По всей видимости, сегодня эта женщина решила лишить его даже еды, исключительно своими мягкими, но от этого не менее действенными методами. Круг сыра отправился на свободную полку в холодильник, после секундного размышления хлеб пошел туда же за компанию, а кер уставился на поникшую Ирен, хотя пристальнее можно было смотреть только насквозь. Больше всего сейчас его интересовало соотношение этого вида с возможностями кольца, а так же тем небольшим фактом, слегка выпавшим из внимания, что он имел возможность забрать свои силы обратно, а вот Ирен, скорее всего, осталась на том же уровне. В который раз цыкнув на рукодельников, ваяющих артефакты, он оценил скорчившуюся на полу фигуру, отделяя наигранность от искренности. Реми мало интересовали её первые слова, ибо звучали расплывчато и с легким налетом той подзаборной философии, которой обмениваются умники, до сих пор не достигшие просветления. Наверно, для Ирен эта фраза что-то значила, скрывала в себе обширный непознанный смысл, а для него звучала пустым звуком, потому что не играло роли, где именно она живет, не принимались во внимание улица и номер дома. Реми тянул её в обитель «Огня», в самое сердце Афин, откуда Кестлер руководил своей маленькой, но довольно эффективной армией. Что же касалось дальнейших вопросов, то именно они заставили тихо прощелкать ужин, и надеяться, что завтра с утра повезет гораздо больше. Пусть эта женщина недалеко ушла в его отсутствие в ванной, но сейчас, судя по голосу, расплывалась по полу. Ему удалось подобраться к самому краю, и это казалось еще интереснее от того, что глубокие порезы на запястье, целенаправленно наносимые с целью умереть, еще не были финишем. За чертой крылось продолжение бездны, и ему сейчас следовало решить, хочет ли он видеть дно прямо сейчас. И не менее занимательный вопрос с подвохом: хочет ли он видеть это когда-либо вообще?
Способна ли она вообще в данный момент была воспринимать его слова, учитывая, что вполне очевидные вещи воспринимались ею как тайна за семью печатями? Реми не считал интересным или познавательным для себя давить на чью-то больную мозоль, когда у того сломана рука, и легкого неудобства в ботинке он просто не заметит. Но раз уж ей вместо хлеба насущного требовалась пища для размышлений, он мог позволить себе небольшой широкий жест доброй воли, касающийся, однако, исключительно прошедшего времени, и полностью исключающий планы на будущее, о которых ей знать было не только необязательно, но и крайне нежелательно. Поднявшись с места, всё еще уверенный, что Ирен способна перебороть в себе слабость для достижения нужного ей эффекта, он подошел ближе, на этот раз не останавливаясь в шаге, а опускаясь на один с ней уровень. Потянув носом воздух, кер убедился в правдивости хотя бы части речи, и потянулся ближе, проверить остальное. Да, эта женщина решила умереть в углу гордо, и не принимая подачек, надо было подумать об этом исходе в первую очередь, но слишком привык к обману, чтобы верить на слово. По всей видимости, ей стоило.
- Знаю, Ирен, что касается разговора. И том, что ничего не даст, тоже, - ему было все равно, но раз уж сейчас его догадки нашли свое подтверждение, то оставалось только кивнуть, ибо глаза она ему не открыла, да и не сказала ничего нового. Кто его знает, на какую реакцию она рассчитывала, гадать не стоило, так что он просто потянулся вперед, поднимая её маленькое ледяное тело. – Твоя цена в «Огне» сильно упала, как только охрана в тюрьме начала стрелять по машине.
Она выступала щитом первые несколько десятков минут, пока никто не опомнился и не взвесил произнесенные еще в камере слова обеих сторон. Однако для Реми её ценность от этого не уменьшилась ни на йоту, потому что он не знал, где хранится чертов ключ, а она знала. И как обладательница этой единственно важной для него информации становилась сокровищем, сейфовой ячейкой, которая требовала к себе времени и внимания. Обо всем этом он ей и рассказал, пока нес до кровати, на сей раз укладываясь рядом, чтобы в порыве отчаянной гордости или глупости, Ирен не отступила, как уже попробовала один раз, отклонив в сторону халат.
- Может, Кестлер от тебя и отказался, но не забывай о Сопротивлении, которое этого не знает. У них за каждого из вас своя цена, - он усмехнулся, натягивая сверху обоих одеяло, ибо по ногам Ирен скоро можно было стучать как по дереву. – Но это не важно. Ты нужна лично мне, чтобы избавиться от последнего сувенира.
Вытянувшись во весь рост, он заложил одну руку за голову, а второй прижал к боку холодную как лёд женщину, дабы она не начала вырываться. Хотя с таким количеством имеющихся в наборе сил, она самостоятельно и с кровати бы не встала, что выступало своего рода мечом на пути к проверке невзначай брошенных слов о том, что повторение пройденного в землянке выйдет определенно не таким фееричным.

Чуть повернув голову в её сторону, как только коже на груди стало заметно неуютнее от прикосновения чужой холодной ладони, кер неслышно растянул губы в усмешке, глядя как Ирен с боку почти что принимает контуры его тела. Что поделать, но сколько бы эта женщина не грешила на свои серьги, а природную чувственность оказывалось не так то просто скрыть. Ему же оставалось размышлять о том, делает ли она это специально, зная или надеясь, что в данный момент не представляет для него никакого интереса, или действует по большей части интуитивно. По сути, проблема вообще таковой не являлась, ибо имела простое и быстрое решение, стоило ему сместить собственную руку и проехать ладонью, обрисовывая контур её тела. Возможно, маска выдержала бы поворот, но вот дальше слетела бы окончательно. Но ответ нашелся сам, выражаясь в уставших почти неслышных словах, полупроглоченных и полувыдохнутых. Благодарности он от Ирен и не требовал, так как сложно было ждать поощрения за то, что делаешь исключительно для себя самого, не согласуясь с чужим мнением и видением ситуации. Когда она перестанет быть ему полезной, он оставит её истекать кровью на полу ванной, прими она повторное решение, но на то второй шанс обычно и давался, чтобы не наступать на те же грабли еще раз, а попробовать что-то новое. Хотя с таким отношением к жизни у Ирен наблюдались сложности, потому что она сдалась заранее, заодно подгребая его к себе таким же точно отношением. Пусть личное знакомство с Кестлером для Реми вышло более чем коротким, он знал больше, чем Ирен могла предположить, и не считал бесполезными собственные действия. Привыкнув раз за разом пытаться, биться в стену, обходить или ломать препятствия, взламывать замки силой и уговаривать обманом, чтобы ему открыли добровольно, кер определенно не принимал её слова на веру. Это вовсе не значило, что к ним не следовало прислушиваться, выцепляя для себя дополнительные крупицы полезных сведений. Возьми он автобиографию и психологический портрет любого диктатора, тирана, завоевателя, прибавь несколько индивидуальных черт, выясненных о Кестлере – и вот он, глава самой мощной из группировок как на ладони. Реми не склонен был недооценивать противника, и совершать подобную ошибку не собирался в дальнейшем, к тому же на его стороне все еще выступала внезапность. И удача…
- Да-да, Ирен. Спи, - подтянувшись, он коснулся губами её макушки, и закрыл глаза. Сколько таких как он сидит по тюрьмам на всей территории Греции, сколько еще точат зуб на Кестлера, оставаясь свободными. Нет, Реми не считал, что ради его персоны выделят отдельные силы, с которыми он не сможет справиться. Для него существовал один единственный выход – снять ошейник, потому что он хотел жить, а не существовать.
Провалившись в сон, он все равно каждую секунду времени чувствовал давление податливого и теплого уже тела Ирен, чтобы моментально проснуться, если расстановка сил хоть как-то поменяется. Но насторожило его вовсе не это. Реми не мог сказать с точностью, сколько времени он проспал, но судя по тихому стуку в дверь наверху, утро у Хэма началось уже давно и принесло свои плоды в общую корзину. Его друг прекрасно знал, что одного раза для ответа или же для его отсутствия достаточно, так что комната снова погрузилась в тишину. Больше интуитивно оценив, что вокруг все в порядке и ничто ему не угрожает, кер удержался, не вскочив моментально с кровати, как делал сотни раз в тюремной камере, и десятки тысяч – пока в нее не угодил. Сейчас только сильнее напряглись мышцы, из тех, которые не затекли, ибо Ирен так и лежала на руке. Полотенце, с вечера обмотанное вокруг бедер, сбилось и фактически растворилось в складках одеяла, так что кер потянулся за стопкой одежды, которую принес вчера сверху, но так и не воспользовался. Проехавшись ладонью по лицу, привыкнув уже, что оно остается неизменным уже два года, он поднялся с кровати, только раз обернувшись на Ирен, и убеждаясь, что она еще спит. Как надо сделать правильно, исключив любые поползновения в нежелательные стороны, он знал, но не стал связывать её на период своего отсутствия. Если учесть, в каком состоянии она засыпала, нечто грандиозное она вряд ли успеет совершить. Натянув штаны и чью-то застиранную линялую футболку, он тихо завернул в ванную, только для того, чтобы забрать сверток со стеклами и непригодной уже одеждой, и направился вверх. Как оказалось, Хэм разбудил его не просто так, а с новостями об артефакте, который единственный был способен временно ослабить действие ошейника. Пока этой небольшой отмычки еще не было, но вот посыльный за ней уже отправился, и, учитывая, что патрули в последнее время выполняли свою работу особенно добросовестно, ожидать его стоило в любой момент времени, начиная с этой минуты, и заканчивая ночью. Воспользовавшись ванной наверху, Реми в данный момент потягивал густое черное варево, именуемое Хэмом «кофе», хотя казалось, что это разведенный чем-то деготь, непрозрачный и тягучий с соответствующим вкусом. Кулинарные изыски его волновали мало, ибо он переваривал еще одну новость, оставшуюся дожидаться его со вчерашнего вечера.
- Ты ведь знаешь, проще взять с собой руку. Про живого поклявшегося ни слова, - Хэм провел ладонью по своей внушительной бороде, выражая при этом мысли и самого Реми. То ли шкатулку, то ли замок на двери в особняке «Огня» на пути к нужному ему ключу, открыть мог лишь один из принесших клятву на реке Стикс. Вроде бы мелочь, но обойти её было сложно, учитывая, что Хранители «Огня» не продавались.
- Отрезанная рука мне не расскажет, куда идти, - кер усмехнулся и еще раз взглянул на открытую нараспашку дверь вниз, потягивая не только кофе из кружки, но и сам воздух вокруг, чтобы почувствовать любые изменения в оставленной комнате. Если Ирен и затеяла очередное жертвоприношение, то делала это сейчас с чистым сердцем и искренней радостной улыбкой на лице, ибо не ощущалось вообще ничего.
- Ладно, - Хэм махнул рукой и повернулся к плите, бахая на тарелку однородную массу, по виду напоминающую кашу, а на вкус Реми пробовать не решился, тем более что выбор если уж и не баловал, то вообще был. Но сам прекрасно понимал, что ведет себя не так, как обычно, и действует не теми же самыми методами, однако раньше кольцо на шее его и не ограничивало, отчего планы следовало менять. – Только учти, захочет помочь – до Афин не дотянет. Сам знаешь, тут без вариантов.
Кивнув то ли на предостережение, то ли на скрытое порицание, Реми подхватил еще одну кружку с ядреным крепким пойлом, и ту тарелку, куда Хэм навалил «завтрак для леди», как его при приготовлении и окрестил. На спуске вниз он чуть тормознул, довольствуясь некоторой пустотой в чисто эмоциональном плане, захлопнул за собой дверь и направился прямиком в тумбочке, чтобы освободиться от ноши.

Присев на край тумбочки, и отодвинув чуть назад принесенную еду, Реми сложил руки на груди, рассматривая появившуюся в дверях ванной Ирен. Она выглядела почти буднично, как и любая другая женщина наутро в чужой квартире без краски на лице, с растрепанными волосами и вопросительными интонациями в голосе, словно ожидала услышать в ответ, что утро не особенно доброе, а вполне обычное, что такси он ей вызвал, так что с одеждой стоит поторопиться. И да, что он обязательно как-нибудь позвонит. Ситуация с людьми и для людей, не более чем иллюстрация одной из страничек чужой жизни. Несомненно, Реми проходил и её, но исключительно ради интереса, измеряя по капле возникающее затем ощущение ненужности и обиды, волнами исходившей от женщин, в дополнение к довольно сносно проведенной ночи. Ирен, определенно выделялась, и не только в том плане, что отпускать он её никуда не собирался, но и потому, что предостережение Хэма вертелось в голове, уже сейчас делая и утро, и дальнейший день этой женщины вовсе не добрым. Занятную штуку все же придумал Кестлер, стоило отдать ему должное, ибо Ирен не должна хотеть ему помогать, и только так она ему поможет. Кер до сих пор не мог понять, как можно добровольно давать подобные клятвы, если только вера в идеалы «Огня» не переваливает за фанатизм, а один из углов дома не выделен под алтарь для её лидера. Обманом? Вполне возможно, при необходимости он бы так и сделал, а затем просто снял бы с себя бремя наблюдения за собственными людьми, ибо играть им теперь дозволено было лишь по четко прописанным правилам.
Отлично, если все поводки от ошейников зажаты в руках, но психологию домашних питомцев Реми понять было не дано никогда, оттого и казалась немного смешной эта попытка Ирен выглядеть независимо, еле-еле передвигаясь по комнате обратно до кровати, ибо вчера еще одна попытка вытекла вместе с кровью. Разве что, перестав обладать собственной жизнью, она пыталась создать видимость управления своей судьбой, нелепо, отчасти неэффективно, но само желание кер вполне мог оценить. Его интересовало, почему она подписалась на такую работу, хотя женщины склонны выбирать сторону победителя, наблюдая, как более слабые отсеиваются в процессе. В таком случае она не прогадала, вряд ли Сопротивление представляло собой что-то значимое. Лучше в таких вопросах разбирался Хэм, но керу эти знания не требовались ни сейчас, ни в дальнейшем, потому что в войну влезать он не желал, предпочитая наблюдать за дрязгами Хранителей со стороны. В таком ракурсе неудовольствие Кестлера выглядело индивидуально направленным, что в определенной степени тешило самолюбие.   
А вот Ирен, в свою очередь, этому никак не способствовала, проявляя королевскую холодную вежливость по отношению к восторженному пажу, преподнесшему ей свои жалкие дары. Реми это не могло не повеселить, в том числе и до сих пор скрытыми от его глаз мыслями этой женщины. Может быть, где-то в глубине она оставила себе место, принадлежащее исключительно ей, куда не смог бы проникнуть никто извне, отчего желание оказаться внутри лишь увеличивалось, чтобы знать всё, до самой мельчайшей подробности, и, главное, чтобы она осознавала свою принадлежность до последней мысли в голове. 
- А я и не спрашивал, хочешь ли ты есть, - отлепившись от тумбочки, он не стал садиться на край кровати, дабы не создавать Ирен соблазна распорядиться кружкой горячего кофе по-своему, бессмысленно, но всё равно неприятно, ибо ожогов ему до полного комплекта как раз и не хватало. – Голодный обморок предпочтительнее? В оригинальной истории спящей красавицы история развивалась очень интересно, пока сознания не было.
Ко всему прочему, едва дышащую женщину доставить в Афины казалось куда сложнее, чем живую и пышущую возмущением, а она ему требовалась не собственной бледной тенью, едва переставляющей ноги. И если уж она сама не в состоянии подумать о себе, то он отлично справлялся за нее, начиная со вчерашнего вечера с этим полузабытым уже кольцом.  Реми не скрывал улыбки, появившейся на лице как всегда, когда он давал ей пищу для досады и злости, но теперь не считал, что этого достаточно, ибо Ирен должна была съесть что-то существеннее.

Он её разозлил, прекрасно это видел, но не мог почувствовать, ибо Ирен сегодня его совсем не баловала, в то время как вчера стол ломился от обилия яств. Расстраивало ли Реми это хотя бы отчасти? Определенно ответить на этот вопрос он не мог, потому что даже её злость доставляла удовольствие, показывая завернутую в одну лишь простыню, бледную и слабую, но все равно Женщину, ту самую, которая вошла в его камеру, уверенная в собственных силах, прямая и практически несгибаемая. Так что нет, собственная диета его ничуть не расстраивала, оставляя просто стоять около кровати и удивляться на еще больше проявляющуюся похожесть. Она не притронулась к еде, даже не посмотрела в её сторону, но вот уже голос стал намного тверже и язвительнее, а каждое слово вырывалось заточенной шпилькой из пышной женской прически. Для этого потребовалось всего лишь как следует её разозлить, продемонстрировав её положение в их небольшом тандеме. Вид определенно восхищал, вместе с тем требовал к себе еще больше внимания, ибо отсутствие страха ничего хорошего в себе не несло, причем вовсе не для него, а для нее самой. Без страха Ирен способна была совершить еще какую-нибудь из своих авантюр, закончившуюся бы более плачевно. Скоро Марсельеза стала бы единственным гимном, слова которого непрерывно играли в его голове, создавая естественный фон для её слов и действий. Простой кружкой кофе тут не обошлось, потому что Ирен решила бросить ему вызов намного существеннее, и уж точно намного интереснее. Реми хотелось бы верить, что она полностью отдает себе отчет в том, что сейчас делает, ибо удивительного ничего предложить не собирался. Для неё. А для него же дело обстояло совершенно другим образом, раз умирать от голода Ирен собиралась, но не сейчас.
Присев на край кровати, он чуть наклонил голову, будто всерьез задумался над предложением, однако сам понимал, чего хочет, и что намерен взять, возможно, сначала без спросу. Удивление, которого так жаждала эта женщина, приобретало свои яркие сочные оттенки так любимого Реми исследования. Придя в согласие со своими собственными мыслями, серьезно взвесив только слова Хэма, и отложив их на время в сторону, так как не собирался делать ничего, что в дальнейшем обернулось бы серьезными проблемами, он потянулся вниз под кровать, извлекая оттуда оставленный сувенирный чулок, и перекручивая его между пальцев.
- Мне сильно повезло, и принцесса досталась весьма самостоятельная. И по части «изнасилования», и по части увечий, - он сжал её левое запястье, повернув вверх шрамом, удерживая руку крепко, но не сжимая сильно. Меч Тристана завалился куда-то в складки скомканной одежды, пока Реми проводил подушечкой большого пальца по когда-то гладкой тонкой коже её запястья. – В конце концов, мне тоже надо что-то сделать.
Скорее уж как похитившему даму разбойнику, нежели в качестве особы благородного происхождения. Реми таким никогда не был, родившись от богини Ночи, впитывая все пороки, которые она в себе скрывала, все самые темные деяния из происходивших на земле. Его недосягаемые пока крылья были плотными и кожистыми, а не сотканными из белоснежных перьев. В этом крылась его суть и сейчас, и два года назад, когда он дерзил охране точно так же, как сейчас Ирен дерзила ему. Отчего веселье сменилось более глубокими эмоциями, тихими и пока еще спокойными, сквозь которые кер смотрел на нее с улыбкой полностью лишенной насмешки, ибо невозможно было смеяться над женщиной, вызывающей желание, разбавленное и усиленное толикой уважения.
- Тихо. Не дергайся, - извивающийся в пальцах чулок переместился на кисть руки Ирен, к которой кер тянул вторую её руку, растягивая тонкую почти прозрачную ткань, чтобы привязать к столбику кровати позади приподнятой подушки.

«Милости» ей больше не требовались, потому что талисмана под рукой не имелось, так же как и любой другой надежды выбраться из ситуации, стряхнув изящным движением плеч с себя все последствия, ибо решение приняла сама, и сама же привела его в исполнение. Вздумайся Реми рассчитывать на послушание, его ждал бы действительно большой сюрприз с первым же рывком рук из захвата. Однако лишь слегка узнав эту женщину, и упорно продолжая углубляться в изучение, он растянул губы чуть шире, так как столь ярый отпор говорил, что козыри в рукаве подошли к концу, и дальнейшая игра не имеет никакого смысла. Ни капли искусственности, ни тени сомнения в искренности, отчего желание обладать ею только увеличивалось. Запасной резерв сил, содержащий в себе второе дыхание, вскрылся моментально, стоило ему обвязать чулок вокруг её левого запястья. Бледные до этого щеки теперь заливал гневный румянец, и непрекращающееся сопротивление начисто выбивало из сознания образ умирающего лебедя, в чем Реми видел исключительно свою заслугу, и упивался ею также сильно, как и зрелищностью вида рассерженной до умопомрачения Женщины, отстаивающей если уж не свою честь, то чувство собственного достоинства. Шансов не было никаких. Он это знал, она это знала, но каждый из них продолжал действовать согласно собственным мотивам и желаниям, причем кер постепенно побеждал. У него складывалось ощущение, что повалил на пол со стула, резко дернув за лодыжку, он её всего секунду назад, настолько неизведанной выглядела конкретно эта территория. Одна и та же женщина, вызывающая каждый раз разные эмоции не могла не завораживать такими перепадами. И если в землянке возбуждение нарастало постепенно, отталкиваясь по большей части от любопытства и все тех же двух лет в тюрьме, то теперь скакнуло резко и сразу, стоило Ирен открыть свой прелестный ротик и начать выкрикивать скабрезности, заодно стараясь, видимо, оставить весомый след среди прочих на его груди от своего кулачка.
Гораздо основательнее вышел укус в плечо, явно рассчитанный на то, чтобы выдрать кусок плоти побольше, оставляя себе на сувенир, как он сделал с чулком. Реми подавил в себе желание дернуться в сторону и замер, глядя в совершенно дикие глаза Ирен. Погладив её по волосам, спокойно дождался, пока она не отпустит плечо сама, догадавшись, насколько бессмысленно его так держать.
- Я развяжу, а ты все-таки не дергайся, - определенно, больше всего ей не нравился факт наличия веревок, а не то, что он собирался делать с ней дальше, и это делало его исследование глубже, ближе приближая к сути. Затянув последний узел на чулках так, чтобы небольшое пространство для маневра оставалось, а сцепленные вместе руки могли свободно поворачиваться, Реми перевернул её на живот и вытащил скомканное покрывало.  Затем плотно обернул им ноги Ирен ниже колена, пока она не вспомнила, что ими можно еще и лягаться, и сила будет посущественнее, чем от кулака.  Сейчас она точно бы не воспользовалась ножом для разрезания писем настолько бездарно, не стала бы тратить время на пустые разговоры с Кестлером, а сразу бы вогнала лезвие поглубже в его грудь. Реми был в этом почти уверен, и постепенно соблазнялся идеей проверить, отчего ей вовсе не врал, планируя развязать настолько быстро, насколько вообще сможет, ибо пока его занимали совсем другие мысли. Проведя ладонью по всей длине спины от шеи до поясницы, он остановился чуть ниже, изучая подушечками пальцев две небольшие ямки по бокам от основания позвоночника. Опустившись ниже, он хотел прочувствовать своими губами рельеф каждой из них, раз уж получил в свое распоряжение эту сильную женщину, не опустившуюся с ходу до слезной мольбы не трогать, показавшую свою независимость почти всеми доступными способами.

Не переставая биться, она напоминала ему больше птицу, застрявшую в силках. Скованные движения крыльев ни к чему уже не приводили, затягивая путы лишь сильнее, но бороться за свою свободу она не переставала ни на минуту. Он не мог понять до конца этой поразительной жажды свободы от нее, ибо она была только человеком, слабым, а оттого уязвимым. Нет, раньше Реми встречал таких людей, и не мало, ибо его век длился гораздо дольше, чем обычная человеческая жизнь, но вот от нее действительно ждал, точнее – рассчитывал, самостоятельно сужая границы клетки, пока она не стала умещаться в расстояние между обвязанными чулком запястьями. Зачем? На такой вопрос ответ находился моментально, не требуя для себя глубокого анализа ситуации: чтобы проверить её, и с легким изумлением понять, что Ирен не станет умолять, не затихнет недвижно, глядя в подушку пустыми от парализующего страха глазами. Её борьба не была бессмысленна, так же как и каждая его неудавшаяся попытка бегства, как бы это не выглядело со стороны. Возможно, она не вкладывала в собственные действия такого же расчета, не думала о последствиях, просто продолжая противостояние, но все-таки шла к своей цели, пусть и неосознанно. Такое восхищение обычной, ничем не примечательной женщиной вряд ли могло его остановить, скорее, больше подстегивало из надменного желания узнать еще и еще, потому как труднодоступность подобного знания сулила гораздо больше, чем он желал прямо сейчас. Оттого и держал крепче, откладывая, но не забывая свое обещание развязать, даже когда метания прекратились, уступая место другому методу, ничуть не отличающемуся по своему воздействию. Однако от него если и менялось хоть как-то отношения, то действия отличались твердой стабильностью, Реми хотел медлить, поэтому медлил, другого варианта просто не существовало в природе. Получив возможность не только ощущать, но и смотреть, он смотрел не отрываясь, пользуясь пусть не дневным, но все же хорошим освещением, и ему нравилось то, что он видел, а протесты проплывали мимо, никак особенно не задевая.
Вряд ли ей вообще нужен был ответ, по крайней мере, никакого облегчения он точно бы не принес, поэтому кер промолчал, занимая рот чувством теплой нежной кожи. Опустив руки по её бокам ниже, он обхватил ягодицы, чуть сжимая ладонями, и в который раз убеждался, насколько грудь вторична. В этот момент определенно радовала кровать, не только своими размерами, но и возможностью беспрепятственного перемещения, в отличие от нар, ограниченных стеной землянки с одной своей стороны. Кер отдавал должное каждому сантиметру тела Ирен, продолжая начатое исследование ртом, спускаясь по линии бедра вниз, чтобы оставить след от поцелуя на каждой из подколенных ямок. Оставленных им следов на коже и так хватало в достаточной мере, к тому же сейчас Реми абсолютно никуда не спешил, растягивая удовольствие, если уж не было возможности выпрямить его в бесконечность. Не давил прикосновениями, либо легко касаясь языком, либо едва-едва прикусывая зубами на пути вниз, а затем и обратно, пока ладони все никак не могли оторваться от ягодиц и гипнотизирующих ямок на пояснице. На тонкой талии, узкой гладкой спине Реми был способен задержаться навечно,  потом переходя со спины на живот. Поднявшись выше, он убрал волосы с шеи Ирен, прикоснулся губами к шишке, оставленной от соприкосновения с капотом, и перевернул её на спину.     
- Укусишь? – пока она соврала ему всего один раз, обещая не сбегать, но перерезав себе вены в ванной, выбирая путь, по которому Реми уже не смог бы её догнать. Честность никогда не касалась его настолько близко, чтобы верить сразу, хотя ей все же стоило, отчего он сейчас вполне мог лишиться части губы, ибо его плечо уже приобрело две новые полукруглые метки от её зубов. Кер осознавал это так же ясно, как и всю бессмысленность своего вопроса, потому что ответ вырисовывался однозначный, но все равно коснулся губами сначала подбородка, а потом плавно подбираясь к её рту.

Скорее всего, Хэм был прав, и лучше было бы связать её и запереть одну, максимально обездвижив, чтобы в её голове и мысли не промелькнуло о возможности побега. Спеленать её как ребенка и уложить на пол, выключив свет и оставив в полном одиночестве, тогда не пришлось бы тратить артефакт, не надо было бы смотреть за ней так внимательно. Но разве способен был отказаться от своей законной добычи. Нет, обращаться с ней настолько безграмотно и просто ему не хватило ни терпения, ни желания. Отчего сейчас одной из последних разумных мыслей и стало откровение по поводу слов его старого друга, показавшего себя мудрее, хотя был младше на две трети жизни кера. А тот, в свою очередь, никак не хотел признавать собственную ошибку, тем более что для её исправления время утекло приблизительно половину суток назад.  Его любимый способ действия, излюбленный эксперимент, сейчас давал самые неожиданные результаты, после которых обычно у смертных ученых и случаются озарения. Реми ждал, когда её зубы сомкнуться на его губах, дабы предпринять попытку оторвать себе кусок пожирнее, но Ирен не разменивалась на мелочи, поэтому маленькая частица ей не требовалась, она хотела всю жизнь целиком. Ожидание от такого честного и прямого ответа не иссякло, а вылилось в то же самое ожидание, но уже более деятельное, когда Реми сам почти ел её, разве что насилием это более не называлось. Оглядываясь назад, припоминая всё до самых мельчайших подробностей, кер не видел ни единого повода счесть её угрозу пустой, и пытался определить, что именно она задумала.  Талисмана при ней не было, никаких артефактов тоже, поэтому оглушивший неожиданностью ответ на прикосновение его губ скрывал в себе неизвестную ему подоплеку, что раздразнивало только сильнее. Его интересовала причина такой податливости, интересовало скрытое еще продолжение, сама Ирен интересовала слишком сильно, чтобы снова не вспомнить предостережение Хэма, а самое главное – Реми особенно хотел знать, делает ли она это обдуманно и целенаправленно. Какое было бы великолепное, изящное, тонкое коварство, открывающее истинную женскую сущность. Но при всем при этом, своими собственными отрицательными эмоциями он питаться не умел, так же как и не любил испытывать их вообще, и не сомневался, прими дело подобный оборот, смесь восхищения и разочарования приобрела бы очень горький привкус. Если на то и был расчет, то Ирен выбрала самую верную тактику, бьющую точно в цель. Чем дальше он пробирался в собственных исследованиях, тем глубже оставался.
Если это была её игра, то он принимал правила и собирался изменить их под себя. Растянувшись на кровати рядом во всю длину, Реми оторвался на секунду от губ, поцеловав самый их угол, перейдя на подбородок и прикусив его зубами, оставил след на одной щеке и на второй, повторив еще раз на веках. Да, если это была её только что придуманная игра, то он хотел выиграть всухую, так и оставшись тем, кто всегда берет верх, не обязательно используя при этом силу. Вернувшись ко рту Ирен, как и в прошлый раз постоянно к нему возвращался, он потянул пальцами за узел чулка, высвобождая связанные запястья и не удерживая более её руки.
- Так убей, - оторвавшись, он навис над ней, глядя в прямо в глаза, уже не так спокойно и серьезно, ибо Ирен лежала рядом абсолютно открытая и для взгляда, и для действия, отчего без усилия резко переключиться с одного на другое он не мог. Это оказалось не так уж и сложно, забыть на некоторое время о канцелярском ноже и вложить в её руки другой, чтобы посмотреть, использует ли она его по назначению. Просто из-за того, что предусматривал почти все варианты, и еще проще потому, что знал,  который из них действительно хочет.

Более явственно, чем её чуть расфокусированный взгляд, чем частое дыхание, поднимающее грудь выше, Реми чувствовал зарождающийся где-то в самой глубине страх, и упорно гадал, из-за чего тот возник. Его самого Ирен не боялась давно, ибо это чувство стабильно горело бы, невзирая на перепады настроения и изменения ситуации, пусть мелким колеблющимся пламенем, но каждую прожитую секунду, потому что кер не давал ей забыть о своем присутствии. В таком случае причина оставалась скрыта от него вместе с большей частью мыслей, блуждающих у нее в голове. Ей было чего бояться, потому что Реми не собирался отпускать её так же просто, как только что развязал руки, не важно, кто-то другой из славной ватаги рыцарей без страха и упрека примчится спасать, невзирая на отношение Кестлера, или же она сама решит ускользнуть, еще раз воспользовавшись единственным открытым выходом. Сама суть должна была пугать, как пугала его в первое время в тюрьме, осознание простой, но слишком уж тяжелой истины о том, что он не может уйти, так как выбора в этом важном вопросе его лишили. Это казалось немного странным даже для него, ибо глядя на её расхристанное тело, на влажные у висков волосы, чувствуя собственное терпение, становящееся все более и более полновесным, Реми никак не мог уложить появление страха в отдельно взятый момент. Или же просто не хотел брать его в расчет, чтобы он не мешал, как лишняя сейчас одежда, лишние разговоры и лишние сомнения.
С последними он ничего не мог сделать, зато Ирен могла, отчего каждое её движение впечатывалось в фон из страха и вдавливалось глубже каждым произнесенным словом. Что бы она ни пыталась до него донести, кер понял только одно: эта женщина не станет бить со спины или исподтишка, не будет плести кружевную паутину из искусных недомолвок и лжи. В этом они с ней отличались как день и ночь, или как узник и заключенный, периодически меняясь ролями. Может быть, она даже предупредит заранее, сказав нечто вроде «сейчас ты умрешь». Это должно было вызвать взрыв насмешливого веселья, ибо благородство приводило к победе только тех же самых рыцарей на пони с радужной гривой в детских сказках, но сейчас это не казалось Реми смешным. Скорее всего, по большей части его сбивали прикосновения пальцев Ирен, или её укус, не дотянувший до границы боли, а может, постепенно подбирающееся к своему логическому завершению терпение. Определенно, меньше всего ему сейчас хотелось шутить.
Опустив голову ниже под давлением чужих ладоней, Реми почти уперся лбом в подушку, на секунду остановившись и подумав, что вот он – его вариант – ибо она из множества возможностей выбрала именно его. Кер все равно взял бы её силой, если бы пришлось, но она предлагала себя в подарок, ибо никаких разговоров ни о каких «милостях» не последовало. Даже не желая признавать это важным, он все равно признавал, от того и мог разве что кивнуть на её обещание, и повернуть голову, перебираясь губами с плеча на шею Ирен, раз уж та оказалась в непосредственной близости. От его же рук все казалось в непосредственной близости, и с каждым новым плавным движением по горячей и влажной коже, к не преодоленному порогу болезненности его ближе подталкивало свое собственное все возрастающее неудобство. Целенаправленно выбрав путь  такого медленного продвижения вперед, Реми уж точно не рассчитывал, что собственных сил до конца не хватит. Вынуждая себя подняться выше, чтобы стянуть с себя футболку, взявшись сзади за шиворот, он посмотрел сверху вниз на Ирен, и, забросив в сторону ненужную вещь, провел ладонями по её ногам, освобождая сначала одну, а затем вторую от спеленавшего их покрывала. Вид  полностью обнаженной женщины, его женщины, как раз и стал тем ударом под дых, после которого терпение лопнуло окончательно, а сам он вернулся ближе к ней. Удерживать свой вес на одной руке становилось неудобно от того, что кер мог найти ей еще десяток более приятных применений, но второй свободной предпочел взять и развернуть ладонь Ирен, прижав к своей чуть шероховатой от шрамов груди, и оставляя там, пока сам избавлялся от брюк.

Вывод напрашивался очевидный, отчего напряженная, довольная веселость все еще пыталась пробить себе путь наружу, преодолевая препятствия в виде слишком уж однонаправленных мыслей: прижимать к себе её ладонь не стоило. Это простое действие смотрелось весьма уместно в землянке, или где-либо и с кем-либо еще, но сейчас Реми самостоятельно отрывал приличный кусок запального шнура, оставляя в руках опасно тикающий механизм. А Ирен в это время себя особенно сильно недооценивала, и приди ему в голову вспомнить её тихие сбивчивые слова, красной нитью сквозь которые шло признание своей несостоятельности без талисмана, он бы посмеялся еще и над этим. Однако сейчас рот для улыбок был слишком занят, особенно когда брюки отправились туда же, где сейчас покоилась футболка, и отрываться от Ирен необходимости более не было. Нет, определенно, эта женщина держала свое слово несмотря ни на что, а возможность, так трепетно ею ожидаемая, подвернулась как-то слишком уж быстро. За это она тоже должна была ответить, уж кер не собирался пропускать момент, когда счет оставляли неоплаченным. Начатая им игра, очевидно, пришлась по вкусу маленькой чертовке, расходующей свое второе дыхание на то, чтобы сбить его собственное окончательно. Где бы сейчас ни находилось её предложение полежать полчаса спокойно, Реми уж точно ни секунды не жалел, что она им не воспользовалась. Он носил ошейник не так уж и долго, если сравнивать со всей продолжительностью собственной жизни, но без отпечатка не прошли даже эти два года, заставляя чувствовать себя более человеком, чем того хотелось. И за это тоже должна была ответить Ирен, он подготавливал требование платы, откладывая его на потом, ибо сейчас все же улыбался, оставляя следы поцелуев на её ключице и шее. Она восхитительно быстро подхватила его идею, добавив в нее от себя желание убить, вполне оправданное, и в данный момент более чем осуществимое, потому что «медленнее» уже превратилось в «труднее», причем переход особо и не был заметен.
Не прекращая движений, ухватывая продиктованный тот самый медленный ритм, Реми оперся на кровать двумя локтями, оставив себе не слишком много пространства для маневров, ибо от любого лишнего прикосновения мог послать к чертовой матери и саму Ирен, и её хриплый тон с придыханием, которым она выговаривала «пожалуйста», всегда желанное с её уст, но предельно трудновыполнимое прямо сейчас. Однако меч и в этот раз был обоюдоострым, и экзекуция плавно поворачивалась на сто восемьдесят градусов против своего же инквизитора, и нельзя было сказать, что наказание для Реми не было приятным. Он возвращался к её губам, ибо поцелуи раньше всегда стоили намного дороже, отрывался от них, только когда создавалось ощущение, что каждое его движение вперед может стать последним, спускался губами ниже, подтягивал Ирен к себе, пользуясь свободной ладонью, блуждающей по её лопаткам, но не набирал темп, двигаясь все так же мучительно, в том числе и для себя, медленно. И это стоило ей еще одного пункта во все множащемся счете, ибо слабые едва ощутимые разряды пробегающего по спине тока не были способны пронести с собой всё сковывающее напряжение, отчего мышцы просто напросто деревенели. Хотела она того, или нет, прибавила бы еще одну просьбу или промолчала, больше кер ждать не хотел, прогладив её ногу, закинутую ему на бедро, сжав сильнее мягкую кожу ягодицы, приподнял чуть выше, задвигавшись быстрее. Если бы Реми был в состоянии говорить, то, может быть, сказал бы ей – почти убила. Что могло бы быть лучше смерти в объятиях красивой, на все готовой женщины. Складывайся дела именно так, население земли очень быстро сильно бы поредело.