Для кого-то вся ситуация складывалась в большую и веселую шутку, как с закиданным туалетной бумагой домом соседа. Этот кто-то принимал Зои за клоуна, призванного скрасить скучные будни своими ужимками и гримасами. Как же она его сейчас ненавидела, всеми фибрами своей души от макушки до пяток, и не понимала, почему исходящих от нее волн ненависти не видно. Сказав свое слово, она еле удержалась от того, чтобы не плюнуть ему в лицо, но если страх и знал свое место, сидя и не высовываясь, то какие-то зачатки чувства самосохранения еще присутствовали. А ведь только словесно она могла что-то сделать, изменить ситуацию в нужную для себя сторону, дабы вцепляясь в каждый мелкий уступ начать выкарабкиваться из этой внезапной незапланированной ямы. Сцепив зубы до скрежета, она следила за его лицом, меняющим выражение. Вскинутая бровь и громкая речь, резкие движения и попытки уйти от контакта. Как бы там ни было, что бы он себе не напридумывал, но Зои видела только то, что хотела видеть – он испугался и бежит! Ей удалось одной лишь фразой вогнать его в волнение до такой степени, что угрожать начал уже сам. А ведь она имела в виду лишь, что хотела сказать, никакого скрытого смысла – он должен осознать собственный поступок и жалеть о нем, ни больше, ни меньше. Даже боль в потревоженном плече воспринималась с радостью от нажатия, когда Доминик позорно ретировался в сторону, маскируя отступление за показной бравадой. И чем больше ненужных лишних слов он произносил, тем счастливее становилась Зои, если это определение вообще можно было применить к сложившейся ситуации. Больше она не истекала бессильной злобой, потому что нашла для нее отличный выход, любезно предложенный Канарисом, хотя он вряд ли это понял.
Оставшись в одиночестве на полу, Зои тяжело оперлась на руки, пытаясь подняться так осторожно, чтобы по пути вверх не завалиться обратно от шатающей в разные стороны слабости. В пункте приема донорской крови она была не настолько частым гостем, чтобы привыкнуть к головокружению и не испытывать таких неудобств от существенной кровопотери. Сейчас кровь из ран уже не сочилась, да и, как и странно, они уже почти не ныли, в отличие от пальцев на руке, порезанных осколком стекла. Схватившись за опрокинутый у самого выхода стол, она потянулась вверх, заметив, что к липкой еще ладони прилип один из разбросанных вокруг листов. Смотреть на него все же было лучше, чем наблюдать за Канарисом, и Зои уставилась на знакомые линии, которые рисовала не так давно собственной рукой. К интерьеру клуба набросок не имел никакого отношения, являясь исключительно личным желанием. На эскизе Доминик выглядел совсем не так, как сейчас, без красных разводов на подбородке, без безумного взгляда, а таким, каким Зои его представляла, не зная еще. Спокойный, с легкой улыбкой на губах, словно знает гораздо больше, чем говорит. Только теперь она поняла, что некоторые секреты лучше не раскрывать никогда, для собственного же душевного благополучия. Отбросив лист в сторону, будто нечаянно наткнулась рукой на какое-то насекомое, она вытерла ладонь об футболку, зная, что следы останутся на испорченной вконец блузке.
Кто из нас еще слабак! Едва удерживаясь на ногах, переместив большую часть веса на опрокинутый стол, Зои даже не думала, что сможет его отодвинуть, но раз он не убил её сразу, то существовала вероятность, что не убьет и впредь. Если не перегибать палку, а от этого было очень и очень сложно удержаться, ибо только эта самая палка у нее как оружие и имелась. И еще кулон в виде маски, сейчас вырывающийся из ладони, потому что Доминик хотел отнять у нее все, что еще оставалось. Вместе с тем, как артефакт уходил в сторону, внешний вид её снова менялся, возвращаясь к первоначальному естественному варианту, а ненависть и ярость утекала сквозь пальцы точно так же, как выскользнула цепочка. Девушка не стала запахивать разодранную блузку или отворачиваться, она выпрямилась настолько, насколько могла и упрямо взглянула на Доминика, краснеть все равно уже было просто напросто нечем.
- Эта вещь не твоя, тебе придется её вернуть, - слишком много он уже отнял, чтобы отдавать артефакт, который ему не принадлежал, так же как и её кровь, самоуважение и гордость. – И не твое дело, кто я есть.
Слишком мало она пользовалась маской по времени, и всего лишь в первый раз, отчего Апата послала ей прощальный поцелуй сразу же, как она сказала последнее слово, более не наделяя той стойкостью, которая вырастает из злости. Зои сдувалась как воздушный шарик, оставаясь в абсолютном вакуумном одиночестве. Слабо дернув стол, она убедилась в тщетности попыток, оперевшись уже на стену. Что вообще происходит кругом? В голове еще блуждали остаточные воспоминания о первом его выпаде, который не остался без ответа, и дальше перерастающий в форменное безумие.  
- Ты пил мою кровь, - произнесла она как-то потерянно, ибо в голове информация не укладывалась. Она в свою очередь разнесла в щепки его кабинет, не оставив не одной целой вещи. Все же отвернувшись к стене, она увидела четкий красный след на измочаленных клетчатых обоях от своей ладони. – За что?
Узнать, зачем, было бы гораздо интереснее, но она спросила то, что интересовало больше на данный момент. Да, она была Двуликой со своими странными сторонами, знала о существовании Носителей, которых следовало опасаться больше, чем всех остальных. Но он им точно не был. Тогда почему? Чем я заслужила? Не ударил ни разу, только укусил. Поворачиваться обратно не хотелось, словно по реакции маленького ребенка: если не видишь опасности, то она не видит тебя. И еще страшнее снова увидеть тлеющие огоньки дикого сумасшествия в глазах, и заразиться им по новой.  

Артефакт придется оставить, - с тихой грустью подумала Зои, но в противовес всему остальному, что произошло с ней за сегодняшний короткий день, кулон на цепочке представлялся сущим пустяком, не требующим к себе повышенного внимания. Язык не поворачивался начинать просить за себя, раз уж не сделала этого раньше. Она пыталась понять, как вообще здесь оказалась, и собственные действия выглядели совершенно неправдоподобными, как в театре абсурда с постановкой пьесы по мотивам аннотации к освежителю воздуха. Полнейший и беспросветный бред. Одной единственной минуты хватило, чтобы объять необъятное и ужаснуться, соскальзывая обратное в темную бездну. Кто сказал, что тихое помешательство гораздо лучше буйства? Оно намного острее, ибо не сразу становится понятно, что именно точит изнутри, вырезая занятные фигуры из личности, которая поддается изменениям как вязкая глина, почти не сопротивляясь. А все именно потому, что никак не может определить, что её меняет, в чем причина несвойственных желаний или порывов, которые уже не остановишь.
Не надо было оборачиваться, чтобы оставаться полностью в себе, дело было вовсе не в зрении, не в слухе, и не в каких-то других из пяти известных чувств. Зои вздрогнула, но не сжалась от резко разбившейся о стену бутылки. Комната моментально наполнилась терпким и пряным ароматом хорошего дорогого виски. Сам удар вдребезги и брызги не только напитка, но и стекла обозначали запятую, за которой всегда следовало продолжение, хотя сейчас мечталось о жирной точке. Мир сузился до нескольких клеток стены, и Зои сократила бы его еще больше, если бы только могла, но Доминик вторгался внутрь, разрывая защиту и наполняя исподволь сознание все тем же тихим ненавязчивым сначала безумием. Она все никак не могла понять, как у него это получается, но иного варианта не находила, ведь именно он не желал отпускать её с миром, значит, он повинен в том, что она не уходит.
Раз я спасла тебе жизнь, то зачем же ты ломаешь мою? Зои прикрыла глаза, глубоко вдыхая тяжелый насыщенный воздух, позволяя искрам тлеющего сумасшествия разгораться ярче, поглощая кислород в неограниченных количествах. Возможно, в её глазах уже плясали языки пламени, включаясь в те же хороводы, что водили древние вакханки. Полностью расхристанная личность больше не вопила о несоответствии, не пыталась поднять невыносимо тяжелую голову, а ей новой только этого и надо было, чтобы резко втянуть носом воздух при первом прикосновении Доминика. Заклинание «это не я» больше не работало, ибо некому было его произносить.
- Ты плохой человек. Знаешь об этом? – вряд ли она была первой, кто выражал недовольство, и уж точно она не станет последней. Развернувшись в объятиях, Зои подняла ладони на грудь Доминика, разводя пальцы в стороны, чтобы обхватить как можно больше за один раз. Разница в росте не позволяла так просто дотянуться до его губ, а слишком высоких шпилек она никогда не носила, сейчас потеряв даже те, что были, где-то на просторах бардака в кабинете. Наверно, они лежали там же, где и её разум, четко посередине освободившегося места, которое ранее занимала цепь, сейчас привязывающая Зои к Доминику виток за витком. Раскаленные её звенья не давали расслабиться ни на минуту, подгоняя вперед, заставляя выгибаться навстречу и тянуться вверх, миллиметр за миллиметром приближаясь к его губам, словно крадучись, хотя вором из них двоих был именно он.
Наконец она дотянулась и почувствовала вкус, который до этого доступен был лишь ему одному. Прокушенная ею же самой губа еще слегка кровоточила, смешивая аромат с легкой горечью виски. Головокружительная смесь, увеличивающая обороты и так вращающегося с бешеной скоростью мира. Без лишних слов и уговоров, только потому, что Доминик знал, чего от нее хотел, а она в своем безумии согласилась ему это отдать, даже не думая, чем это может в дальнейшем для нее обернуться.  

Он открыто признавал брошенное вскользь обвинение, хотя слова Зои так вряд ли можно было назвать, потому что в данный момент времени, короткий отрезок, соединивший их как две точки на прямой, она ни в чем его не винила. В том, что оставил метки на её теле, которые теперь никогда не сотрутся? В том, что сводил с ума в прямом смысле этого слова? Об этом стоило думать либо раньше, либо позже, но уж точно не сейчас, когда ощущение его губ на своих губах заменяло прописные истины подложными понятиями правильности. Полный отказ от разума давал свои преимущества, ибо мыслей больше не было, так же как и размышлений, способных испортить красоту момента, чувства остались далеко позади, являясь понятием слишком глубоким для временного помешательства. Теперь над всей сущностью Зои властвовали только эмоции и реакция на тактильные впечатления. Чистые и острые, не замутненные сомнениями, отчего воспринимаемые не так, как обычно. С каждым новым прикосновением хотелось еще больше, теснее.
Она пила с его губ и никак не могла напиться, начиная отчасти понимать мучающую его жажду. Простого поцелуя сейчас становилась недостаточно, хотя Зои отчаянно старалась им насытиться, нападая и уступая, ведя с Домиником бой на равных. Дыхания не хватало, но и прерваться, чтобы отхватить себе лишнюю порцию воздуха не хотелось, поэтому она лишь прижималась к нему ближе,  позволяя ладоням исследовать сильное тело, пробегать пальцами по коже плеч, зарываться в его растрепанные донельзя волосы.
Ноги все еще подкашивались от слабости, но теперь это ощущение никак не было связанно с кровопотерей, просто Зои не выдерживала подобного напора бушующих эмоций и цеплялась за единственный якорь, способный удержать, за Доминика. Переступив через упавшую к ногам юбку, она все равно сочла, что одежды слишком много, куда приятнее было бы не чувствовать ни единой преграды, разделяющей их, следовательно бесполезной и даже раздражающей. Зои выдохнула ему в губы, поднимаясь от земли в воздух и подчиняясь властному движению рук. На свете не было ничего проще, чем сцепить ноги у него за спиной, доверяя полностью свое тело в его власть.
- Доминик, - она напрочь забыла, что хотела ему сказать, поэтому пожалела, что вообще прервала поцелуй. Зато теперь получила возможность рассмотреть его полностью, и такими глазами, какими не смотрела раньше. И то ли под воздействием давящего сверху безумия, то ли просто потому, что так оно и было на самом деле, но её нравилось все, что она видела. Разлет бровей, к каждой из которых прикоснулась губами, прямой нос, щетина, подбородок, не обделенный вниманием, потому что Зои несильно прихватила его зубами. Доминик рождал внутри нее тягучий сгусток невыносимого желания, вытворяя несусветные вещи своими пальцами, а она ничем не могла ему отплатить, почти повиснув на нем, и в какой-то момент уткнувшись носом в его шею. Исходящий от кожи жар не казался надуманным, ибо так и не скинутая блузка раздражала своей грубостью, да и самим своим наличием.
Едва выпрямив руки по бокам, Зои вызвала легкий порыв ветра, подхвативший ткань и стягивающий её вниз, пока блузка не полетела на пол, присоединившись к лежащей уже там юбке. Оставшись в одном комплекте нижнего белья, Зои направила ветер в мигающую лампу, несильно ударив ею о потолок, ибо то и дело мигающий свет сбивал, то пряча, то показывая ей Доминика, которого хотелось видеть постоянно без каких-либо резких переходов. Так и не заметив удачность своего маневра, Зои двинулась продолжать собственные исследования ладонями по покатым мышцам спины и плеч. Разве что он особенно сильного движения его рук не выдержала и охнула, куснув за плечо, совсем слабо, едва оставляя на коже розоватые полукружья как след от своих зубов. Он плохо на нее влиял, в этом сомнений никаких не оставалось, но кто бы сейчас стал разбирать на правых и виноватых. Разве что ей уже хотелось чего-то большего, но как сказать об этом Зои не знала, просто повторив его имя, в этот раз сорвавшееся с губ как просьба.

Как ни странно, но сейчас Зои хотелось говорить без умолку, озвучивая каждое его движение и свое собственное впечатление от него. Но слова в голове не складывались, буквы ударялись друг об друга и разлетались в разные стороны, словно детали пазла из разных коробок. И оставалось только отвечать на том же самом языке, которым они общались в данный момент. Каждое его прикосновение заставляло тело звенеть, а саму Зои изнывать от ощущения, что его руки сейчас бесконечно заняты, чтобы уделить ей еще немного внимания, которого никогда не станет слишком много. Ей было отчаянно все равно на окружающую обстановку, на перевернутую мебель и осколки на полу, их просто не было в том мире, который дал временное пристанище, окружая взрывающимися фейерверками настолько острых эмоций, что они оба должны были быть полностью изрезаны в кровь. Все, что угодно, только бы прочувствовать полнее, просто поднять его ладони и провести ими по своему телу, натянутому как струна на гитаре, терзаемая пальцами умелого музыканта, способного вывести мелодию из одной ноты, настолько пронзительную, что она найдет своего слушателя.
С укусами у Зои уже прочно впечатались абсолютно нездоровые ассоциации, отчего атака Доминика на её нижнюю губу воспринималась с пылающим восторгом и жаждой продолжения, и она действительно отвечала ему, удивляясь, что стена за спиной еще не полыхает от исходящего от тела жара. От глаз остались только бездонные черные расширившиеся зрачки, но отсутствие нормального света не имело к этому ни малейшего отношения, оставляя причины на откуп Доминику, порождающему у нее в ушах целую какофонию беснующихся звуков. Кровь стучала в висках, прогоняемая сердцем в учащенном ритме, к которому никак не удавалось привыкнуть, ибо складывалось ощущение, что работает оно с перебоями, то пускаясь вскачь, то пропуская удар от особенно неожиданного и приятного прикосновения.
Отпусти её сейчас Доминик, она бы свалилась на пол и не смогла бы встать, не только из-за собственной слабости, поэтому Зои цеплялась за него что было сил, почти втираясь в его грудь. От этого еще внезапнее воспринялось передвижение вверх, когда давления его пальцев она больше не чувствовала, зато оказалась ошеломлена возникшим ощущением потери, заставляющим закусывать губу, чтобы не издать ни звука, способного напомнить разве что разочарованный стон. Кто бы ей объяснил, что это всего лишь на единственное мгновение, дабы затем сделать слияние окончательно полным.
Бретельки сползли с плеч, ничем более не поддерживаемые, а Зои была только рада подобному обстоятельству, прижимая к себе голову Доминика, и выгибаясь так, чтобы подставить свою грудь под поцелуи. Каждое его прикосновение моментально уходило по оголенным проводам нервов вниз, все туже скручивая затянутый узел желания. А Зои уже и дышать начинала как-то рвано, то хватая воздух раскрытым ртом, то задерживая дыхание, чтобы не вскрикнуть. Но удержать в себе эмоции все равно не удалось бы, и протяжный стон рождается глубоко внутри, по пути вверх набирая обороты и срываясь с губ. Свой голос она уже не узнавала, да и вряд ли сейчас нужно было тратить силы на такие мелочи. По позвоночнику разливался жидкий металл, выгибая вперед тело и застывая таким образом. Каждый удар, каждый выпад вперед сопровождался тяжелым наполненным выдохом, и Зои не понимала, почему клетчатая стена не идет трещинами, в глубине которых пульсировала бы лава, вырываясь на поверхность языками пламени, ибо именно это чувствовала девушка.   
Собственные губы перешли в наступление, покусывая кожу на плече Доминика, по шее добираясь до уха, и прикусив мочку. Она шептала ему на ухо навеяные сошедшим с ума воображением безумные вещи из тех, которые бы хотела с ним сделать, пока и сам шепот не сбился под давлением ритма, неожиданно совпавшего с сердцебиением. Зои опустила ладонь на его грудь, чтобы слышать и его сердце тоже, а сама откинула голову назад, открывая беззащитную шею, не удерживая больше собственных всхлипов.

А он и не знал, вряд ли даже представить себе мог, насколько она оказалась до него жадна, отчаянно и животно, до тихих, но все-таки криков, в каждом из которых заключалось до боли простое «еще», ибо всего было ничтожно мало. И Зои рвалась вперед, стараясь успеть и захватить себе всё, до чего дотягивалась, всё, что было доступно рукам, губам языку, пронестись как ураган, сметая на своем пути препятствия, и оставив после себя только голую опустошенную землю. Да, она сама и не догадывалась, что может оказаться такой жадной, складывающей каждое прикосновение в копилку, чтобы хранить вечно. Слишком уж давно она ничего подобного не испытывала, что говорить, скорее всего, такого она не испытывала никогда, именно поэтому сейчас упивалась каждой секундой, вбирая в себя без остатка, и стараясь довести это до сведения Доминика так, как умела, почти что размазываясь по его телу, и все шепча, что свихнулась окончательно, помешалась на нем. И стонать от каждого поцелуя, ибо он кусал её губы больно и совсем по-собственнически, что заставляло таять, в попытках растечься по нему, чтобы потом не смог ни оттереть, ни вытравить из памяти.
Не возникало ни единой мысли, ни даже доли сознания, только узкий круг из них двоих, в котором нет места ни прошлому, ни будущему, каким бы оно ни было, со своими тревогами и заботами, с ответственностью за собственные поступки и принятые решения. Разве можно о таком жалеть? Зои и не жалела, окончательно бросившись в омут с головой, уверенная, что это самое захватывающие плавание, когда либо ею пережитое. Совсем не страшно пускаться вплавь, изо всех сил сжимая в руках спасательный круг, коим сейчас для нее являлся Доминик, не допуская даже зачатка мысли, что рано или поздно он обернется якорем, который потащит ко дну. Слишком просто, чтобы быть правдой, но Зои верила в данный момент, всей своей окутанной безумством душой верила, и ничто не могло её переубедить. Отчего и испугалась на мгновение, изумленно распахнув глаза, когда слишком далеко отстранился, оставив её тело в болезненном одиночестве. Пальцы сжались, притягивая обратно, не желая отпускать, хотя он сам уже шел, вдавливая её в стену так, что на дыхание не оставалось места. Ноги свело судорогой, сжимаясь вокруг его торса сильнее, когда Зои почувствовала, как волны смыкаются над головой. Кем бы он ни был, но точно не человеком, а демоном. Её личным демоном, призванным мучить настолько изощренно, что в голове это просто не могло уместиться. И она кричала об этом Доминику, не сдерживаясь больше, мечась в его объятиях, выгибаясь как кошка, растворяясь без остатка в ощущениях, чтобы через минуту затихнуть, и повиснуть на нем всем весом, цепляясь ногами и руками, обвиваясь подобно лиане, оставив в живых только собственный взгляд, умоляющих о малых крохах, которые Доминик способен ей дать сейчас.
Дыхание прервалось на очередной поцелуй, хоть и не такой агрессивный, как остальные, но без него секс всего лишь секс, без лишней пустой неловкости и краснеющей стыдливости, ничего больше. Но этого ей не было достаточно, отголоски безграничной жадности еще не затихли, отдаваясь в каждом движении. В смешивающемся вкусе губ чувствовалась её довольная улыбка, и ощущение пульсации на кончике языка, которым она гладила его язык, распробовав окончательно.
Пусть это и не могло продолжаться бесконечно, хотя сейчас Зои до краев казалась наполнена внутренним ликованием. Голова кружилась, а зрение еще не сфокусировалось окончательно, позволяя различать только четкие линии, тело реагировало слишком остро на любое, даже самое малейшее соприкосновение. Внутри все дрожало, словно перевернутое вверх дном, и Зои побоялась, а не оставила ли она Доминику чего-то лишнего, что потом не сможет уже забрать, как бы ей того не хотелось. Она всматривалась в его лицо, попутно изучая его пальцами, от скул до губ, легко касаясь бровей и щетины на щеках, чтобы вобрать в себя образ, выбить каждой чертой как на камне, пока непрозрачная пленка навязанного безумия не начала сползать, открывая истинную сущность вещей, прекращая свое действие то ли по времени, то ли потому, что больше не за чем было.

Сознание поднимало голову медленно и лениво, будто медведь после долгой зимней спячки, ворочаясь в своей берлоге и задаваясь мыслью, пришла ли уже весна, или тревога ложная, и тут в этом замкнутом безопасном мирке будет намного безопаснее и уютнее. Так и сама Зои закрывала глаза в одной реальности, а открывала их уже совсем в другой, проснувшись, и только-только начиная соображать, что ошиблась, ибо это был вовсе не сон. Такая ошибка дорогого стоила, взяла коробку со старыми фотографиями и письмами, а открыла вместо него ящик Пандоры, и теперь переживала хлынувшие оттуда беды и несчастья, все так же надеясь, что всё это происходит не с ней, а с кем-то другим, кто заслужил, потому что где-то очень сильно провинился. Говорить что-то было незачем, и она молчала, пока держась за Доминика, потому что упала бы в противном случае. Она знала его от силы часа три, до этого ни разу по жизни не сталкиваясь, и как могла очутиться полуголая в его объятиях, не понимала, слишком огромным выходило объяснение, слишком запутанным, чтобы так просто уместиться в голове, не взорвав её изнутри, при том, что помнила Зои каждую отдельную деталь и своего и его поведения. Это шокировало настолько, что язык просто прирос к нёбу, отказываясь сотрудничать. Она все еще чувствовала его внутри себя, а это становилось последней каплей, опрокидывая навзничь чашу терпения. Зои приказывала себе молчать, вкладывая последние силы в это отчаянное бездействие, потому что по-другому не выдержала бы, вес на плечах оказался слишком велик. Лучше бы ей было не приходить в себя, не выкарабкиваться на берег из того безумия, в котором так охотно плавала, утонуть там, захлебнуться и пойти ко дну, только бы не чувствовать того, что чувствовала сейчас.
Теперь-то она могла разложить по полочкам всё произошедшее, но как же больно было притрагиваться к каждому воспоминанию и определять его на нужное место. Невыносимо больно. Зои рисовала дизайн, осматривала клуб и где-то на каком-то из шагов оступилась, позволив Доминику подумать, что взгляды её на жизнь более легковесны, чем было на самом деле. Надо было просто сказать «нет», четко и твердо как обычно это делала при посягательствах на свою личную территорию. А что сделала она? Ответила, подтвердив его мысли, со всей своей страстью, неизвестно откуда взявшейся, навязанной и ей не принадлежавшей, ответила. А затем укусила, бросила лампу, разнесла в щепы весь кабинет, сойдя с ума окончательно. С чего бы ей удивляться, что реакция последовала незамедлительно? Странная, темная реакция, лишний раз доказывающая, что Доминик не человек, не может им быть по умолчанию.
Зои не сразу заметила, что они уже сидят на диване, полностью погрузившись в собственные мысли, прокручивая и прокручивая в голове каждый кадр, словно трогая ранку на губе, которая обязательно зажила бы, если бы её оставили в покое, но она с достойным упорством всё бередила и бередила её. Чуть вздрогнув от прикосновения к одной из чуть продолговатых ран у ключицы, Зои так и не подняла глаз на Доминика, оставаясь с опущенной головой в полностью неподвижном положении, как кукла, у которой кончился завод, сломанная никому не нужная кукла, выполнившая свое предназначения и годная разве что на выброс.
- Зои, - не надо. Пожалуйста, не надо. Если раньше слез не было, то теперь они закипали в глазах, а дыхание становилось поверхностным и частым только чтобы не допустить той первой слезинки, которая прорвет плотину. Его пальцы у лица, убирающие волосы и заставляющие все-таки поднять взгляд, воспринимались как еще одна пытка, теперь уже унижением. Горящий румянец покрыл щеки, а изнутри она просто полыхала стыдом, горела в нем заживо, но не могла ничего сказать. Мало того, что лифчик оказался просто спущен на живот, низ комплекта оставался на ней, просто отодвинутый в сторону, дабы не мешать, так и сам Доминик еще внутри. Лежачих было не принято бить, но на Зои сейчас сыпались удары один за другим, когда она и так скрючилась на полу, способная разве что закрыть голову руками, и наносила себе их она сама, винила и перекладывала ответственность за собственное поведение, которому не было оправданий. В эту точку она пришла сама, своими ногами, поэтому и виновата оказывалась тоже сама, безоговорочно виновата.
- Мне… мне надо идти. Открой, пожалуйста, дверь, - голос не слушался, а с его взглядом она старалась не встречаться, дабы выстоять для самой себя эти последние минуты, не сломаться, соскрести с пола остатки гордости и прикрыться ими. Ах, да, дизайн. Кому он нужен теперь? – Эскизы… я потом пришлю их с курьером.
Что еще она могла сказать? Предъявлять претензии? Говорить, что пойдет в полицию? И что я там скажу? Я напала на человека с помощью своих способностей, доставшихся от Антигоны, и устроила погром в его клубе, а потом переспала, потому что мне очень этого хотелось. Накажите его. Накажите, потому что он меня так сильно обидел. А по-другому и не выходило. Доминик её больше не держал, и она поднялась с места, не прикрываясь даже, ибо не существовало ничего нелепее этого жеста сейчас, он и так уже знал почти каждый уголок её тела.  Только искала потерянным взглядом свою юбку и туфли. Нашла. А еще его белую футболку, ибо блузка больше не была пригодна к эксплуатации. Продержаться бы до ухода, и всё, больше ничего не нужно.

Трясущимися руками она натянула через голову чужую футболку, моментально об этом пожалев, потому что та не была взята из шкафа, не хрустела от свежести и легкого запаха кондиционера для белья, она пахла Домиником, точно так же как и Зои сейчас. Аромат въелся под кожу, в волосы, в каждую клеточку тела, и она уже представляла себе, как будет стирать всё это в ванной, выбросив губку и взяв жесткую мочалку, до красноты, пока не останется ничего. Разве что синяки так просто не убрать, как бы этого ни хотелось. Она приложила ладонь к своему бедру и померила пальцы – следы оказались намного больше, сразу выдавая мужскую ладонь, его ладонь. Путь до собственной ванной комнаты представлялся уже самоцелью, перед которой блекнут все остальные, словно отодвигаясь и мутнея, а взор фокусировался исключительно на преодолении препятствий, на борьбу с самой собой, с красными глазами от непролитых слез, с судорожным дрожанием рук, и попытками собрать по частям собственную личность, бесцеремонно разбитую на тысячи мелких осколков. Заправив длинную и просторную футболку в натянутую юбку, Зои принялась рыться в сумочке, брошенной возле дивана среди мусора, в который превратились все вещи в комнате. Достав оттуда маленький пузырек туалетной воды, она провела аппликатором по ткани крест-накрест, чтобы хоть немного умерить чужой-знакомый запах, зная, что этого недостаточно. Зато на плече материал даже и не думал прилипать к ранкам с подсохшей кровью, значит, следов никто не увидит, хотя она будет ощущать их при каждом своем движении. Все это в комплексе заставляло чувствовать себя дешевкой, доступной девушкой легкого поведения, которой достаточно одного движения пальцем в нужном направлении, чтобы она повелась. И вот эту грязь с себя мочалкой отмыть было уже сложновато, практически невозможно, так же, как и прямо смотреть в зеркало в свои собственные глаза.
Сзади раздался щелчок, слишком уж характерный, чтобы не узнать, но Зои и не подумала обернуться. Так или иначе, но теперь она прекрасно могла воспроизвести эту картинку в собственном воображении, отчего искренне жалела о своей художественной памяти, по которой еще и нарисовать обнаженное тело Доминика была способна с детальной точностью. По крайней мере, теперь было ясно, почему раны не кровоточили, вся лишняя кровь прилила к щекам, где уже порядком застоялась, не спускаясь обратно и не давая хоть малейшей прохлады. 
На секунду она замерла, больше от удивления, чем неожиданности, когда рука Доминика обвилась вокруг её талии, в то время как вторая по-хозяйски уже пробиралась под юбку. Зои понимала, почему она очень себя не любит в данный момент, понимала, почему он относится к ней с таким неуважением и хамством, но это вовсе не означало, что она должна была такое поведение терпеть. Затаив дыхание, пока Доминик уткнулся носом в её волосы, Зои почти физически ощущала возвращение Антигоны, подталкивающей её в спину на новые подвиги. Несомненно, такую репутацию она себе заслужила своими поступками, продемонстрированными за столь короткое знакомство, терять определенно уже было нечего, к тому же он сам её провоцировал, и не важно, специально или нет. Какое именно сотрудничество имелось в виду, она понимала, и в тоже время сомневалась в этом, ибо улыбка чеширского кота уводила мысли в противоположную сторону от работы. А это выводило из себя еще больше, злило и обижало одновременно, и вызывало отчаянное желание за себя постоять, показать ему, что она не какая-то девка, подцепленная по случаю, но особенно безотказная, как ему могло бы показаться.
Медленно и с достоинством, которого не ощущала, ибо оно ровным слоем было размазано по полу, Зои прошествовала к выходу, переступив через порог, и обернулась. Глаза чуть прищурились, глядя на Доминика более чем рассержено, а губы сложились в аналогичную улыбку, которую только что выдал он.
- Наглость - второе счастье, мистер Канарис? Или у вас финансовые трудности, и вы натурой за дизайн расплатиться хотели? – со всей своей силы, которая еще оставалась в теле, Зои ударила его кулаком поддых, вкладывая в этот удар все свое негодование, хотя и понимая, что он вряд ли его даже почувствует. Но ей важно было показать собственное отношение, а не причинить ему боль. Нет, последнего она вовсе не желала. Быстро развернувшись на каблуках, пока он не успел сообразить, что вообще произошло, она пулей полетела на выход, зачем-то прихватив по пути его куртку с барной стойки, движением, скорее, автоматическим, чем осознанным. И только на улице поняла, что её артефакт так и остался у Доминика в кармане, однако он был не единственной вещью, оставленной в разрушенном кабинете, и не о нем сейчас стоило сожалеть в первую очередь. Возвращаться – плохая примета. Да и вряд ли после такого ухода он ей что-то просто так отдаст.