Упс...
Затянуло меня в размышления, сорри
В жизни Эрики было достаточно приступов клаустрофобии, чтобы к ним привыкнуть. К сожалению этот в данную обширную категорию не входил.
Все дело было в том, что большинство приступов с затруднением дыхания были заранее предсказуемы из-за вынужденных обстоятельств. Например, из-за подъема на последний этаж какой-нибудь высотки в конце рабочего дня, когда ни сил, ни желания покорять неприступные горы лестниц в запасах не имеется, а следовательно и никаких других путей к месту назначения, кроме как через лифт, нет. Жестяная коробка, именуемая про себя комнатой пыток, особенно когда в ней несколько человек с неуемным желанием нажимать на кнопки, будто расцвеченная панель с указанием этажей, превращает эту консервную банку на тросиках в новогодний шарик, не раз проверяла способности носительницы к длительной задержке дыхания. Но были и такие приступы, при воспоминании о которых сердце девушки уходило в пятки. Одним из таких был самый первый ее приступ, когда дверь кладовой вдруг захлопнулась сквозняком, а маленький крючок на двери, по роковой случайности, попал на вбитый ему в пару гвоздик, оставив Кингстон запертой в кромешной тьме, в комнатке два на два метра. После этого происшествия носительница попала в больницу с диагнозом гипоксия, где ее, тогда еще подростка, продержали несколько дней, откачивая организм от кислородного голодания. Впоследствии было также назначено лечение с обязательным посещением психотерапевта. В кладовой она провела не больше пятнадцати минут, но тот первый страх, рожденный невозможностью сделать нормальный вдох, даже спустя годы вызывал у девушки дрожь.
Приступ случившийся сейчас стал полной неожиданностью для носительницы. Предпосылок, по крайней мере явных, привычных, в наличии не было. Она не находилась в какой-нибудь крохотной комнатушке, не была заперта в лифте и даже не находилась в темноте, где хоть какой-то испуг был объясним. Девушка была дома, в собственной постели в окружении людей, которые ее любят, "ненавидят" и ничего против не имеют. На последнее, относившееся к матери Виштвуда, Эрика очень надеялась. Так что тогда с ней? Какие-то последствия полученных травм? Ей бы сказали. Наверное.
Вокруг тем временем все происходило так медленно, будто кто-то включил замедленное воспроизведение. Носительница видела изменившееся лицо матери, испуг в ее глазах, пока она старалась понять от чего именно ее дочь начала задыхаться и теперь пытается втянуть хоть глоток воздуха. Видела такое же отражение, но уже своего непонимания происходящего в глазах хранителя. Неужели я умру? Я не могу! Эта внезапная мысли о возможной кончине только усилила панику, подначивая организм с утроенной силой бороться за новый вдох. Внутри все горело, сжавшись в один тугой комок в центре груди. Картинка перед глазами начала расплываться и мутнеть в тот момент, когда Кевин прижал ее к себе. И в этот же самый момент Эрика отчетливо поняла, что если вдруг сейчас умрет, то невысказанными останутся миллионы слов. Все, что откладывалось на потом, так и останется незавершенным проектом. Ко всему прочему, нелепее смерти не придумаешь.
Чуть повернув голову так, что ее нос привычно утыкался в шею Виштвуда, девушка с удивлением поняла, что тугая пружина в центре груди разжимается с той же скоростью, с которой руки хранителя сжимаются вокруг нее. Словно давление снаружи было противодействующей силой, а может, все дело было в присутствии Кевина. Так или иначе это приносило облегчение. На смену панике и страху приходило совсем не спокойствие, наоборот, внутри все бурлило от выброса адреналина. Хранитель что-то шептал ей на ухо, но она скорее концентрировалась на звуке его голоса, чем на словах. Тем же голосом и с таким же успехом он мог рассказывать ей о внутреннем устройстве двигателя машины, она не поняла бы ни слова, но при этом внимала бы каждому звуку.
Когда дыхание девушки стало выравниваться и приступ прекратился хранитель разжал объятья, продолжая удерживать ее в сидячем положении. Поцеловав ее, он чуть отодвинулся, и, не прерывая зрительного контакта, представил Кингстон своей матери, а ее в свою очередь ей. Эрика понимала какой-то частью мозга, что надо каким-то образом влиться с ответом в эту процедуру знакомства, но пока не могла произнести и слова.
- Если хочешь, чтобы их не было, я избавлюсь от обеих, - серьезно проговорил Виштвуд.
Девушка молчала, захваченная ужасающим открытием – то, что она испытывала к Кевину, определяя как «любовь» любовью не было. Пойманная его взглядом теперь, когда было решено не скрывать собственных чувств, в первую очередь от себя самой, она отчетливо это поняла. Любовь предполагает такой набор чувств и эмоций, от которых теплеет в груди, когда ты думаешь о любимом, улыбка расцветает на губах, когда ты его видишь. На душе становится тоскливо, если его нет рядом и горючие слезы, катятся из глаз, когда случаются ссоры, размолвки или расставания. Эрика же не испытывала ничего подобного. Уход Виштвуда не заставит ее плакать, потому что ее сердце не разобьется при этом. Ее сердце зачерствеет и станет тем, чем оно по сути и является - органом перекачивающим кровь в организме. Ее душа не будет тосковать по нему потому что мертвые не тоскуют, а слезы не покатятся из глаз потому что слезы это вода, а она замерзает, когда наступает зима. Если он уйдет, она навсегда изменится, потеряв себя и уже вряд ли когда-нибудь найдет вновь. Так что нет, это не любовь. Она и рядом не стояла с тем всепоглощающим чувством, что расцвело в душе девушки. У носительницы не теплело в груди при воспоминаниях о Кевине, вместо этого ее душа рвалась куда-то вперед, туда, где мог быть он. При виде хранителя желание улыбаться возникало у Эрики много позже желания оказаться в его объятьях, где она могла почувствовать, как сильные руки до боли стискивают ее. Так что при всем желании девушка не смогла бы найти такое определение, которое бы с точностью до эмоции описало ее чувства. Это была непостижимая смесь потребности, нужды и зависимости, приправленная влечением и страстью, с чувством собственичества в качестве бонуса.
- Ты… ты все для меня, - выдохнула Эрика, не стесняясь присутствия ни своей, ни его матери, и, подавшись вперед, на несколько секунд прижалась губами к губам Кевина. Носительница понимала, что время для признаний и проявления чувств выбрано не самое удачное, для Моник признание дочери вполне вероятно покажется преувеличенным, а поцелуй излишним, для миссис Виштвуд и то и другое может попасть в категорию «неуместное», но Кингстон было все равно. Она не хотела в какой-то момент пожалеть о том, что сдерживала себя, оправдываясь тем, что хранителю ее словесные проявления чувств совсем не к чему, что сейчас не время и не место, что еще успеется или что он и так все знает. Как она могла быть уверенной в этом? Только потому что Виштвуд не был из тех, для кого каждодневные признания норма? Но это же не правильно! Тогда ей надо также прекратить «распускать руки» в его присутствии, не обнимать, просто потому что захотелось, не целовать, если вдруг появилось желание. Ведь подобными неожиданностями хранитель также не отличался. Конечно же Эрика не собиралась начинать и заканчивать каждый день с подобных признаний. Это все равно не доказывало бы силу ее чувств, но сейчас она не видела причин для подавления эмоций. – И нет. Все в порядке, - добавила носительница, снова усаживаясь прямо.
Дальнейшее игнорирование гостей было совсем неправильным, особенно учитывая, что они сами их и пригласили. Кингстон не знала, как долго находились здесь их мамы, но это и не имело значения, в первую очередь ее родители научили девушку быть вежливой.
- Приятно познакомиться, миссис Виштвуд, - Кевин конечно назвал только имя матери, но у Эрики язык не поворачивался называть ее по имени. – Моник Кингстон, моя мама, - зачем-то добавила носительница, хотя все должны уже были и без нее перезнакомиться. – Это Кевин, я тебе про него рассказывала. – Голос ее был тихим и немного хриплым после непродолжительной борьбы за следующий вдох.
Видя напряжение в глазах Моник, девушка догадывалась какие мысли бродят в ее рыжей голове матери после увиденного приступа. Стоит им остаться наедине и миссис Кингстон обязательно начнет уговаривать Эрику вернуться в больницу. Носительница заранее понимала, что все сказанное матерью будет рождено самыми лучшими побуждениями, но ссориться из-за разногласий, которые непременно возникнут в результате этого разговора, совершенно не хотелось, а значит наилучшим вариантом из имеющихся в наличии, держаться квартетом. А вот как этого добиться, тот еще вопрос. Не пикник же на кровати устраивать.
За девушку проблему решил ее желудок, второй раз за день он подал звуковые сигналы, срочно требуя подзарядку. В немного напряженной тишине урчание прозвучало излишне громко. Так по крайней мере показалось Эрике.
- Война войной, а обед по расписанию, - пошутила носительница, закатив глаза, надеясь тем самым хоть немного разрядить обстановку, особенно из-за того, что главной причиной напряжения была именно она.