Когда хранитель отлепил ее от своего тела, девушка испытала настоящее разочарование. Ей было мало. Ей теперь всегда будет недостаточно. И стоило начинать учиться, как-то с этим жить. Потому что набрасываться на Кевина при первой возможности, не разбирая времени и места представлялось ей не самым лучшим будущим. Во-первых, потому что самому Виштвуда это надоест скорее, чем ее тяга к нему пройдет, а, во-вторых, попасть в больницу, с незатейливым диагнозом «нимфомания» тоже не относилось к тому, что называется «светлое будущее».
Но все это были дурацкие мысли, которые уносились прочь, при первом же прикосновении хранителя. Даже таком далеком от интимности, как держание за руку. Хотя может это еще потому что они оба были голыми? А на улице, при свете дня, скоплении народа и одетой она вести себя так не будет? Ведь не будет же? Даже сама Кингстон слышала сомнение в собственных мыслях. А потом снова окунулась в пучину имени Виштвуда. Ненадолго, но с головой. Так, что даже не заметила, как оказалась прижата к стеклянной поверхности душевой кабины.
- Ты должна мне что-то рассказать.
Рассказать? В смысле это задействовать связь между мозгами, памятью и голосом? Ты явно меня переоцениваешь, - отстраненно подумала Эрика, наблюдая, как Кевин от нее отстраняется.
Как только ее тело лишилось поддержки со стороны хранителя, оно тихонько сползло вниз по стенке. Ноги отказывались ее держать. Она завидовала Виштвуду, что он может так легко переключиться. Надо бы потом пару уроков взять, - постепенно приходя в себя, решила девушка, принимая из рук бутерброд с паштетом, только сейчас осознавая, что еду-то она принесла, а чем ее есть, нет. Идиотка.
- Давай про чудище свое. Чего от него ждать? – сузил хранитель объемное «что-то», до конкретной темы.
На автомате откусив от бутерброда, Кингстон вытянула ноги. Задумчиво пережевывая, она по сути даже не чувствовала вкуса. Оказалось что и тема грифона настолько обширная, что она не могла понять с чего начать. Про то, что все носители становятся одержимыми кровью хранителей при их появлении хранитель и без нее знал. Значит повторяться не имело смысла. Тогда он о проявлениях чудовища? Полной уверенности не было, поэтому если вдруг не то, Кингстон надеялась, что он ее остановит. Ну или перенаправит в нужную сторону.
-  Когти ты видел, глаза тоже. Еще скорость и сила, - вспомнила девушка про их тренировку. – Еще в древности я говорила про острое зрение. Золото могу находить, - она снова откусила бутерброд, подцепив свесившийся с хлеба паштет пальцем, и отправив его в рот. – Мммм… левитация еще. Ну и главный минус – клаустрофобия. – Усмехнувшись, Эрика обвела взглядом комнату. – Потому тут все белое.
Бутерброд, как то незаметно для нее самой закончился, а голод только проявился. Чуть переместившись ближе к подносу, девушка потянулась за виноградом. Оторвав несколько штучек, она отправила их в рот, решив озвучить одну мысль о еде:
- Может заказать еды на дом? Тебе наверняка мало. Я как-то не ждала сегодня гостей, - не смело улыбнулась она Кевину.

- Раздвинь ноги, - совсем неожиданно и как-то совсем не ласково произнес Кевин.
Эрика нахмурилась. Все и до этого не походило на романтический фильм, столь любимый большинством женщин, где мужчина совершает ради желанной девушки разные глупости и подвиги. Задаривает ее подарками или цветами, либо засыпает комплиментами. Секс в таких фильмах либо нежный, либо страстный, всегда долгожданный и обязательно прекрасный, и героев в таких фильмах всегда ждет хэппи энд. И все потому что они любят. Бывают исключения. Но и то, что происходило сейчас, в них тоже не вписывалось. Ни внезапное скольжение по кафельному полу душа, ни то, как резко хранитель раздвинул ее ноги, после того, как она не послушалась. А уж совсем не ласковое прикосновение и вовсе заставило дернуться в попытке отстраниться.
- Тебе же так нравится, верно? Что ж, я готов предоставить тебе полный набор исполнившихся желаний последней шлюхи. А потом мы, конечно, закажем поесть. В каком-нибудь вшивом кафняке, как раз под стать.
С каждым новым словом он все сильнее вгонял нож в ее сердце. И даже когда лезвие уже давно проникло в этот любящий обманываться орган, Виштвуд не останавливался, очевидно решив проделать в нем дырку на совсем не светлую память.
И если сначала Кингстон недоверчиво вглядывалась в лицо хранителя в надежде заметить хоть что-то, что могло объяснить его подобное поведение, то к концу монолога уже еле сдерживала обиду. Мало того, что она так по глупому в него влюбилась, она еще думала, что теперь все будет хорошо. Не то, чтобы она вытерпела ради него нереальные жертвы, но так или иначе, полученный опыт был для нее в новинку, что означало, что она, как идиотка доверилась Кевину полностью. Неосознанно, бездумно. Дура!
А теперь, вместо того, чтобы поиметь хоть капельку уважения и просто уйти, они же не час назад все же встретились, он смешивает ее с грязью. Намеренно или нет, не имело значения. На что надеялся Виштвуд, было не понятно, а в свете сказанного им уже не имело значения. Оставалось как-то выгнать его из квартиры, и только потом предаться унынию и самобичеванию.
Только на свою силу полагаться было глупо, да и грифон вдруг разактивничился, почувствовав ее злость. Задумываться о том, в какой части сознания он прятался все это время, было не время. Хотя Эрика и без этого понимала, что настолько увлеклась хранителем, что забывала не только о функции хоть периодического включения мозга, но и об элементарном чувстве самосохранения. Где и когда она пропустила момент на самом деле безразличия со стороны Виштвуда? Тогда, когда начала думать, подобно мужчине, совсем другими местом? Идиотское сердце!!!
На все про все ушло не больше минуты, и уже во всю злясь на весь мир в принципе, и на себя в частности, носительница начала сопротивляться, пытаясь избавиться от руки Кевина в том месте, куда совсем недавно с удовольствием пускала его сама.
- Пусти! - шипела Кингстон, сверкая золотом в глазах, пытаясь теперь освободить и ноги, которые хранитель удерживал, чтобы она не брыкалась. – Ты уже получил свое! Теперь убирайся! Ходи дальше по своим шлюхам, а меня оставь в покое!
Каким-то чудом освободив ногу, девушка с силой ударила Виштвуда в грудь, используя его секундное замешательство, чтобы окончательно освободиться и отползти от него как можно дальше. По крайней мере настолько, насколько позволяли размеры душевой кабины. Когти вылезли самостоятельно, Эрика даже не заметила когда. Разбивать кабину в ее планы не входило, а прорваться мимо хранителя было глупостью. Если он еще не пришел в себя, то она, таким образом, только преподнесет себя на блюдечке с голубой каемочкой. Ну а если пришел, то уйдет сам, когда поймет, что большего ему не светит. Это было призрачной, но все-таки надеждой.

Отредактировано Erica Kingston (26.03.2012 23:08:01)

Она все еще в глубине души надеялась, что это неудачная шутка с его стороны. Надеялась, что спит и видит страшный сон. Силилась проснуться, потому что все никак не могла поверить, что это он. Это не мог быть он. Не мог быть тот, которого она полюбила. Не он только что кормил ее бутербродами, чтобы через секунду начать унижать.
Но мыслительная цепочка никак не хотела собраться воедино. Эмоции забивали «эфир». А потом стало поздно. Хранитель накинулся на нее и в силу вступили инстинкты. Эрика не понимала происходящего, и отсюда появление страха в душе, разливающийся по венам отравой. А Виштвуд своим нападением только увеличивал его концентрацию.
Изменилось ли что-нибудь, если бы Кевин дал ей время на размышления? Кто знает. Теперь же она во всю отбивалась, пуская в ход и когти. Где-то в душе, под бетонной плитой страха, надеясь, что он отступит, если получит ранение. Но ни первая, ни вторая и даже ни третья встреча с ее когтями не остановила его. Эрика что-то выкрикивала, скорее, чтобы отпугнуть, чем на самом деле имея это в виду. Слова будто рождались не в голове, а сразу в горле.
Но вся эта борьба не шла в сравнение с дальнейшим.
Женщина после насилия чувствует себя грязной. Ей хочется избавиться не только от воспоминаний об ужасе и издевательствах, но и от своего тела, над которым надругались. Она перестает чувствовать даже иллюзию защищенности, зная насколько слаба перед грубой физической силой. Она остается одна, потому что по собственной воле никогда не сможет сказать об этом вслух. Счастье, если такое переживают, и находят в себе силы не просто существовать в этом мире, боясь любого, даже случайного прикосновения мужской половины, а именно жить.
Когда насилие исходят от любимого, в первую очередь хочется избавиться от сердца, в котором он поселился. Потом от души, которая впитала в себя часть его самого. Затем от воспоминаний, которые теперь причиняют только боль. Дальше от тела, которое все еще помнит его прикосновения. И, в конце концов, от жизни, в которой все это случилось.
Кингстон боролась до последнего, но когда Виштвуд все же скрутил ее и последовало неминуемо болезненное проникновение, слезы пролились дождем. Было больно не столько телу, сколько душе. За что? – недоумевала она, всхлипывая и задыхаясь от горечи. Такое она не сможет ему простить. Потому что если простит, то перестанет уважать саму себя. Нельзя терпеть что-то против воли. Это ломает тебя навсегда.
Однако что-то изменилось. Кевин замер и носительница вместе с ним. Причины она не знала. Да и не хотела знать. Только бы он ушел. И он сделал это. Сначала покинул ее тело, а потом и квартиру, а Кингстон сидела в том же положении, в котором он ее оставил, мысленно повторяя его последние слова, словно заезженная пластинка. Они что-то значили для нее. Они о чем-то говорили. Они могли спасти ее. Их.
Но все что смогла сейчас сделать Эрика, так это свернуться в клубок, прямо там, на полу душа, запачканного его кровью, и отключиться.

Когда носительница попала в Древнюю Грецию, она думала, что ничего не может быть хуже этого. Она ошиблась. Ударом под дых оказался фортель Виштвуда, когда он бросил ее, через минуту, как появился. Когда девушка вернулась обратно в современность, ей показалось, что ужаснее тех семи дней, когда она ждала он него хотя бы весточки, и придумать нельзя. Но снова прокол. Можно. Например, увидеть его в обнимку с какой-то девицей. Обстоятельства их расставания в тот вечер, тоже прибавили пунктов в понимании Эрики о понятии «хуже не куда». Однако все это не шло даже в сравнение с тем, каким адом для нее стал прошедший месяц.
Первые два дня она откровенно тупила. Даже отпросилась на работе, благо руководитель фирмы, в которой она работала, ни о чем не спрашивал, очевидно, предполагая, что у нее произошла стычка с каким-нибудь хранителем. Собственно он был не далек от истины.
В эти сорок восемь часов она всеми силами пыталась привести свои разрозненные чувства в согласие с разумом, которые соглашались только в одном. В том, что ее гордость отметала, даже не разбирая. В конце недели она, наконец, построила ту злосчастную цепочку из слов и действий Кевина, оценив ситуацию с чертовой кучи сторон. А правильно, чем еще по ночам заниматься? Итог был неутешительным и таким согревающим, что душа начинала рваться наружу.
Каким бы ни был Виштвуд, с ней он не был насильником в настоящем понимании этого слова. Какой из них дорвавшись до заветной цели, скрутив девушку по рукам и ногам, отступит, заметив ее слезы? Никакой. Испытываемый жертвой страх – вот основа их зависимости. Сопротивление и боль, идут, как специи. Откуда у носительницы была уверенность того, что страх Кевину нужен меньше всего она понятия не имела. Может снова начинала его выгораживать, даже перед самой собой.
Однако все это не имело значения. Он ушел, и возвращаться не собирался. И это ранило ее сильнее всего. Даже с учетом того, что она гнала от себя мысли о хранителе, заглушая воспоминания о его последних словах громкой музыкой, врубленной по полной на плеере. Ругала себя за слабость, за идиотизм и за все остальные грехи разом, но все так же засыпая, она вспоминала засевшие в мозгах и сердце слова. Они стачивали ее волю незаметно даже для нее. Убивали гордость, возвращая надежду.
Утренний и вечерний душ всегда затягивался, потому что девушка просто сидела под струями воды и заново проживала тот вечер. Порой незаметные соленые капли смешивались с льющейся сверху водой. Она не могла без него. И что хуже всего – не хотела.
К концу третьей недели Эрика исходила семь кругов ада раз по двадцать, вдоль и поперек, но решиться и пойти к Кевину самой не могла. Что она ему скажет? Что любит? Что страдает? Что хочет попробовать несмотря ни на что? Она не сможет. Она разревется, как только увидит его и навсегда останется для него истеричкой, не знающей чего ей нужно: чтобы он ушел, или чтобы остался.
Она стала несобранной и нервной. Благодаря тому, что у нее было оправдание в виде злостного периода, она работала в основном дома, боясь встретить любого хранителя, особенно Виштвуда. Слишком измотанная разборками самой с собой, она знала, что не удержит в узде грифона. Однако сегодня был последний срок, чтобы завезти на работу законченный накануне макет рекламы.
Точнее срок был вчера, потому что сейчас над Афинами властвовала ночь. Как и любой крупный город, в два часа ночи, он жил только несколькими главными улицами, составляющими центр. Кингстон намеренно выбрала это время, как самое безопасное. Машина помогла ей без проблем добраться до работы, и опустить в ящик с корреспонденцией, что бывало приносили и до открытия компании, конверт на имя своего руководителя, внутри которого была флешка.
С чувством выполненного долга, девушка шагнула в сторону машины и согнулась пополам, хватаясь когтистой рукой за поручень. Счастье было близко, всего-то три метра до машины, в которой лежала сумка с самыми необходимыми вещами. Она хотела сбежать на Корсику, к бабушке. Но не успела. На пути встал хранитель, которого она сейчас могла определить с закрытыми глазами.
За углом, пятьдесят метров. Убить!
Чудовище взбесилось, не желая упускать жертву. И носительница ничего не успела сделать, как уже неслась на всей возможной скорости туда, где маячила ярко-красная неоновая вывеска: хранитель.
Страх за собственную жизнь даже не успел сформироваться у Эрики, потому что она увидела жертву. Внутри все похолодело, и даже грифон чуть скривился. Девочке было не больше семнадцати на вид. Ее еще детское лицо на миг озарилось удивлением и тут же сменилось ужасом в огромных глазах.
Грифон не стал медлить, схватив девчонку за горло, легко сжимая когти на ее тонкой шее. Не желая сдаваться, хранительница начала отбиваться с силой, что в ее теле и заподозрить было сложно. Она умудрилась оторвать рукав шифонной рубашки и, брызнув кровью вывернуться из хватки. Даже сама жертва понимала, что это было слишком легко, поэтому бросилась наутек, прижимая руку к горлу, пытаясь остановить кровотечение.
Понаблюдав за этим не больше пяти секунд, чудовище бросилось вдогонку, через мгновение, оказавшись на пути сбегавшей хранительницы. Ухмылка и когти были загнаны в тело с боков, так глубоко, что наверняка могли соприкоснуться внутри. Настолько тоненькой была девчонка. На последнем издыхании она начала размахивать руками, в попытках ударить, но достаточно сильно смогла стукнуть носительницу только по губе, которая тут же отозвалась болью и привкусом крови во рту. Некогда белый костюм, окрасился в бордовые цвета, вместе с ногами Эрики, когда бездыханное тело упало к ним.
Хватило сделать только вдох и выдох, когда она снова стала собой. От распластавшегося перед ней тела, собственноручно убитого, ноги подкосились, а горло сжали спазмы не то подкатывающей тошноты, не то истерики. Упав на колени прямо во все больше растекающуюся кровавую лужу, даже не заметив, как асфальт царапает кожу, Кингстон все никак не могла осознать, что убила человека. Это было слишком тяжело, и совершенно не про нее. Но даже сейчас носительница знала, что никогда не забудет предсмертное выражение лица девушки.
Истерика зарождалась постепенно. Из глаз давно лились крокодильи слезы, а руки начало трясти, как и ее саму в принципе. Что я наделала? Почему не удержала его? – всхлипы становились все громче, угрожая стать настоящей истерикой. Как мне теперь жить с этим? Она посмотрела на свои руки и зарыдала в голос. Чувство вины накрыло ее с головой, угрожая раздавить своим весом.
На автомате поднявшись, еле держась на трясущихся ногах, девушка направилась в сторону своей машины. Подавляя истерику, она постаралась, как могла переключиться на логику. Удавалось стремно. Так или иначе, через полчаса бесполезного сидения в машине, она поняла, что оставаться на месте преступления, или вблизи от него, крайне глупо, как и ехать в запланированную поездку. Потому что вместо лица своей бабушки она все время будет видеть бледное лицо убитой и реки крови. Что в итоге сведет ее с ума. Вернуться домой, значит получить тот же самый эффект, что и с поездкой, только с тем «но», что в одиночестве она сойдет с ума еще быстрее.
В какой момент в ее заторможенном мозгу всплыло имя Виштвуда, она не знала. Как и не представляла, чем он может ей помочь. Сочувственных объятий от него вряд ли дождешься, как и разговора по душам. Но вопрос в том, а нужно ли ей это? И после недолгого размышления Эрика пришла к выводу, что нет. Люди сами себя любят жалеть, ей нужно было другое – забвение. А подобный эффект вызывал у нее только Кевин. Даже тогда, когда она о нем просто думала. Однако сейчас ей было необходимо нечто большее, чем воспоминания и фантазии на соответствующую тему.
Около получаса ушло на то, чтобы доехать до особняка. Это же форменное самоубийство, - глядя на "спящий" дом, подумала девушка, нервно сжимая руки на руле. Она же может устроить и здесь кровавую баню, за тем исключением, что трупом в итоге будет она. Однако идея фикс плотно засела у нее в голове, не желая покидать обжитое место. То, каким образом девушке удалось пробраться в особняк, не нарвавшись ни на одного из его жильцов, благополучно списывалось на чудо, как и достаточно быстрое нахождение нужной ей комнаты. Хотя может это еще и потому что все другие на ее пути оказывались запертыми?
Кингстон настолько желала получить забвение и Виштвуда, соответственно, что сумела на все время поисков абстрагироваться от того, что находится в доме полном раздражителей, таких же, убийство одного из которого она совершила чуть больше часа назад. С силой захлопнув дверь комнаты Кевина, она закрыла ее изнутри и прижалась к ней всем телом, тяжело дыша, будто кто-то ломился вслед за ней. Хотя на самом деле это было от того, что теперь, когда пункт назначения был найден, грифон снова начал выползать на первые позиции, отчего глаза носительницы постоянно меняли не только цвет, но и эмоции в них. Золото сияло яростью и злостью, а голубизна – страданием и болью.

Отредактировано Erica Kingston (15.05.2012 01:12:07)

Убить!
Дверь…
Распотрошить!
… она деревянная…
Хочу его крови!
…у нее гладкая и…
Его смерти!
…прохладная поверхность…
Вдох. Выдох. И еще раз. Девушка старалась сосредоточиться на любой вещи, не относящейся к хранителю, лежащему на кровати перед ней. Грифон не дремал, наоборот был в полной боевой готовности, но немного дезориентированный. Он одновременно чувствовал сразу много врагов и как оголодавший, после строгой диеты, не знал с чего начать.
Элементарно выбор, конечно, падал на того, который находился ближе всего. Эрика, под воздействием чудовища, сделала шаг вперед, но тут же заставила себя остановиться, воскрешая в памяти лицо убитой девочки. Помогло. Чувство вины за содеянное было сильнее, нежели новая жажда крови. Это означало только одно, люди, которым достался вот такой неуправляемый подарочек, на самом деле могут с ним сладить. Просто желание к этому должно базироваться не только на понятиях «правильно/не правильно», но еще быть противным всему естеству. Когда сопротивляется не только мозг, но и душа, сердце, рука, почки и все остальное, составляющее организм и делающее тебя человеком, вместе взятое, то и сила противодействия будет больше.
Вместе с относительным просветлением пришли и сомнения в адекватности собственных поступков. Что я вообще здесь делаю? Ну зачем пришла? В том, что Виштвуд не будет держать ее за руку или в своих объятьях, пока она будет рыдать, оплакивая свою первую жертву, она была уверена еще там, в машине. Также он не станет ее успокаивать, говоря, что в жизни все бывает, и вообще чудо, что она до этого никого не убивала. Наверняка не потерпит ее слез и тем более яростных выпадов, которые так или иначе будут, потому что неделя у нее далеко не спокойная. Он скорее выставит ее за дверь, даже не выслушав, когда поймет, что она здесь. Ведь ее душевное спокойствие не его забота, даже несмотря на то, что их явно что-то связывало.
Сомнения, сомнения, сомнения… Они одолевали и кружились вокруг, добавляя проблем в кучу, которая и без того высилась чуть ли не до неба. Кингстон одновременно хотелось нескольких вещей, причем практически равнозначных по своей силе: уйти, пока не поздно, и пока она еще не натворила глупостей, выставив себя полной дурой; лечь рядом с Кевином, прижавшись к нему всем телом и вдохнув его запах, уже третью неделю, преследующий ее там, где его и быть не могло; и еще запустить в него когти, вырвав из тела любой орган, что попадется на ее пути. Последнее желание, естественно принадлежало не самой девушке, а грифону, который продолжал периодически вырываться на первый план.
- Ложись и не транди. Второе одеяло в шкафу, - хрипло проговорил хранитель, чем отмел первый вариант развития событий напрочь, который теперь махал Эрике на прощание белым платочком, уезжая на поезде самоконтроля.
Тоненький голос разума что-то вещал на периферии о том, что у нее нет никаких моральных прав на ревность. Они с Виштвудом не были даже парой, а секс, как говорится не повод для знакомства. Но от одной мысли, что кто-то проводит ночи рядом с ним, прижимаясь, пусть и неосознанно, к его спине, в груди разгорался не шуточный костер из ревности, ярости и злости. Он полыхал ярче золота в ее глазах, а желание растерзать эту некто было гораздо больше болезненного стремления ее чудовища к ее же убийству. Ведь не с улицы же к нему в гости заходят.
В одну секунду Кингстон стала почти обычной девушкой, которая застала небезразличного ей человека на измене, а именно разозленной и готовой крушить все вокруг. С той лишь разницей, что сил и возможностей у нее было больше, чем у обычной. Да и эмоции были в разы сильнее, потому что теперь ее собственная злость множилась на ярость грифона, смешивалась с ней и больше походила на инстинктивное желание защитить свое.
Однако пока защищать было не от кого. В комнате была только она и Кевин, поэтому вся злость переключилась на него. Я, как последняя идиотка, страдала все это время, а он гуляет и тискает по ночам кого не попадя! От того же голоса разума, что все еще пытался удержать ее от опрометчивых поступков, вещая о том, что и ей никто не мешал этого делать, и что она доподлинно не знает, а было ли так, как она себе надумала, было мало толку. Даже вполне разумная мысль о том, что хранитель вообще мог забыть, даже думать о ней, вместо успокоения приносила вред. Забыл, значит. Сейчас напомним.
Агрессивное поведение было не в характере Эрики, как и нападение на того, кто пребывал в мире сновидений. И так как из-за потока нескончаемой ревности главной в собственном теле все же была она, носительница решила для начала привлечь внимание Виштвуда и дать понять, что рядом совсем не тот, кого он очевидно ждет.
Громко хлопнув в ладоши несколько раз, она со злым ехидством прорычала:
- Браво, Виштвуд! Ты само гостеприимство. Давай я тебе приз вручу.
Когда и как она умудрилась переместиться в изножье кровати, Кингстон даже не заметила. Да и неважно это было. Девушка во все глаза следила за появлением в открывшихся глазах хранителя понимания о происходящем. И когда оно мелькнуло, схватила покрывало вместе с одеялом и дернула со всей силы в сторону, сваливая тем самым на пол и их и Кевина.

Отредактировано Erica Kingston (31.03.2012 20:41:44)

Она стояла и ждала. Ждала непонятно чего. За такие выкрутасы по голове ее точно не должны были погладить, что означало – стоит быть внимательнее, чтобы не пропустить момент с ответной реакцией хранителя. Которую она таки умудрилась пропустить. Недоумение на секунду овладело ей, ведь она была быстрее, но чертов контроль и излишние раздумья замедляли ее реакции, естественно давая и без того не нужную фору Кевину.
Удар и вот она уже лежит на полу, а собственные руки вовлечены в игру против нее. Одну из них пронзила боль, когда Виштвуд вывернул ее в сторону, а вторая принялась душить. Естественно не без помощи со стороны хранителя. Рычание вырвалось самостоятельно, показывая скорее ее личную несостоятельность в вопросах борьбы, чем устрашение в сторону скрутившего ее в бараний рог. Снова.
Страха оказаться в аналогичной ситуации, в которой они расстались несколько недель назад, не появилось. Может это было из-за грифона, а может из-за излишней уверенности в Виштвуде и в том, что если надо будет тот остановится. Глубоко вдыхая, когда ее вдруг также внезапно «освободили», девушка наблюдала, как хранитель отошел от нее, оказавшись рядом с кроватью.
- Твою мать!  Какой хрен тебя сюда принес? - его порывистые движения, как и слова, говорили, что он сдерживает себя из последних сил.
Хреново. Хотя чего она, собственно, ожидала? Она сама бы вряд ли обрадовалась ночному гостю, которого и видеть рядом, в радиусе пары километров, не хотела бы. А уж если бы тот еще и в наглую не просто домой заперся, а еще и с кровати стащил не самым удачным образом, то разорвала бы собственными руками, даже без привлечения чудовища. Которое тем не менее никуда не делось и теперь удерживалось исключительно благодаря двум вещам: все того же воспоминания о жертве и понимании, что если она снова нападет, ее просто выставят за дверь, или выкинут в окно, в лучшем случае. Второй раз пройти мимо целого подноса с «лакомствами» она вряд ли сможет. Особенно, не получив того за чем пришла.
Кстати об этом. Виштвуд наверняка все еще ждал ответа. Но что ему сказать? Что у нее настолько сносит башню рядом с ним, что она забывает саму себя, а не только окружающий ее мир? Что она убила какого-то хранителя и теперь ей позарез необходимо, чтобы мысли об этом перестали терзать сердце и душу? Что он единственный, кто не даст ей утонуть в пучине терзаний, потому что с легкостью переключит все ее внимание на себя? Что пришла затем, чтобы он… Чтобы… Черт, озвучить это сейчас казалось еще большей глупостью, чем даже прийти сюда. Осталось только самой стащить с себя одежду и завалить его на кровать. Та как раз уже была разобрана.
Вот только приемлемым это не казалось. Да у нее были определенные причины, определенные мотивы, понятные только ей, но даже то, что она пришла сюда с точно известной ей целью, не позволяло с легкостью просто использовать Кевина или ситуацию, как там будет получаться. Она все еще хотела, чтобы три недели назад была не точка, а многоточие.
- Такой вариант, как «соскучилась», тебя устроит?
Не совсем то, но тоже правда. Вот только распространяться о том, что не случись сегодня это происшествие, она продолжала бы скучать где-то там за пределами особняка, она не стала. Потому что носительница и сама не знала, сколько бы еще продержалась, не наплевав на все и вся.
Осторожно поднимаясь, она зачем-то решила поправить волосы, откидывая их назад, только сейчас чувствуя неприятное ощущение стянутости на руках. Кровь. Ее кровь. Стиснув зубы, Кингстон задержала дыхание. Ее начинало трясти. Чувство того, что она искупана в чужой крови с головы до ног нарастало, вызывая истерику.
- Мне… нужна… - рвущиеся наружу рыдания не давали нормально говорить.
Как это воспринималось со стороны было мало понятно. Может даже, как попытки сдержать грифона. Но Эрику заботило другое. Она судорожно стала стаскивать с себя одежду, при этом не чувствуя облегчения. На нервы даже не действовал звук разрываемой ткани, потому что грязной казалась даже кожа.
- …вода, - наконец закончила она на выдохе, стягивая с себя лоскутами остатки от шифоновой блузки.

Отредактировано Erica Kingston (01.04.2012 04:48:34)

Все проносилось перед Кингстон яркими пятнами. Начиная с вдруг вспыхнувшего света и временного полета, когда Кевин подхватил ее на руки и понес в ванную. И заканчивая процессом разоблачения. Сейчас чисто на подсознательном уровне она была ему безумно благодарна, потому что не начни хранитель делать это за нее, девушка наверняка себя бы поранила, от зудящего желания не просто смыть, а содрать себя любое воспоминание о чужой крови на ее коже, что разъедала Эрику, проникая все глубже под кожу. Еще чуть-чуть и эта «кислота», придуманная бурной фантазией доберется до костей и тогда станет по-настоящему больно. Тогда она закричит. Громко. Чтобы ушедшая душа слышала, что она сожалеет, что с удовольствием вернула бы все назад. Отдала бы свою жизнь взамен ее… Но даже тогда ее никто не услышит кроме Виштвуда.
Кевин…
В крутящемся вокруг нее кровавом урагане появился тень хранителя. Девушка потянулась к ней, желая ухватиться, притянуть к себе, найти защиту или успокоение. Но образ растаял, через секунду трансформировавшись. И вот уже перед ней были огромные глаза полные ужаса. Грудь сдавило от подступающего крика. Она закричала, откинув голову назад, но, ни одного звука не вырвалось из ее горла.
А по ногам тем временем стал подниматься холод. Он распространялся постепенно все выше, вызывая крупную дрожь, пробегающую по телу в виде судорог. Она не любила холод, но сейчас он действовал, так как нужно. Замораживая вихрь в кроваво-красный столб. Только теперь она была внутри, и ребристая поверхность отражала ее – убийцу.
Как только это слово сформировалось у нее в сознании, все стало еще хуже. Вместо собственного отражения Эрика теперь видела чуть смазанные надписи, будто написанные чьей-то рукой. И все они говорили об одном и том же.
Все замерзало. И она в том числе.
Наконец вместо истерики пришло оцепенение. Носительница какой-то частью сознания понимала, что это все не нормально, что нужно двигаться и выбираться из этого капкана, в который она сама себя загнала. Но сил у нее не было.
Снова мелькнула тень.
- Кевин, - слабо позвала она, почему-то уверенная, что хранитель просто обязан ее услышать.
Он ее не услышал. Снова ушел, оставив замерзать здесь, где бы оно ни было, одну. Наверное, так будет правильнее, - горькая мысль, навеянная чувством вины. Девушка вся сжалась, обняв колени руками и уткнувшись в них лбом. Хотелось плакать, но казалось, что слез не осталось, а может, просто не было сил на них. Я просто не буду бороться, просто оставлю все как есть.
Тихий всхлип, укол от совести, что на самом деле она этого не хочет, и слезы горячими дорожками начали прокладывать себе путь вниз по щекам, каким-то чудом не превращаясь на ее коже в льдинки. Однако их силы было недостаточно, чтобы растопить тот ледяной столб, что высился над ней до самого неба, затянутого черными тучами.
Носительница настолько сильно ушла в себя, что не замечала ничего вокруг и тем более не слышала. Но что хуже всего она не могла найти путь обратно. Не могла очнуться, открыть глаза и увидеть, что она на самом деле находится в обычной ванной комнате, сидит по пояс в холодной воде, а рядом, тем временем, негодует хранитель.
Нельзя сдаваться… Нужно что-то делать… Чей-то голос одолевал ее. И только спустя миллионы лет, на самом деле пролетевших за одну секунду, Эрика поняла, что это был ее собственный голос. Несмотря на вину, большая ее часть не желала быть настолько слабой и безвольной, она искала все возможные варианты, чтобы суметь выбраться.
И снова тень, но теперь более плотная, почти осязаемая, но все еще находящаяся на расстоянии по ту сторону ледяной поверхности, окрашивающей мир в бордовые тона.
- Кевин, - позвала Кингстон более громко, с мольбой в голосе. – Кевин. – еще на тон громче, но теперь она подняла голову, смотря вперед, но видящая не кафельные стены, а ледяную поверхность и что удивительно, какая-то странность творилась с ее тюрьмой. По стенам поползли мелкие трещинки, постепенно складывающиеся в затейливые узоры. Эрика откуда-то знала, что это реакция на имя Виштвуда, на его присутствие по ту сторону, на то, что он становился все более материальным. Более близким.
Ее снова стало трясти, но теперь скорее от желания, чтобы он пришел за ней. Как тогда там, в больнице. Она боялась тогда, что он ее оставит, и сейчас боялась этого не меньше.
Расцепив руки, она стала давить на ледяные стены, на самом деле вцепившись в бортики ванной так, что побелели костяшки пальцев. Внешнее проявление чудовища пропало в какой-то момент. Да и внутренне оно затихло, не имея сил выдержать того потока чуждых ему эмоций, что бушевали внутри носительницы.
- КЕВИН!!! – закричала она, что есть мочи, даже не понимая, что может разбудить всех обитателей особняка, не просто желая, чтобы он пришел, а нуждаясь в этом также сильно, как в следующем вдохе.

Ледяной столб ходил ходуном и должен был вот-вот рассыпаться колючим дождем, и возможно даже ранить ее острыми и неровными краями. Но девушка не боялась этого. Все ее внимание было увлечено хранителем, который становился все более и более реальным. Она потянулась к нему, в душе все же боясь, что насколько бы теперь Виштвуд не казался ей реальным, он растает словно дым, как только она его коснется. Сердце замерло в ожидании, так же как и дыхание.
Стена, которая пусть и была испещрена трещинками, все равно выглядела прочной и непробиваемой. Но когда Эрика сильнее потянулась вперед, вместо холодной поверхности кончики пальцев наткнулись на теплую кожу. Столб растворился, вместе с призрачным местом, вокруг. За мгновение, настолько маленькой площади соприкосновения, как пальцы, стало катастрофически мало.
- Эрика, где твои крылья? – спросил Кевин, чем на секунду ввел ее в ступор.
Крылья? Какие крылья? Девушка искренне недоумевала, о чем он. Сознание после происшедшего, работало слишком медленно и заторможено. Носительница пыталась понять, а не послышалось ли ей это упоминание, но вдруг стало не до этого.
Виштвуд вытащил ее из ванной и прижал к себе так, что за раз выжал из нее весь воздух. И к слову говоря, девушка с ним рассталась с радостью. Ее руки обняли его в ответ. Не останавливаясь на одном месте, они скользили по его рукам, шее, переходили на спину, насколько это позволяло положение. Чувство, что тот растает, все никак не покидало Кингстон, отчего она мелко дрожала.
Она вообще плохо помнила что было, и как она попала из пункта «А» - спальня, в пункт «Б» - ванная комната, да еще и с минимумом одежды, теперь находясь не напротив разъяренного хранителя, а в его объятьях, таких крепких, таких нужных и таких долгожданных, что оставалось лишь счастливо вздыхать и не задумываться о прошедших минутах. Чем девушка собственно и занималась, склонив голову к шее Кевина, вдыхая и выдыхая его запах, будто это был кислород: чистый, насыщенный жизненной энергией, успокаивающий ее. С каждым разом дыхание все больше выравнивалось, а сердце успокаивалось. Он настоящий. Он здесь. И это было самым главным. Ну, разве что, кроме определенных слов, рвущихся с губ.
Было ли это глупостью с ее стороны, или все же бесполезностью, вследствие того, что она вообще может лежит сейчас в луже собственной крови там, на улице, и грезит, крайне правдиво, пока из нее утекает жизнь. Не важно. Также, как и на берегу моря, ей хотелось открыться. Пусть даже если ощущения ее обманывают и Виштвуд только плод ее воображения.
- Я и правда соскучилась, - прошептала она куда-то ему в шею, через мгновение, прижавшись к ней губами.
Одного прикосновения было недостаточно, поэтому губы Эрики заскользили, сначала вниз, целуя каждый миллиметр не скрытого футболкой тела, а затем вверх, по линии подбородка. Что-то странное было в поведении хранителя, но раздумывать над причинно-следственными связями она отказывалась, потому что отсутствие сопротивления побуждало ее и дальше исследовать его медленно и неспешно.
Девушка не стала сразу целовать его в губы, потому что знала, это будет равносильно поджогу запала. Рванет через пару секунд. И в первую очередь с ее стороны. Поэтому сначала она легко прикоснулась к уголку губ Кевина пальцами, затем уже потянувшись к месту прикосновения своими губами. Секунд пять она просто ласкала их, а потом ей стало недостаточно. Со стоном она притянула его голову ближе, действуя уже более настойчиво.

А странности все продолжались. И вместо того, чтобы окончательно уплыть в страну, где нет ни печалей, ни радостей, а есть лишь одна безграничная нега и расслабленность, с отсутствием мыслительных процессов, девушка постоянно возвращалась к реальности. Не то, чтобы это уменьшало ее желание, скорее назойливо отвлекало. И если бы от внешних факторов она как-нибудь и освободилась бы, то игнорировать поведение Кевина просто не могла. Хотя бы потому что проводником туда, где ей хотелось больше всего оказаться, был именно он.
Сначала он засмеялся. И ладно если бы просто, так нет же, в процессе поцелуя. На секунду ситуация из странной превратилась в обидную. Может он играл с ней? Может хотел, чтобы она ушла? И вот таким неоднозначным способом просто посылал ее куда подальше? Кингстон все еще отказывалась верить в это. Особенно учитывая, что Виштвуд стянул с себя майку и затем потянулся к ее волосам. Отмахнувшись от глупых мыслей, очевидно пришедших под воздействием излишней чувствительности к окружающему ее, вследствие произошедшего сегодня, она снова увлеклась процессом рассматривания и прикосновения. Но снова ненадолго, потому что теперь ее ждало полное и непонятное отстранение и еще более не вписывающееся в происходящее желание Кевина «обнять» весь мир. Как еще можно было понять эти его пассы руками?
Спросить Кингстон не успела, хранитель снова изменил направление «движения» и теперь его пальцы коснулись ее губ, переместились на скулу, затем спустились вниз. Несмотря на всю неразбериху с его поведением, прикосновения Кевина все также будоражили ее чувства, все также заставляли сердце учащенно биться. И хорошо, что тот не знал всей силы своего влияния на нее. Хотя после сегодняшнего может и догадаться. Мысль была опасна по своему смыслу, но в какой-то момент отошла на задний план, как ничего не имеющая общего с реальностью. По крайней мере сейчас.
Более важным был тот ураган, который снова захватил ее. Только в отличие от предыдущего в этот она сама бросалась с удовольствием. Причем всегда. Протяжный стон от силы сдавливаемых ее рук перерос в глубокий, но чуть рваный вдох, когда губы хранителя принялись исследовать ее, а пальцы сомкнулись на соске. Когда пальцы заменили губы и язык, носительница заметно задрожала, судорожно стискивая плечи Виштвуда. Сердце забилось чаще. Волна за волной стало накатывать возбуждение, разливаясь жидким огнем по телу, согревающим ее изнутри.
Этот раз не похож на предыдущий. Все более медленно, размеренно. Даже нежнее. Эрика понимала, что тому есть причина, причем совершенно не относящаяся к их долгой, по ее мнению, разлуке. Но задумываться над причинами не хотела намеренно. Ей нужно было, чтобы хранитель касался ее, было необходимо чувствовать его дыхание на своей коже, давление пальцев. Но больше всего она нуждалась в том, чтобы он был рядом.
При всей своей неоднозначности и принципиальной непохожести на остальных, и в первую очередь на тех, кто, по мнению родителей, подходили бы ей, только Кевин вызывал у нее такое стойкое чувство защищенности. Было ли это выдумкой с ее стороны, потому что она любила, или причиной тому было то, что хранитель не раз спасал ей жизнь, было сложно сказать. Однако главным сейчас было не это. Поиски ответов на вопросы «зачем» и «почему» давно уже перестали быть важным в те моменты, когда Виштвуд находился рядом и тем более не имели значения, когда тот ласкал ее грудь.
Девушка еще какое-то время прижимала его голову к себе, а потом захотела и сама к нему прикасаться. Последний раз был так давно и был так недолог, что даже защемило в груди. Потянув Кевина за голову чуть выше, она снова потянулась к его губам. Целуя, она сминала его губы, то покусывая, то лаская их языком, а руки тем временем исследовали плечи, руки, спину и грудь Виштвуда. Она хотела касаться его везде и сразу. Постоянно.
Поднявшись, она потянула его из ванной обратно в комнату, по пути каким-то чудо, когда хранитель прижал ее к стене, задев кран и тем самым закрыв его. Почти не прерывая поцелуя, ну кроме как для того, чтобы испробовать на вкус кожу друг друга, они добрались до кровати. Когда ее ноги уперлись в изножье кровати, губы прошлись по шее Кевина, в то время пока пальцы справлялись с ремнем и молнией. Стянув ставший ненужным предмет одежды вниз, она не удержалась и прижалась губами к низу его живота, чуть выше резинки трусов, с каким-то трепетом чувствуя, как пальцы хранителя запутались в ее волосах, сжимая их. Вставая, Кингстон лизнула его пупок, пару раз поцеловала его живот, поднимаясь все выше, на секунду сжала сначала губами, а потом и зубами его сосок, не переставая при этом гладить руками самого Виштвуда по рукам, бокам и всему тому, куда руки сами собой тянулись.