы не привлечь внимания, и по большей части перестраховываясь, потому как с ярлыком для ребяток Реми уже определился, он отметил, что панель тайника на месте. Учитывая безалаберность и криворукость дилетантов, на место её ставить бы не стали, так что пока торг все еще был уместен, естественно, если Хэму не придет в голову нечто другое, когда он появится. Не каждый день шпана устраивала свои гульбища у него в гостиной, так что кер едва ли не с усмешкой представлял реакцию. Вернее, тот её вариант, который имел бы место быть два года назад, когда авторитет Хэм был неоспорим. А сейчас оставалось лишь ждать продолжения, дабы узнать, как выглядят местные «лидеры Сопротивления», а заодно уточнить, чему это они сопротивляются такими методами, и каких целей желают добиться. Вот чего Реми не любил, так это время ожидания, которое инициировал не он сам. Конечно, терпения ему было не занимать, но это вовсе не означало, что керу нравилось проверять его границы при любом удобном случае.
За дорогой он не следил, слишком хорошо зная город, чтобы узнать их координаты по любой мельчайшей детали пейзажа. Ребятки лишь подтверждали выбранное для них не слишком лестное слово тем, что не удосужились завязать глаза или еще как-то скрыть путь, если уж продолжать линию начатой враждебной настроенности. В любом случае все их так называемые неловкости и промахи вели куда-то вперед, снова заставляя ждать подходящего момента для любого действия. И если уж не так отчаянно отрицаемая Ирен драка, то более разумное слово. И желательно было бы выискать во всем этом сборище носителя разума как такового, а пока наслаждаться скованными руками, и делать то, чего делать не хочется совершенно.
Прокатав их по перекресткам и объездным часа два, то ли создавая ложное впечатление расстояния у пассажиров, то ли уходя от маршрутов патрулей, машина остановилась около двухэтажного дома в конце одной из тупиковых улиц. Белый заборчик, почтовый ящик в виде небольшого средневекового замка, проглядывающие сквозь стекла окон узорчатые шторы – единственное, что приходило на ум при всем этом великолепии, это слово «милый», в самом сладчайшем из его вариантов. Командир этого  маленького подразделения вышел из машины и направился прямиком к свежевыкрашенной в какой-то светлый цвет, неразличимый из-за спустившихся сумерек, двери.   
- Очень надеюсь, ты не слишком публичная личность, Ирен, - склонившись ближе к её макушке, он послал одну из своих улыбок сидящему рядом раненому, и уставился на открывшуюся дверь, видимо, конечной точки их путешествия. Под стать дому на пороге появилась милейшая старушка, несколько сбивая мысли с пути, на котором они оценивали все риски той ситуации, когда Ирен все же признают как одну из «Огня». По этой дороге еще следовало каким-то чудесным образом расцепить свои руки и приготовиться к вполне возможному желанию новых знакомых забрать без спроса то, что он отдавать не хочет. Старушка определенно сбивала, до того самого момента, пока не покивала с милой улыбкой бабушки, наблюдающей за внуком, пока этот внук её что-то быстро рассказывал, и не потрепала парня за щеку. Обычно от простой старушечьей ласки люди так в лице не менялись. Разве что Реми сейчас принял за гримасу боли искреннее умиление припозднившегося внука. «Командир» вернулся в машину, не проронив ни единого слова, и зарулил в открывшуюся дверь гаража.
- Скажи мне, придурок, ты каким местом думал, когда такую хрень творил? – голос у старушки прорезался не слабый, когда она открыла дверь водительского сидения и посмотрела на предводителя группы, затем пересчитав зорким взглядом всех остальных. В гараже осанка её стала ровнее, а голос ничем не походил на скрипучие и местами рвущиеся голоса предполагаемых ровесниц. – Ладно, внизу с тобой разберутся. Понтанулся на первой вылазке, а, идиот?
Раньше он считал тельхинов более сдержанными, холодными, замкнутыми исключительно на своей цели, но в этот раз узнал одного из мифических безошибочно лишь чутьем. В подобном антураже, участвуя в чужой войне, затеянной людьми, вроде как один из самых сильных существ выглядел именно как матерящаяся старушка, так что смотреть на него было неприятно и отчасти брезгливо, ибо причин для такой работы кер не видел в упор, так же, как и выгоды. Но Реми это не сильно и волновало, единственное, что он вынес для себя лично – о них с Ирен речи вообще не зашло, и над этим следовало поразмышлять. Пока все выходили из машины, старушка резво отодвинула в сторону стеллаж с какой-то мелочевкой, откинула крышку люка, скрывающегося внизу, и поторопила всех.

Чем глубже он уходил вниз вместе со связкой конвоир-пленный, тем острее чувствовал, что с каждым шагом ощущение собственной уязвимости все возрастает. Мало когда его волновали такие тонкие вещи, из тех материй, что нельзя было потрогать пальцами или увидеть перед глазами, но и условно смертным как-то раньше бывать и не приходилось. Для Реми почти каждый выбор, совершенный в жизни, базировался на простой платформе «я так хочу», которая выдерживала любые тяжести любых решений, не колеблясь и не заставляя его лишний раз сомневаться. Что касалось возникшей сейчас ситуации, то она пришла из совершенно других источников, никак не связанных ни с расчетливым планированием, ни с внезапным желанием, отчего каждый шаг дальше в ожидании какого-то определенного момента больше напоминал керу медитацию в трясине, которая в любом случае затягивает, сопротивляешься ей или нет, разве что с разной скоростью. Ирен не слишком мягко, но вполне доступно пояснила, на чьей стороне сила в данный момент, и Реми приходилось считаться с теми, кто оказался сильнее, и выбирать для себя путь, ведущий не вглубь топи, а наружу. Слушать одни из тех обвинений, что слетают с губ фанатиков, и самое главное – не отвечать на них, смиренно шествуя по подземному коридору, считая собственные шаги, и накладывая их на карту города сверху, чтобы знать примерное свое расположение. В узких слабоосвещенных переходах шаг сбивался, а пространство не давалось в руки, как жеманная девица, убегающая от объятий, отчего и глазомер ошибался, в попытках определить расстояние между шагами, поэтому спустя поворот или два кер плюнул на картографию, в любом случае несущую в себе мало практической ценности, ибо рыть ход наверх он не собирался, и обратил внимание на другую прелестницу, фактически висящую на его руке. Поддержать её в прямом смысле слова возможности не было, но Реми не смог стереть поползший вверх угол рта, когда правая рука все же со скрипом, но от тела отлепилась. Теперь уж толку с мизерной свободы оказывалось мало, кроме естественного удовлетворения от вернувшейся подвижности, хотя сразу же пришлось обрубить в самом начале движение, которым он стандартно потянулся к ошейнику. Но мысленно кер коснулся его гладкой поверхности, напоминая себе, что стены сковывающей клетки так же крепки, как и раньше; что при почти что физическом ощущении ключа, до него еще надо добраться. И каждое из этих убеждений выступало дополнительной стеной вынужденной необходимости, и отнюдь не прибавляло очков ребятам, вконец испортившим весьма перспективный день.
Постучав несомненно секретным стуком, который перестал быть оным, как только Реми его услышал, «командир» положил конец долгому и довольно нудному путешествию по коридорам, ибо смотреть местные куцые достопримечательности особенного эстетического удовольствия не доставляло. Меси был слишком мелким городком, которому до первой ветки метро пришлось бы размножиться раз в тридцать, но Хранители отлично устроились даже без вагонеток, замечание о которых Реми с усилием, но проглотил, посмотрев на жмущуюся к боку Ирен, а только потом оценив нового участника представления. Временное отсутствие интереса к своей персоне позволяло осмотреться чуть внимательнее, не увидев, впрочем, ничего полезного кругом, но выбрав себе место на диване, ибо разницу в позициях с ребятками, которые ошиблись, выбирая дом, куда можно залезть, понимал прекрасно. Не смотря на все эти «казни», «трибуналы» и суровые взгляды несущих свою тяжелую ношу лидерства, кер видел, куда течение его несет. Для того чтобы грести в обратную сторону после знакомства с местом дислокации Сопротивления, услаждения слуха секретными стуками и теперь еще аудиенции в провинциальных верхах, размера весел не хватало, а возмущение не рождалось. Практика «мы дураки, но отвечать за это вам» проводилась повсеместно, поэтому керу отчасти стало жаль этого лидера, периодически выпускающего из внимания ту мелкую шелупонь, которая потом приносит больше всего проблем, но дальше легких невесомых сожалений дело не пошло, зато на предложение присесть Реми зацепился. Необходимость смотреть на собеседника снизу вверх при этом его совершенно не смущала, потому что уровень глаз здесь не играл ровным счетом никакой роли.
В первый раз за приличное время подняв руки, он приобнял Ирен за плечи и направил к дивану, располагаясь с комфортом уж никак не пленников, однако не расслабляясь, как бы того ни хотелось, так как массаж, устроенный еще в подвале, впрок не пошел. Не надо было слишком долго думать, чтобы догадаться, чего конкретно от него ждут, причем ожидания и Ирен, и «принимающей стороны» совпадали по всем пунктам, однако никак не перекликались с его собственными размышлениями по этому поводу.
- Я в этом городе бывал слишком часто и слишком подолгу, чтобы мы с Хэмом не были знакомы, поэтому и приехал именно сюда, когда возникла нужда скрыться на какое-то время. Учитывая то, где я был последние пару лет, любви к «Огню» у меня не прибавилось. Учитывая то, что я вижу в Сопротивлении, ведь это оно, а не литературный кружок, оснований доверять тебе у меня нет. Твой парень свою рану заслужил. Девушка приехала в Меси со мной, тельхин на входе уже должен был донести, что она человек, - в любом случае Реми представился и назвал Ирен, без фамилии, но просто и четко обозначив связывающее их нечто, выраженное в перевернутой картинке зеркальным отражением правды: он  рассказал, что Ирен попросила, чтобы он забрал её с собой, за что заплатила артефактом – кольцом с изумрудом, залечивающим раны, который и потратила на него. Шрамы он мог продемонстрировать в любом количестве, поэтому ложь здесь была неотделима от правды, а общий усталый вид Ирен служил лишь дополнительным подтверждением слов об артефакте, ибо расценки измерялись в силах того, кто им пользовался. Даже пустую оболочку обычного драгоценного украшения он мог легко предоставить, потому что помнил, где оставил валяться в подвале. 
Знакомство, начатое подобным образом, шло своим чередом, так что недоверие местного авторитета в подпольных кругах неожиданностью не стало, так же как и небольшая вступительная речь после ответов на интересующие его вопросы. Суть, как ни странно, ни на йоту не отличалась от десятков точно таких же предложений, выслушанных за время пребывания в тюремной камере, но ирония судьбы дополнительной улыбки уже не вызывала, ибо отношение к вариантам выбора не менялось с изменением стороны. Дальнейшее тоже шло как по нотам, включая краткое описание ситуации, какой они должны были её видеть: лабиринт переходов, достаточное количество Хранителей вокруг и собственный статус человека. Вот только у Сопротивления был один существенный плюс, который Реми видел достаточно четко, а именно – отсутствие клятвы, следовательно, возможность нарушить слово.

Даже такая возможность – легко пренебречь чьими-то принципами в угоду себе, требовала небольшой, но необходимой подготовки перед исполнением. Лидер местного захудалого филиала Сопротивления был все еще жив и здоров, позволял себе допускать ошибки и лишаться союзников, когда его малолетки нападали на нейтрально настроенных, но очень полезных людей, а значит, чего-то все же стоил, поэтому поспешное согласие, слишком быстрое для сложившейся ситуации, когда при первом знакомстве Реми едва не переломали все ребра, не только могло, но и выглядело бы весьма и весьма подозрительно. Кулуарные игрища снова начинались, втягивая в свой круг кера, который едва удерживался от небольшой, но очень неприятной фразы для хозяина дома, которую обязательно выдал бы, сиди здесь один. На самом деле он относился к этому семейству кротов ничуть не лучше, чем к точно таким же Хранителям из «Огня», но последние, по крайней мере, прохаживались в своих речах намного ближе к истине, однако победителей любили редко. Игра в молчанку могла бы продолжаться еще какое-то время, пока кто-либо из них не уступил, огласив необходимое время для принятия решения, и желательно было бы избежать стороны, первой идущей на компромиссы.
По счастью, уступать не пришлось из-за, по всей видимости, сеанса связи, выдающей более важные поручения, нежели двое гостей. Если здесь принято было таскать в штаб сопротивления всех свидетелей, застигнутых на месте ограбления, то Реми мог лишь посочувствовать этому лидеру еще раз, и прикинуть, как выбраться из-под земли до того, как всю эту шарагу накроют к чертям собачьим, что при таком подходе было бы не удивительно, а сам факт не за горами. Единственное, чего не хотелось, так это как раз озвученного внимания к дому Хэма. От Реми тут ничего не зависело, ребятки пришли бы поживиться в любом случае, будь он там, или направься сразу же в Афины. Еще один довольно едкий комментарий снова остался неозвученным, пока дверь на пару минут закрылась, оставляя его наедине если уж не с причиной, то с поводом его сдержанности сегодня.
- Я понятия не имею, зачем ты это делаешь, но спасибо тебе, - это было и к лучшему, потому что первая часть являлась непосредственной причиной возникновения части второй. Знала бы Ирен «зачем», ни о каком «спасибо» речи бы и не шло, хотя тут лично себя Реми ни в чем обвинить не мог, ибо всё максимально подробно объяснил ей еще вчера. В данный момент мало что изменилось, вот только его цена подскочила прилично, и кто знал, возможно его голова отдельно стоила гораздо дороже, чем вместе с туловищем, что делало намечающиеся торги чуть острее. Пока разговор велся исключительно о вступлении в это недоделанное Сопротивление, но вот в случае отказа вердикт «смерть» легко включал в себя и продажу,  а до или после исполнения решения, не играло такой уж большой роли для тех, кто никогда не был в тюрьме «Огня». Реми по случаю там был, поэтому возвращаться не собирался более никогда.
В сравнении метод устрашения провинциального пошиба, запланированный или же чисто случайный, достойного эффекта не возымел, ибо чего-чего, а темноты кер не боялся. Раньше он легко мог раствориться в ней без остатка, чтобы возникнуть в другом месте, точно так же окутанном тенями, и как никто другой знал, что темноты бояться не надо. Надо бояться тех, кого она может скрывать в своем чреве. Здесь же скрывались разве что тайны двух сопляков, прячущих под матрасом с трудом добытые журналы. Но и сейчас ошейник сдавливал горло, отнимая видение темноты в качестве друга и союзника, который всегда играет на нужной стороне поля, оставляя лишь пустой непроглядный мрак, ограничивающий движения не хуже техники. При полном отсутствии света глаза не привыкали, а предметы не приобретали очертания, потому что ничего от них не отражалось. По крайней мере, из всего отнятого ошейником ему оставалось спокойствие и легкость, с которой он принимал отсутствие света, ибо остальные чувства всё еще находились при нем, и их хватало при определенной сноровке.
- Ирен, ты собралась оторвать мне руку? – поддразнив вцепившуюся мертвой хваткой женщину, которая своим характером разве что гвозди не гнула, он наклонился к ней ниже и подул на её плечо, то ли пугая, то ли, наоборот, приводя в чувство. Не дожидаясь реакции, он двинулся вперед, медленно, но верно нащупывая свободной рукой предметы нехитрого обихода в поисках нужной ему сейчас горизонтальной поверхности. Комната размерами своими не сильно напоминала футбольное поле, так что первая кровать нашлась спустя один шаг, вторая – еще один шаг в сторону. Даже если Хранители копали себе убежища не чайными ложками, временно изъятыми из материнского сервиза, то сильно шиковать все равно не было необходимости, организуя комнату как место, где можно лечь спать и не наделяя её каким-либо еще функционалом. Возможно, где-то глубже была еще и дверь в уборную, но проверять Реми охоты не было. Усадив Ирен на кровать, он шагнул назад, растягиваясь на второй койке и постепенно расслабляя мышцы одну за другой. – Я чувствую каждый свой год.
Запертая комната его устраивала точно так же, как и отсутствие света, что гарантировало временное спокойствие за неугомонную женщину на соседней кровати, ибо в темноте было слышно любое её движение, если не акцентировать внимания на собственном тяжелом вздохе, когда тело расслабилось максимально, а очаги боли проявились по случаю сильнее.

В такие моменты он жалел, что способен только чувствовать, но не видеть чужие эмоции из отведенного ему спектра. Слегка повернув голову в сторону соседней кровати, до которой легко смог бы дотянуться рукой, возникни подобное желание, Реми оценивал непрозрачную штору темноты словно занавес, который закрывает от него спектакль Ирен. Как бы он хотел рассмотреть детально каждую терзающую её сейчас муку, но по всё увеличивающимся приливным волнам её личной черноты кер представлял, как они могли бы выглядеть: нет, не обычные жирные лоснящиеся щупальца безумия, которое прорастает внутрь, испещряя тело как червивое яблоко; скорее расплывающийся в стороны черный изящный узор виньеток и спиралей. Тонкий, изумительный в своей четкости и остроте, о края которого легко порезаться даже стороннему наблюдателю.  Реми предвкушал эти невесомые сначала порезы, хотел почувствовать на себе каждый оттенок испытываемых Ирен чувств, возвращаясь снова и снова как к ране на губе, которая зажила бы быстрее, не трогай её каждый раз языком. Под рогом изобилия, который сейчас представляла собой эта женщина, ему чуть легче стало дышать, но сон и усталость все равно не отходили, уже наваливаясь на него всем своим весом.
Голова и так уже была повернута в её сторону, так что для отклика на вопрос надо было всего лишь подать голос, но он промолчал, изучая про себя твердый уверенный тон, так обманчиво показывающий внутреннее её состояние. После вопроса и его молчания узор пошел в стороны гораздо быстрее, наливаясь темнотой, и становясь почти осязаемо более тяжелым. Слова не играли роли, он ей уже рассказывал начало своего пути, и помнил об этом также хорошо, как, наверно, она помнила. Забавно было, ибо появился, откуда появляются все дети давно забытых мифов, как раз в самый разгар революции, пусть и в совершенно другой стране, но особенно совпав по настрою.  Действительно, место рождения играло для него слишком маленькую роль, чтобы считать себя греком. Нация у них все-таки была одна, слишком прикипел он за прошедшие годы ко второй, но более любимой родине.
Будь у него часы, секундная стрелка не сумела бы убежать дальше одного круга с того самого момента, как Ирен не выдержала под давлением упоительного по сути сочетания тишины и темноты. Реми выдохнув поднялся с койки, прилагая к этому определенное усилие, не став задавать себе вопрос, почему это делает, если совершенно безвозмездно получал существенную долю отрицательных эмоций, не способных придать достаточное количество сил, но действующих определенно тонизирующее. Еще одним рывком пересев на вторую кровать, он скинул ботинки, не сделав этого раньше за ненадобностью, и растянулся рядом с Ирен, отодвинув её корпусом ближе к стене. Узкой кровати на двоих не хватало, так что пришлось повернуться боком и прижать женщину к себе спиной, что отнюдь не положительным образом сказывалось на ребрах.
- На начало я опоздал, да и конец застал только мельком, - темнота узорами больше не расцвечивалась, оставляя ему на размышление по вопросам других революционеров несколько часов до утра, которые Реми собирался потратить с максимальной пользой, а именно поспать, рассчитывая, что ноющее так по-человечески тело, отойдет максимально. Решение уже было принято, а ноги медленно, но верно начали подниматься из трясины, выталкивая тело наверх, в конце концов, Сопротивление велось на одну единственную цель – Кестлера – и все сопутствующие лозунги, на которые ему было наплевать, но которые вели в направлении особняка. Ирен очень вовремя спросила о революции, хотя вряд ли он смог бы произнести убедительно «Хватит сидеть по норам!», не сорвавшись на хохот. Над этим тоже следовало подумать, но потом, ибо в данный момент он рассказывал лежащей рядом женщине о реставрации Бурбонов все затихающим голосом.

Уверенность не вырастала в душе постепенно под влиянием обстоятельств, не размазывалась тонким слоем по времени, когда уже проблемно казалось определить, в какой именно момент Реми четко и без тени улыбки смог сказать полным серьезности голосом, что по норам сидеть действительно хватит. На это никак не повлияли проведенные в узком кругу Сопротивления недели, даже краем не задело доверие, которым он теперь пользовался, не прилагая особенных к тому усилий, ибо люди были склонны принимать желаемое за действительное. Просто в один прекрасный момент у него в руках, наконец, оказался временный ключ от ошейника, и на этой минуте время, которое кер был согласен провести в Меси, закончилось. И до этого возня на местном уровне казалась ему скучной, а от того бессмысленной вдвойне, потому что не преследовала никакой определенной цели, кроме как уверить Хранителей, что они всё еще чего-то стоят. Оттого и воспринимал всё поле города как большой тренажерный зал, призванный слегка поправить форму, которой, по сути, у него никогда не было. Два года назад Реми был побежден, о чем и свидетельствовал ошейник, разительно отличавшийся от лаврового венка, но все-таки не сломлен, и уж точно не покорен, отчего и просыпалась активно природная, отчасти звериная хитрость. Поначалу казалось даже занятным практиковать урезанные навыки, заменяя силу другими сторонами, которые у него не отняли. Словно в игре для детей на приезжей ярмарке – достать яблоко из воды одним лишь ртом. И совсем другое дело, когда спустя час или два тот же самый ребенок понимал, что руки за спиной так и останутся связанными, а минутное развлечение превратилось в жизненную необходимость, быт, продолжающийся изо дня в день. Лишь острое чувство риска, ощущение опасности, дарящее восприятие каждого похода как последнего, наполняло всё действие хоть каким-то смыслом. В тюрьме у него не было возможности опробовать границы своих возможностей как человека, теперь она появилась, и упускать её было бы ошибкой. Ему было во многом проще, чем кому бы то ни было, потому что под действием суровой необходимости моральные принципы рушились быстрее, чем сопротивление горсток Хранителей в первые дни правления Кестлера, а у него их не оказалось вовсе, так что ломать и перестраивать себя не было никакой нужды. Жестокую борьбу за существование он принимал такой, какая она есть, не размениваясь на честность и соблюдение данного слова, которые только тянули назад, усложняя то, что Реми усложнять не любил. Такой подход позволял приноравливаться к жизни с урезанными возможностями человека, минуя понятие человечности как таковой. Поэтому, как только он смог встретиться с Хэмом и получить свой артефакт, вопрос по сворачиванию деятельности провинциального филиала Сопротивления был решен.
Возможно, приложи он чуть больше усилий, просто ушел бы, прихватив с собой Ирен, но лишние руки в Афинах могли понадобиться, превратившись в то самое пушечное мясо, о котором он размышлял еще по пути из тюрьмы в землянку. Кер не испытывал по этому вопросу сожалений или угрызений малоизвестной ему совести, ибо каждый из них рвался в бой, а Реми просто не считал нужным объяснять, что война слегка отличается от сидения под землей и ликования от чувств мыши, которая удачно увела из-под носа у кошки мелкий кусок сыра. Они хотели полной грудью вдохнуть пороха и умереть со словом «свобода» на губах, а он лишь мог предоставить им такую возможность, не больше и не меньше того. По крайней мере, в его силах оказалось отдалить этот момент, а, может быть, и дать шанс избежать его, потому как Михаэль при всех своих организаторских способностях слишком сильно перестраховывался, а от того тратил козыри в самом начале партии. Если есть артефакт, значит, надо его использовать прямо сейчас – такой логики придерживались почти все здесь, бросаясь в омут следом за своим лидером. В то время как Реми, лучше других знал, что может подарить ожидание, пусть и дошел до этого знания не самостоятельно, а лишь с помощью своей женщины. У него на груди висел ключ, рождающий настолько жгучее желания воспользоваться им немедленно, что к привычке дергать за ошейник, проверяя его наличие, прибавилась еще одна в отношении ключа. Михаэля удалось убедить не тратить понапрасну полезные предметы на перемещение в Афины, а просто доехать туда, пусть и разделившись временно, дабы не смущать никого, вроде патрулей, кучностью передвижения.
Оставалось еще одно совсем небольшое дело, после которого, собственно, Реми и разжился кровоподтеком на лбу. Нечасто он принимал подобные решения, еще реже доводил их до чьего-либо сведения, так что спокойствие, с которым Хэм принял необходимость бросить свой дом на какое-то время, его удивило, причем настолько, что удар он попустил. Крови вышло больше, чем вреда, но синяк под порезом все же наметился, заставляя их обоих уже весело вспоминать времена, когда такую же отметину на коже кера могла оставить разве что пуля, выпущенная едва ли не в упор. Хэм знал, что спорить бесполезно, так же как и задавать излишние вопросы о причинах именно такой позиции, а пар выпустили оба, так что Реми удалось напоследок разжиться небольшой безделицей за счет старика. Он достал её из кармана, прежде чем зайти в комнату, пропуская мимо себя девчушку, выбравшую себе интересы не по зубам. Забыв о ней в тот же момент, как перевел взгляд на Ирен, он шагнул в комнату, подходя ближе и сдерживая улыбку от первой же фразы. Боги давно забыли о дрязгах между людьми, наверняка кажущимися слишком мелкими для того, чтобы пробудить хотя бы интерес.
- О, нет, Ирен. Рана страшная, а мне требуется помощь. И уход, - он обхватил её руками за ягодицы и прижал к себе, отрывая от пола и поднимая выше, чтобы поставить на одну из низеньких коек, так и остающуюся пустой, что каждый раз при взгляде на нее вызывало довольную ухмылку. Теперь смотреть на драгоценность в руках приходилось слегка снизу вверх, как обычно она смотрела на него. Отпустив Ирен одной рукой, он протянул ей принесенный подарок, выбранный неслучайно и уже наделенный своей собственной миссией, пока еще только дожидавшийся её выполнения. Маленький кулон для сухих духов, сделанный в виде то ли глиняного горшка, то ли кувшина, но достаточно изящно, чтобы понравиться отличающейся вкусом женщине. Слишком серьезная роль ему отводилась, так что пришлось отпустить её и второй рукой на пару секунд, чтобы надеть непритязательное украшение на шею, после чего вернуть ладони  на ягодицы Ирен, где они давно уже чувствовали себя на месте.

Знал бы он, какая именно реакция последует на этот подарок, давно бы заставил всю комнату глиняными горшками разного размера и развесил по стенам любимые дамами висюльки, просто потому, что реакция не могла не радовать, и впечатляла энтузиазмом и бурностью. Только Реми пока знал, для чего нужен этот кулон, считая его важным, Ирен же нашла что-то свое совершенно самостоятельно, в который раз заставляя его смотреть внимательнее в попытках открыть её сущность, добраться до самого основания и прочитать как книгу от корки до корки. Но вот такими порывами, пусть и заставляющими прижать её к себе теснее и сделать над собой усилие, чтобы не закрыть глаза, она все же отодвигала его на несколько шагов обратно, когда сам кер считал, что почти весь путь уже пройден. Он ей уже объяснял, как дорого она стоит, насколько нужна ему лично, и почему он не хочет никому её отдавать, теперь вполне явственно понимал, что сказал далеко не всё, собственно, из-за остального и сверкал разбитым лбом. Делать неправильный выбор, который часто становился еще и довольно-таки глупым, было свойственно каждому, однако не каждый понимал всю дурость затеи еще до того, как начинал творить действо, и не каждый продолжал идти намеченным курсом, не смотря на это. Реми стоило поаплодировать себе стоя, но он лишь без вопросов выпустил из своих рук Ирен, слушая ответ, с которым не собирался соглашаться. Глядя на нее в данный момент, кер думал о том, что давно витало в воздухе, но на что он упорно не желал обращать внимания, и вот теперь увидел так явственно, что отрицать не имело смысла. Ирен очень символично оставалась на уровне, чуть выше его, что вызывало определенные ассоциации, бегущие на той же волне, что и остальные мысли. Столько лет он смотрел на людей сверху вниз, эпохи менялись, а он оставался точно таким же, каким и был раньше, невзирая на бурлящую кругом жизнь. Не все, но большая часть мифических существ, поступали так же, как и он. Не устраивали войн, не делились на группировки, не боролись за власть с себеподобными, не менялись веками, ибо принимали себя такими, какие они есть, оценивали свои силы и возможности. С развитием это не имело ничего общего, потому что людям оно не шло впрок, разве что игрушки становились мощнее, а желания разрастались быстрее. Людям никогда не было достаточно того, что у них есть, но раньше его это интересовало лишь в той степени, чтобы удачно воспользоваться плодами чужих войн, пожиная плоды, которых не взращивал. А теперь сравнивая себя с самим собой два года назад и раньше, понимал, насколько сильно изменился. Ему хотелось большего. Не того, что и так принадлежит по праву; не того, что требуется для выживания; не того, что можно подойти и взять, пусть и приложив определенное старание.  И такое желание вряд ли приписывалось ко времени в ошейнике, хотя именно он заставил кера увидеть людей не сверху, а на одном с ним уровне. Вернее даже, себя с ними.
Отвлекшись, когда Ирен подула на порез почти также, как он дул на её плечо, когда они впервые оказались в этой комнате, обратно к размышлениям он уже не вернулся, потому что видел решение проблемы так же, как и видел его раньше. С незначительными поправками теперь, продиктованными именно собственным желанием дать что-то кому-то просто так, ибо сам факт становился подарком ответным.
- Я не создан для покоя. Сегодня ночью отправляемся, так что собери свои вещи, - она и так знала, что время придет, и Реми списывал все темные эмоции, которые она испытывала на естественный фон, учитывая её принадлежность к группировке, которая не отличалась доверием к собственным членам. Афины разительно отличались от Меси и раньше, если брать в расчет исключительно концентрацию Хранителей «Огня» и тех, кто пожелал погреться около него, то сейчас ситуация вряд ли изменилась к лучшему, что требовало от Реми не затягивать с решением по прибытии. Разговор сменил ориентир быстро, но кер за направлением и не следил. – Ты – очень женщина, Ирен.
Потянув её за край одежды к себе медленно, но целенаправленно, он отобрал все атрибуты медсестры, чтобы убрать в сторону, а её саму усадить на коленях. Может быть, именно поэтому он не хотел выкидывать на свалку абсолютно все накопленные за последнее время изменения, как только достанет ключ и закроет на него дверь, отделяющую его от человека.

Отдав, наконец, отобранный ранее пластырь обратно Ирен, он перестал смотреть куда бы то ни было, кроме нее, перестал думать о чем-либо другом; о чем-то, что не включало хотя бы тень этой женщины. Реми был осторожен в последнее время, осмотрителен до такой степени, что самому иногда становилось смешно и тошно, словно его возраст исчислялся тысячелетиями, а мудрость просачивалась наружу вместе с сыпавшимся по пятам песком, лишние наставления ему не требовались. И потому, что он с некоторых пор, измеримых в неделях, сам был внимателен; и потому, что Ирен служила его удачей с того самого момента, как он её даже не увидел, а почувствовал за дверью тюремной камеры. На её счет он не ошибся пока еще ни разу, и теперь смотрел на её лицо, то и дело пропадающее за пальцами, которые расправляли пластырь на лбу, стараясь разглядеть пропущенную ошибку, способную аукнутся в будущем слишком серьезно, чтобы он смог пройти и не заметить. Где-то в так и непрочитанных главах, скрытых на самых последних страницах сюжетный поворот мог сделать потрясающий кульбит. И Реми желал узнать ответ всего лишь на один небольшой вопрос, мучающий его уже довольно давно, который прозвучал и от Хэма, так же оставшегося в неизвестности. То ли найдя для себя оправдание, то ли верно выбрав линию поведения, но в данный момент сидя на его коленях, прямо отвечая на взгляд, даже ухитряясь каким-то образом включить в разговор слово «нас», она все еще была жива, несмотря на клятву. Но вопрос заключался в другом, ибо кера особенно интересовало, почему ему всё равно и на оправдания, и на тщетное шевеление Сопротивления, и даже на тот факт, что сейчас один из них двоих мог играть прописанную для самого себя роль. Любые средства оправдывались целью – она должна была оставаться живой и дальше, потому что он так хотел. Из чувства собственничества, из желания обладать ею, из вожделения, ответ на которое получал силой, и пропустил момент, когда она перестала требоваться. 
Не пошевелившись во время едва ощутимого поцелуя, не ответив на него, Реми привычно внимательно рассматривал женщину, прибавившую на свой счет уважение и желание понять саму её суть. Это его несколько удивляло, заставляя разглядывать каждую черту на её лице, угадывая, в какой из них скрыт ответ. В таком контексте сопровождавшая его всегда жажда перерождалась в нечто совершенно иное, что могло бы подтолкнуть разорвать Ирен на куски, рассмотреть каждый в отдельности, забраться внутрь, выискивая ту самую часть её, которая вызывала подобные эмоции. Её боль отличалась от боли всех остальных, её страх понимался совсем по-другому. А вот её ненависти он не знал, ибо она не испытывала её ни разу, либо так хорошо скрывала, что ему не под силу оказалось угадать такой тонкий узор. Чуть сдавив ладонями её за плечи, Реми отодвинул женщину от себя, охватывая взглядом больше.
- У нас его часов шесть, - время было у него; если он извернется достаточно проворно в Афинах, то время будет и у нее. А вот у них уже нет. Возможно, потом он вообще забудет, что отсутствие её боли и её страха ему нравилось больше. Может быть, больше, чем всё остальное. Убрав ладони от плеч Ирен, он обхватил её шею, проехался большими пальцами по щекам, задел мочки ушей, остановившись на варианте, который рождала правдивость, по крайней мере, по отношению к самому себе. Да, себе лично он мог бы и не врать, и не увиливать, и не закрывать глаза на лежащие под носом истины. В прочем, довольно странные, с какой-то стороны не совсем естественные, однако от этого не менее настоящие. – Еще раз, Ирен.
Выражение лица смягчилось. Ладони остались на месте, не притягивая к себе ближе, но подстраховывая на тот случай, если ей внезапно придет в голову ему отказать. Он не стал бы тянуть насильно, но посмотреть в её глаза в этот момент очень бы хотел, чтобы уловить незамеченный узор, если он все-таки в ней есть.